Это может показаться спорным, но уровень нашего развития лучше всего показывает культура обращения с тем, что после нас остается, – с мусором. И сейчас мы находимся в ситуации более чем странной: при условии внедрения новых мусороперерабатывающих технологий простые граждане зачастую не знают, что в общий контейнер нельзя выбрасывать энергосберегающие лампы. Почему так происходит и что, в конце концов, нужно сделать для изменения ситуации, знает Евгений ШЕПЕЛЕВ, директор Красноярского филиала межрегиональной промышленной корпорации «Экорециклинг».
Раньше мусора было меньше
– Как выглядят сейчас Красноярск и край на фоне России в вопросе размещения мусора?
– Ситуация с мусором в Красноярске и крае в целом нормальная. Наш город обладает всеми инфраструктурными объектами для того, чтобы в нормальном режиме работать со всеми видами отходов.
Одной из основных задач всегда был селективный сбор. Причем нужно помнить, что это не какое-то новшество. Он существовал еще в Советском Союзе. Бумага, металлолом, оборотная тара, из-под молока например. Бутылки использовались фактически для всего. Упаковочной тары (пакетов) у нас не было в принципе – все ходили с авоськами. Поэтому и состав отходов был совершенно другим.
– То есть мое ощущение, что в нашем детстве не было таких гор мусора, соответствует реальности?
– Так и есть на самом деле. Правда, и требования к объектам размещения отходов были совсем другими: находили место отчуждения рядом с населенными пунктами – и все, каких-то особых требований к ним не предъявлялось. Причем даже такого понятия, как «закрытие объекта», не предусматривалось – предполагалось, что полигон будет вечно действующим.
– Как именно рекультивируются такие земли?
– Один из вариантов, который активно использовался лет 10–15 назад, – это технология по типу сэндвича. Восстанавливается первоначальный рельеф местности, например карьера. Поверх помещается слой почвы и высаживаются деревья, а внизу остаются отходы. Их не видно, изоляция проведена – биогазы не выходят. Эта земля, конечно, отчуждена, ее нельзя использовать под жилую застройку, но можно применять для размещения промышленной площадки или стоянки большегрузов. Вот, например, на одной из отработавших площадок мы лет через пять начнем высаживать деревья.
Такая технология применяется до сих пор, но только требования более жесткие. Сейчас на полигонах есть входной контроль, который включает визуальный осмотр машин при въезде и разгрузке. Если находят то, что здесь размещать нельзя, машину направляют на другой объект. Допустим, привезут в составе биологические отходы – машину разворачивают: все должно быть вывезено на другой объект и обезврежено. Такое запрещено размещать на обычном полигоне.
На коробочке не написано, что это ртуть
– Какой мусор доставляет вам наибольшую головную боль?
– В середине 90-х возникла проблема с лампами дневного света для уличного освещения. В нашем крае световой день очень короткий, поэтому они используются активно. Было найдено оборудование, которое позволяло работать с такими отходами, и выявили очень интересную тенденцию. Если вначале мы принимали большое количество таких ламп, то последние лет 7–8 объем снизился…
– Почему?
– До появления методов переработки таких ламп все крупные заводы, школы складировали свои «накопления» – знали, что это нельзя выбрасывать. Были небольшие склады только для таких ламп, забитые просто под завязку. Сегодня по городу мы принимаем от 500 до 600 тысяч штук в год. Причем для того, чтобы удобно было сдавать лампы, мы вывели единую стоимость утилизации одной ртутьсодержащей лампы – вне зависимости от ее размера.
– Понятно, что учреждения к вопросу утилизации относятся серьезно, а население?
– Да, в случае с предприятиями и госучреждениями процедура отлажена на 100 %, и проблем в принципе не возникает. Что же касается населения… Закон об энергоэффективности был издан четыре года назад, а система так в полную силу и не заработала. Просто совершенно не продуман механизм утилизации: каким образом собирать это у населения и, самое главное, кто будет за это платить. Изначально посчитали, что платить должно население. Сейчас мы выставляем специальные контейнеры в товариществах собственников жилья, управляющих компаниях. Мы уверены, что сбор нужно проводить в общедоступных местах – никто не повезет куда-то лампочку специально.
