«От абстракции до реализма» – так называлась выставка работ красноярских художников, которая недавно прошла в международном выставочно-деловом центре «Сибирь». Ее организатор – Творческий союз художников – намеренно объединил в одном зале два диаметрально противоположных полюса живописи – абстракцию и классику.
Председатель Красноярского отделения Творческого союза художников Николай БАЛЫШЕВ считает, что зрителя нельзя обделять информацией. Красноярцев просто необходимо знакомить с разными жанрами искусства, которые в современном мире существуют рядом.
– Николай Александрович, вы выставили в одном зале и классику, и импрессионизм, и абстракцию. Нет ли сегодня «войны» между классическим искусством и альтернативным?
– Я часто бываю на выставках, наблюдаю за зрителями. Думаю, им было бы скучно смотреть 100 работ импрессионистов (а мы выставляли 102 работы). Кроме того, человеку, который нерегулярно обращается к искусству, необходимо показать, какие направления живописи существуют. Абстракция и реализм в современном мире спокойно живут вместе. Волна противопоставлений прошла, хотя остались некоторые воинствующие художники-классицисты, которые говорят, что абстракция – это не искусство. Но если представить большое дерево искусства, от него идут ветки – направления в живописи (их более 70).
История доказала право на существование абстрактной живописи: произведения абстракционистов продаются на аукционах за сотни миллионов долларов (например, картина Джексона Пола ушла за 111 млн долларов). Также покупается и классическое искусство, и импрессионизм. Все виды живописи должны жить органично друг с другом. Эпоха «так можно рисовать, а так нельзя» давно прошла. Появилась адекватная ответственность художника за свое творчество. Как бы это пафосно ни звучало, но художник лично отвечает своей совестью перед человечеством за то, что он делает. И он вправе делать то, что хочет.
– Часто от зрителей, рассматривающих абстрактные картины, приходится слышать: «Так и я бы нарисовал». Не обижает такое отношение к ремеслу?
– Это уже философский вопрос: чем отличается человек, который что-то смыслит в профессии, от того, кто ничего не понимает. Тот, кто хотя бы на сантиметр углубляется в любую отрасль, пытается с профессиональной точки зрения узнать, сколько там подводных камней. Так и в живописи. Есть те, кто пытается понять такое явление, как абстрактная живопись, а других это даже не колышет.
В последние годы население стало лучше относиться к тому, что можно рисовать не так, как видишь, а придумывать образы, пятна. Все новое человек сначала принимает с отторжением, не понимая его. Но если зритель не инертен, начинает задумываться над смыслом выставленной картины, задает себе вопросы, он не потерян для искусства. Не значит, что абстрактная живопись по душе всем. Нет, это как музыка – одна нравится, другая не очень. Все зависит от настроения.
– Художники обычно начинают с классической живописи. У вас любовь к абстракции пришла с возрастом?
– А я и сейчас с удовольствием пишу портреты в классическом стиле. Когда делал выставку в Москве, у меня один зал был абстрактной живописи, другой – портретов. И немного линиум-арт (кубистика). Но альтернативная живопись для меня была первична. Я поздно начал заниматься рисованием, с детства не сидел с карандашами. Только после 10-го класса меня что-то торкнуло, сделал копию Владимирской Богоматери на железе, вылепил две скульптуры из пластилина и решил: подамся в изобразительное искусство. Поехали мы с другом в Суриковскую академию в Москву, принесли свои молодежно-залихватские работы абсолютно не классического толка. А там требовалось знание классического рисунка, что нам казалось скучно и неинтересно. Конечно, нас не приняли. Потом услышал, что в Омске открывается институт, где авангардная живопись принимается. Поехал туда и поступил. Фигуры, костюмы писали не в классическом стиле. Пускались во все тяжкие, главное, чтобы красиво было. Я художник-модельер по образованию, на семинары к Зайцеву летал. Портрет самостоятельно освоил, когда уволился из Красноярского промышленного дома моделей и ушел на вольные хлеба – в 1991 году. Рекламу, дизайн, наглядную агитацию делал, стал пейзажи красить – то, что покупалось. Тогда больше времени на живопись оставалось. Так и пришел к нынешнему состоянию. Иногда портреты для себя рисую – если человек интересной фактуры.
