На прошлой неделе вся пресса поминала умершего в Лондоне Каху Бендукидзе – одного из первых российских олигархов, ставшего впоследствии отцом грузинского экономического чуда (если таковое имело место, конечно), и консультанта новой украинской власти.
Бендукидзе действительно стоило отдать должное как персоне, символизирующей сразу несколько значимых вех нашей наиновейшей истории – а именно чубайсовскую приватизацию и два самых враждебных России режима из числа бывших «братьев».
Каху обильно цитируют, что обусловлено не только его исторической значимостью, но и привлекательностью грузинского говорения как такового. У классического грузина даже экономические формулы похожи на тост, остается только дописать в конце «так выпьем же за…». Например, о предприятии Чубайса он сказал: «Для нас приватизация была манной небесной. Она означала, что мы можем скупить у государства на выгодных условиях то, что захотим. И мы приобрели жирный кусок из промышленных мощностей России. Захватить «Уралмаш» оказалось легче, чем склад в Москве. Мы купили этот завод за тысячную долю его действительной стоимости». Сказано это было давно, в конце 90-х, и позже Бендукидзе сам кокетливо заявлял, что не знает в точности, сколькими предприятиями владеет. (Кстати, тот же пассаж любил и богатейший из калмыков К. Илюмжинов, рассказывая, как однажды по незнанию попытался расплатиться в собственном ресторане.)
А вот незадолго до смерти он посоветовал своим украинским выученикам: «Чтобы проводить реформы, нужны хотя бы три человека в правительстве. Тот, кто будет всех сажать. Тот, кто будет менять регуляторные механизмы. Тот, кто будет прикрывать первых двух политически».
Та же пресса (причем не только антироссийская) утверждала, что в Грузии он делал именно так, и страна взлетела с последних строчек всевозможных рейтингов на первые, например, по уровню коррупции и легкости ведения бизнеса. И, говорят, страна преобразилась – у нее появилась экономика, а мгновенное и поголовное переформирование тамошней полиции нам ставили в пример, повторю, не только либералы. Правда, по давнему грузинскому обычаю провозвестнику реформ Саакашвили, патрону Кахи, на родине теперь появляться нельзя – засудят-засадят. Та же участь, по всей видимости, ждала и Бендукидзе (за какие-то приватизационные дела), но он по столь же давнему обычаю олигархов скрылся в Лондоне, откуда и вознесся…
В своих высказываниях, красивых как всегда, он не был постоянен: то, к примеру, говорил, что Россия непременно преобразится в сильную страну, то убеждал грузинских производителей, что российский рынок навсегда бесперспективен.
Его называли абсолютным либертианцем («Что такое рыночная демократия? Это общество, где все – легальный товар, кроме правосудия». Или еще: «Продается все, кроме совести») и даже романтиком. Например, предложил отменить дипломы, ведь «Леонардо и так все умел, и без всяких корочек».
Однако смерть Бендукидзе – в последнее время уже совсем чуждой для нас персоны, – на мой взгляд, более символическое событие, чем уход Егора Гайдара, кабинетного «отца реформ». Каха прошел путь от кооператора до олигарха, который, как и еще один покойник, Березовский, имел много денег при отсутствии каких-либо производственных достижений. Он, видимо, и в самом деле был романтиком, реликтовой персоной из наших 90-х, верящей в абсолютную значимость денег и незначимость человека. Он хватал все, что шло в руки, и молниеносно избавлялся от всего, что не приносило денег, – соцкультбыта, непрофильного персонала, повышал налоги, понижал стандарты потребления… Видимо, поэтому к Кахе обращались за консультациями умирающие страны, у которых проблемы с деньгами и нелады с населением, – они еще верили, что этот гений 90-х выручит, укажет путь.
Символично и то, что он покинул Россию – то ли потому, что выгреб из нее все, что мог; то ли почувствовал наступающий временной разрыв – Россия, хоть и со скрипом, уходила в XXI век, а он оставался в пространстве гайдаро-чубайсовской мифологии – и устремился туда, где она еще жива. Сегодня Грузия зависит от импорта значительно больше, чем Россия, но у нас хотя бы считают это бедой, а не реформами.