– Почему вы в этом так уверены?
– Три года назад проводили опрос населения. Спрашивали: «Знаете ли вы, что в энергосберегающих лампочках находится ртуть?» – «Нет». И таких ответов большинство! На упаковках нигде не было информации об этом. Как и данных, что такие лампочки нельзя выбрасывать с бытовыми отходами. На круглых столах с городом и краем данный вопрос активно обсуждался, и сейчас наметились пути его решения: нужно обязать поставщиков помещать на коробках с лампами небольшие наклеечки с информацией об этом.
Также мы спрашивали население: «Куда вы готовы сдавать лампы?» – «В общедоступные места». – «Готовы ли вы платить?» – «Нет». Вот как только всплывает слово «платить», мы получаем от населения отпор.
Устраиваем месячник бесплатного приема энергосберегающих ламп – люди везут со всего города. Не скажу, к сожалению, что массово, но везут. Месячник проходит, приезжают, что называется, по старой памяти: «Куда лампочку сдать?» – «Сюда, но нужно заплатить 10 рублей». (Мы вывели для населения такую минимальную стоимость.) – «Мы платить не будем!» Выходят, у нас урны стоят у крылечка, они туда лампу кидают, разбивают ее. Вот какую агрессию у людей вызывает этот механизм. И ничего с этим, к сожалению, пока нельзя сделать.
Хотя надежда есть – с градусниками-то население обращаться научилось, знает, насколько опасен разбившийся термометр.
– А как все-таки быть с ртутьсодержащими лампочками? Их уже очень и очень много.
– Чтобы снять с населения бремя платы за утилизацию, нужно поступить как во всем мире. Производитель лампочек должен при создании продукта заложить в стоимость затраты на утилизацию. И делать перечисления в некий экологический фонд. Такая система есть, например, в Европе. Только в таком случае это будет работать: например, приходит человек, приносит нам лампочку, мы ее принимаем, утилизируем, а потом просим фонд возместить наши расходы.
Закон, предусматривающий такой сбор, не может пройти второе чтение несколько лет.
И это на самом деле касается всех отходов, например той же бытовой техники. Нужно понимать, что на России все иностранные производители просто экономят – не платят никаких экологических сборов, а потому имеют возможность получать сверхприбыли. Такого на своих рынках они сделать не могут.
– Люди сами не видят проблемы в том, что лампочка оказывается в мусорном баке.
– Это очень серьезная проблема. Мы сегодня идем к сортировке и переработке отходов. И денег, собираемых с населения, не хватает на это. А теперь представьте, вы выбросили лампочку в контейнер вместе с остальным мусором, и теперь весь бак, который стоит у вашего дома – кубический метр, – заражен парами ртути. Мы начнем его сортировать – выделять вторичное сырье для переработки, и эти отходы повезем на переработку. Входящий контроль что нам скажет? «У вас превышение по ртути! Обезвреживайте». А это деньги, причем немалые. И вот пока у нас будет такое отношение к лампочкам, градусникам, нам не видать переработки мусора. А это значит, что есть опасность просто в нем задохнуться.
Проблему могло бы решить изменение тарифов для населения – но только для тех граждан, кто не хочет разделять мусор или выбрасывает ртутьсодержащие приборы. Не хотите платить? Убирайте из состава отходов батарейки и ртутьсодержащие лампы, градусники. И по-другому никак. Мы бы уже нашли способ, как с существующими тарифами внедрить сортировку и переработку мусора, но для этого нужно, чтобы он был освобожден хотя бы от таких отходов.
– Ртуть все-таки не единственная проблема. Есть же еще и медицинские, биологические отходы…
– После 2005 года у Красноярска и близлежащих территорий проблем с таким типом отходов нет. Мы первыми за Уралом запустили производство по их обезвреживанию.