– Вы различаете – где работа для души, а где для денег?
– Очень мало, но бывает работа, которую не нравится делать. Например, у меня период увлечения абстрактной живописью, а приносят заказ на классический портрет. И вот мучаюсь – сейчас его выполнить или через три дня. Но когда работу для души заканчиваю, то с удовольствием берусь за заказ. И делаю это с полной ответственностью. У меня спрашивают: «Ты можешь бесплатно портрет нарисовать?» – «Могу», – говорю. «Но, наверное, сделаешь плохо?» – «Нет, – отвечаю, – как будто очень дорого». Нет смысла плохо работать. Ведь халтура, она все равно вылезет – имидж себе испортишь. Даже экономически невыгодно. Отдаю те картины, которые прежде всего мне нравятся. Портрет должен быть живой, с душой. В портрете должна быть искра. Микеланджело все заказные работы выполнял, ему папа диктовал, как небо красить. Но это же шедевры, он вкладывал в это душу, он горел, придумывал.
– Но заказы – это хлеб художника, без них не проживешь. Кстати, когда художникам лучше жилось – в советские времена или сейчас?
– В те времена насаждалось только классическое искусство, вернее, социалистический реализм. Отображение действительности в нужном русле. С одной стороны, это было хорошо для художников, которые пристроились в этой системе, тогда бедным был только ленивый. Партия не скупилась выделять средства на портреты вождей и наглядную агитацию. Мы в студенческие годы на этом хорошо зарабатывали. Приедешь в колхоз, доску с портретом Ильича забабахаешь – получай деньги. А сейчас некоторые в панике – как жить, что делать. Если раньше схема работы была понятна, то сейчас вся дикость в том, что человек не может угадать, как подстроиться под рынок. Невозможно точно сказать, что пользуется спросом. Покупают всё. А самому художнику найти свою нишу сложно. Тем более что в Красноярске очень слабо развит арт-рынок. Не хватает галерей и выставочных залов. На миллионный город 2–3 зала – это катастрофически мало. Нет и пропаганды искусства. На Западе любая уважающая себя галерея делает цикл лекций о направлениях живописи, приглашает историков, учит людей общаться с картиной, с искусством. А где у нас такие галереи? Нет ни одной. В нынешней ситуации самое главное – финансы. Чтобы самому построить выставочную площадку, нужно быть миллионером, художники сброситься не могут. Необходимо меценатство. А у нас из центра России пришла идея о том, что культура должна быть самоокупаема. Но она во всем мире поддерживается государством. Муниципалитет содержит выставочные залы, организует выставки, приглашает художников, платит им командировочные, предоставляет жилье (наши художники таким образом несколько раз ездили с выставками в Германию). И все для того, чтобы показать местным жителям: есть еще и такие направления в искусстве. А у нас: хочешь выставляться – снимай половину зала в «Сибири» за 800 тысяч рублей.
– Говорят, занятие художественным творчеством раскрывает новые грани человека. Вы это ощущаете?
– Живопись раскрывает не только душу художника, но и того, кого он пишет. С моими работами связана интересная история: все девушки, портреты которых я делал, вышли замуж. Самая первая пришла ко мне в платье цвета хаки. Ей цвет этот не шел, я написал ее в белом платье, и она сыграла свадьбу. С другими моделями та же история. Я считаю, портрет должен быть комплиментарен. Нужно поймать в человеке одухотворенность и подчеркнуть это так, чтобы он, взглянув на себя со стороны, начал себя любить. После этого у человека все легко получается.
