Сообщают, что в уезде Пиньи китайской провинции Шаньдун покончил с собой Ма Цунгбо, владелец гипсовой шахты, в которой случился обвал.
Сразу после катастрофы было известно о гибели одного человека, по разным данным, от 17 до 25 человек оставались под завалами. Хозяин участвовал в спасательных работах, поднял на поверхность 11 горняков, а потом бросился в колодец, находившийся на территории предприятия.
В христианстве самоубийство считается тягчайшим – потому что неисправимым – грехом, хотя и у этой твердой позиции есть свои исключения. Евпраксия, жена рязанского князя Федора, вместе с малолетним сыном бросилась с крыши княжеского терема, чтобы не достаться в наложницы Батыю, за что была причислена к лику святых. Ее примеру в похожих ситуациях следовали многие.
У людей других языков и вер не все столь однозначно. Про самурайский кодекс говорить не будем (по причине затасканности темы), а вот, скажем, чукчи удивляли многие соседние народы, потом русских, тем, как легко и спонтанно у них это делалось. Захотел чукча «спрятаться», или внезапно распереживался, или просто устал – воткнул нож себе в горло.
Как относятся к самоубийству в Китае, мне доподлинно не известно. Знаю лишь только, что китайцы, как и все люди на свете, хотят жить. В том числе хорошо жить, что они наглядно демонстрируют миру два последних десятилетия. Агентство «Синьхуа» поясняет, что за техногенные аварии в Поднебесной могут посадить и владельца предприятия, и отвечающих за безопасность местных чиновников – видимо, это к тому, что Ма Цунгбо мог испугаться китайской тюрьмы, которая очень даже не сахар. Но тюрьма – не смерть, значит, был другой мотив, который заставил этого наверняка не бедного и видного в своей провинции человека наложить на себя руки. И мотив этот – суд, которым человек судит себя. Самоубийство – высшая и неприемлемая степень такого самосуда – вопроса не отменяет. В данном случае очевиден только один ответ: шахтовладелец не справился с навалившимся на него страхом и чувством вины.
Боже упаси меня ставить в пример поступок китайца нашим владельцам «заводов, газет, пароходов», а также шахт, где, особенно в 90-х и первой половине нулевых, гибли иногда по сто человек и больше зараз. Но стиль поведения, абсолютно противоположный вышеописанному, невозможно не отметить. Что бы там ни взорвалось, ни рухнуло, сколько бы людей ни убило, нужно держать оборону до последнего и вины не признавать – ни под каким видом. Обложиться адвокатами, заранее назначить козлов отпущения, писать протесты и даже на скамье подсудимых держаться, держаться, держаться, все отрицать… При этом – опять же нельзя не отметить – владельцы предприятий на скамье оказываются чрезвычайно редко. Последний пример – хозяин «Хромой лошади», где погибло 156 человек, получил 9 лет колонии. Однако на суде вел себя как полагается – то есть все отрицал, вины не признавал. Равно как и его «топы».
Можно, конечно, пуститься в привычные разглагольствования о безнравственности элит. Вопреки Бальзаку, преступление кроется вовсе не за каждым состоянием (в «Отце Горио» фраза выглядит несколько сложнее), но дело в другом. Следует признать, что дух прежней аристократии, остатки которой странным образом сохранялись еще при прежней власти, в нынешнем веке выветрился окончательно и даже обратился в свою противоположность.
«– Правда ли, что ты, носящий фамилию Ветлугина, взял деньги у бедной швеи, с которой был в связи, и не отдал ей денег? Правда ли, что ты дал подложный вексель, подписанный чужим именем? Правда ли, наконец, что ты собираешься жениться на богатой вдове купца Поликарпова, бывшей содержанке князя Андросова?
– Да! – отвечал бледный как смерть Леонид.
– И после всего этого ты еще живешь на свете… Послушай… Мертвые срама не имут. Если ты боишься, я тебе помогу… Хочешь? Пиши записку, что ты застрелился… Смерть лучше позорной жизни… Пистолет у меня есть» (Константин Станюкович. «Грозный адмирал»).
Сегодня непутевый адмиральский сын видится всего лишь человеком, пытающимся прилично устроиться в жизни, и беда его в том, что это ему не удается. Молодой человек достоин если не сочувствия, то как минимум понимания. Времена, когда обладатели титулов и капиталов гибли на полях сражений, при этом столь нелепая заслуга только укрепляла их аристократический статус, прошли давно и, видимо, безвозвратно. Поэтому, повидав за 20 лет всякого, мы совсем, то есть ни разу, не видели только одного – признания вины. А также сопутствующих явлений – например, добровольных отставок по причине провала или трагедии. О прочем и заикаться не смею. А суд над собой стал привилегией более низких классов.