Что было раньше? Например, до 2005 года инфицированные отходы частично могли попадать в состав ТБО, а в общей массе это достаточно сложно отследить. И все вывозилось на полигон. А там – собаки, птицы, крысы, бомжи – все они, покопавшись в отходах, возвращаются в населенные пункты. Круг замыкается: вроде как и лечим, например, туберкулез, а с отходами идет неправильное обращение – и проблема может проявиться снова.
Сегодня механизм работает на 100 % – и даже частные компании, те же самые стоматологии, утилизируют отходы этого класса. Все очень жестко и прозрачно. Проблемы возникают только у удаленных территорий – край-то большой, и чем дальше населенный пункт – тем дороже обеззараживание.
– Но как-то ведь эти отходы и раньше должны были обезвреживаться?
– Да, и этот метод сейчас используется в районах края. Медицинские отходы закладываются в биотермические ямы. Это, скажем так, бетонный стакан в земле, куда все помещается. По идее, они должны перегнивать, температура в яме должна повышаться, но в сибирских условиях этого не происходит: у нас очень низкие температуры. Поэтому необходимо систему сбора, транспортировки и обезвреживания отходов, существующую сейчас в Красноярске, транслировать в районы края.
– Вы утилизируете «просрочку»?
– «Просрочка» – вообще очень интересный вопрос, причем в первую очередь для потребителей. Если знаешь, какие магазины утилизируют «просрочку», понимаешь, где уважительно относятся к покупателю. К сожалению, сейчас многие торговые сети, названия которых на слуху, за все эти годы сдали нам в общей сложности по килограмму просроченной продукции. Очень надеюсь, что все остальное пошло на полигоны. А вообще, конечно, необходимо усилить контроль над тем, что происходит с просроченной продукцией.
Вся «просрочка» сжигается – красная рыба, черная икра, элитные сыры. Делается это для того, чтобы уменьшить объем размещения отходов и исключить попадание продуктов с патогенной микрофлорой в окружающую среду. Все-таки окружающая среда – это здоровье населения. Именно поэтому я считаю, что правильная работа с мусором – это работа над профилактикой возможного распространения заболеваний.
Сократить «хвосты»
– Сколько мы, население, сейчас производим мусора?
– Ежегодный прирост бытовых отходов – 10–15 %. Сейчас у нас колоссальный объем – ежегодно город производит 2 млн кубических метров отходов. На наше предприятие попадает 40 %. Сегодня город остается с двумя объектами размещения ТБО. Еще один полигон, который находился в Березовском районе, закрывается. Он уже на протяжении последних 10 лет горит: завозят отходы, места нет – поджигают, все выгорает, место появляется – опять завозят. Как все шутили еще 10 лет назад, это «первый незаконный мусоросжигательный завод».
У города остается два объекта – в районе кладбища Шинников и деревни Чистые. Один из них закрывается в 2016 году.
Сегодня строится новая площадка по сортировке и переработке. Основная задача – в разы сократить «хвосты». Мы принимаем ежегодно 800 тысяч кубических метров, а по объему средний показатель, по которому можно сортировать, – 40–50 %. Или 10 % массы. У нас остается 400 тысяч кубических метров. Прессы позволяют спрессовать эти отходы до 40 тысяч кубических метров. Это в 20 раз меньше, чем мы размещаем сегодня. Я очень надеюсь, что лет через 5–10 мы придем к тому, чтобы и эти отходы тоже сжигать.
– Если выбирать между «закапывать» и «сжигать», то для окружающей среды что безопаснее?
– Сегодня технологии таковы, что завод по сжиганию мусора можно расположить фактически в черте города, как это сделано, например, в Москве.
Но использовать можно не любую технологию. Нужно понимать: то, что применяется в Европе, у нас действовать не будет. У них селективный сбор – 3–5 баков. А у нас все идет через мусоропровод – в общей массе. В таком виде сортировочный комплекс ничего с этими отходами сделать не сможет – их как минимум нужно разделить и подготовить. А это опять деньги – и повышенный тариф для населения.
К нам часто приезжают иностранцы – поют, что сделают из Красноярска город-сад. Никто ничего не сделает, потому что для этого население должно платить больше. А мы к этому не готовы.
– И как все-таки нам прийти к раздельному сбору?
– В прошлом году мы разработали программу и совместно с управлением образования Красноярска приступили к ее реализации. Хотим научить новое поколение понимать необходимость разделения отходов. Сейчас мы оснастили управление образования евроконтейнерами. Они стоят на территории школ и детских садов. Наша задача – получить две фракции: пищевые отходы и то, что можно переработать. Даже при такой простой системе масса, которую можно переработать, увеличивается в разы. Потому что отходы не будут загрязняться, а следовательно, не нужно будет тратить деньги на их очистку.
С нового учебного года система успешно внедряется. Мы включаемся и в обучающий процесс тоже – например, в форме конкурсов для ребят. Нужно, чтобы ребенок не просто участвовал, а сделал это частью жизни. Именно поэтому мы отказались от проведения экологических конкурсов среди студентов и аспирантов: у них совсем другая мотивация – выигрыш, и на этом все заканчивается. Сейчас мы работаем с дошколятами и школьниками. Если мы их научим сортировать отходы, через 20–30 лет мы получим новое поколение – поколение людей, имеющих культуру обращения с отходами. Заставить силой никого не получится.
– А когда в городе появятся контейнеры для раздельного сбора, чтобы наученные дети смогли уже воспитывать своих родителей?
– Раздельный сбор у нас появится не скоро, но готовиться нужно начинать уже сейчас. Я сам экспериментирую – и на себе, и на своих близких. Как мы делаем: пищевые отходы складываем в отдельный пакет, завязываем и в таком виде уносим на мусорку. Я проверял: пакеты так завязанными до полигона и доходят. А это самое важное – не смешивать пищевые отходы и все остальные.
– Что ни в коем случае не должно попасть на свалку?
Энергосберегающие лампы, батарейки, шприцы и таблетки, бытовая техника, строительный мусор. Сейчас колоссальный объем именно бытовой техники на полигонах. И это опять-таки отдельные деньги за извлечение таких отходов из общей массы. Чем раньше мы научимся разделять отходы, тем больше мы будем экономить. Законодательство ведет нас к тому, что если мы будем сортировать мусор, оно будет защищать нас от повышения тарифов. Если нет – возможно повышение.
– Наша задача – создать инфраструктурные объекты, которые помогут нам сортировать, обезвреживать, перерабатывать отходы и захоранивать «хвосты». Мы понимаем, что каждый вложенный рубль в этой отрасли вернется лет через 15 – не раньше. И даже в таком случае я уверен, бюджетные деньги в эту сферу вкладывать нельзя – они не будут эффективно работать. Ты должен от и до знать, как именно работать. Когда ты создаешь бизнес-план и понимаешь, что вложения окупятся, мягко говоря, не сразу, ты выверяешь каждый свой шажок. 20-летний опыт работы в этой отрасли научил нас трезво оценивать свои возможности в существующих реалиях.
А населению хотелось бы напомнить: не бывает такого, чтобы мы захотели жить в чистоте – раз и получили это. Это работа не пяти и даже не десяти лет. И получим мы чистоту только в том случае, если будем понимать свою полную ответственность за то, что и куда мы выбрасываем.
ДОСЬЕ
Евгений Сергеевич ШЕПЕЛЕВ родился 21 января 1979 года в Красноярске.
Окончил Красноярский государственный педагогический университет, специальность – учитель физики и информатики.
Директор Красноярского филиала межрегиональной промышленной корпорации «Экорециклинг», разработчик нескольких экологических проектов, участник Красноярской ассоциации рециклинга.
Член секции по вопросам обращения с отходами в сфере потребления Экспертного совета при Комитете Государственной думы РФ по жилищной политике и жилищно-коммунальному хозяйству.
Член краевого общественного совета по охране окружающей среды при губернаторе Красноярского края.
С 2009 года проводит ежегодный экологический конкурс для детей и подростков «Росток надежды».
