Пожалуй, главная особенность Красноярской ярмарки книжной культуры заключается не столько в постоянно растущих тоннах привезенных и проданных книг, десятках издательств и десятках тысяч посетителей, сколько в том, что на несколько дней наш город становится литературной столицей России.
Лучшие произведения года и их авторы по определению не могут «проехать» мимо Красноярска. В нынешнем году – это «Патриот» Андрея Рубанова, получившего национальную литературную премию «Ясная Поляна», и самое громкое открытие последних лет – Владимир Медведев, автор романа «Заххок», вышедшего в московском издательстве «Арсис-букс».
Роман этот стал известен не только тем, что вышел в финал сразу трех литературных премий – «Ясная Поляна», «Русский Букер» и «НОС» — но прежде всего темой и удивительной яркостью ее исполнения. По словам известного литературного критика Галины Юзефович, это первая русская книга, написанная в жанре постколониального романа, уже давно существующего в литературах бывших империй. Сам автор с этим утверждением не согласился, поскольку СССР был империей весьма нетипичной, и советские республики вряд ли можно назвать колониями. Но, так или иначе, книга возвращает читателя во времена разрушения огромной страны, заставляет переживать эту трагедию, открывая для себя новые, очень современные смыслы…
Таджикистан начала 90-х. Националисты убивают врача-таджика, женатого на русской учительнице Вере. Она и двое ее детей — 16-летние близнецы Андрей и Зарина — спасаясь от погрома, отправляются искать пристанище в далекий горный кишлак Талхак, к таджикской родне. Им тяжело дается вхождение в незнакомый, патриархальный быт, но настоящий ад начинается, когда деревушку делает своей «столицей» полевой командир Зухуршо. Подражая Заххоку – персонажу «Шахнаме», царю-отцеубийце, из плеч которого росли змеи – он появляется перед людьми с удавом на шее, хочет отнять у крестьян землю, а вместе с ней завладеть их телами, душами. Одна из намеченных жертв – Зарина, которой он собирается пополнить свой гарем. Демонический командир – бывший мелкий партработник, как и прочие действующие лица романа, которые еще вчера были обычными советским людьми – колхозниками, бухгалтерами, профоргами, парторгами, офицерами. Все они будто проваливаются в другое время, в новое средневековье, где все открывается в ином свете… Сам автор не согласен с аннотациями, где сказано, что роман – о гражданской войне в Таджикистане, это роман о разрыве, который может случиться в любом обществе.
— Владимир Николаевич, читая книгу, поражаешься глубокому знанию тамошней жизни. Откуда оно взялось?
— В Таджикистане я прожил больше сорока лет. Меня привезли туда четырехлетним из Забайкалья, где я родился. Это было мощное впечатление – оказаться в стране, где все другое: солнце, запахи, воздух, еда и, главное, люди. Вообще я считаю чрезвычайной жизненной удачей то, что мне посчастливилось жить среди людей иной культуры, языка, образа мыслей. Мы, русские «азиаты», жившие на Востоке, очень многое восприняли от них, при этом оставаясь русскими по своей сути – по языку, образу мысли, привычкам, быту. Но мы очень хорошо понимаем простую истину: люди – разные. Это не всегда ясно представляют себе живущие в совершенно однородной национальной среде.
— Вообще интереснее и эффективнее познавать себя через другого…
— Совершенно верно. Вообще я считаю, что культура возникает на границах. Я не знаю, что такое быть русским – потому что для меня быть русским это так же естественно, как дышать. Как не замечаем мы своего дыхания, пока не перехватит горло, так и не замечаем своих особенностей, пока не встретимся с кем-то другим, и вообще с Иным.
— Казахстан переходит на латиницу, в Киргизии сделали национальным праздником день восстания против Российской Империи – все это воспринимается как отдаление от нас. Вы с этим согласны?
— Да, и более того, это делается совершенно сознательно и целенаправленно – имею в виду отказ от всего советского, которое там воспринимается как русское. Эти страны пишут свою историю с чистого листа. Вот, говорят они, у нас есть своя древняя культура, и мы ее продолжаем после некоторого чуждого нашей природе перерыва. Я знаю, например, в Душанбе сейчас полностью уничтожается память о прошлом.
— О русском и советском?
— А дело в том, что у Душанбе другого прошлого и не было. До советской власти там был большой кишлак. По-русски его название – «понедельник». Там было просто скопление глиняных домиков и большая площадь, где по понедельникам устраивали рынок. И вот на этом месте был выстроен замечательный город. Причем трудно сказать, в чем его замечательность – там нет грандиозных зданий, поскольку это сейсмически опасная зона, лессовая подушка, строить на которой, все равно что строить на водяном матрасе. Поэтому все дома невысокие. Хотя сейчас уже начали возводить многоэтажные дома, очень высокие. И хотя сейсмологи бьют тревогу, их не слушают: нынешнее правительство Таджикистана образцом для себя взяло Дубаи, хочет иметь такую же величественную столицу.
— Но ведь нельзя не согласиться, что таджикские корни тяготеют совсем не к русскому миру, а, скажем, к персидскому.
— Да, но также нельзя забывать, что они наши братья по крови и культуре – они, как и мы, индоевропейцы. Во всей Средней Азии единственные арийцы – таджики – с которыми у нас очень много языковых и культурных совпадений, общих для всех индоевропейских народов. Таджикский язык есть некий диалект персидского, который в силу некоторых географических особенностей превратился в самостоятельный язык. И чем дальше, тем больше различия углубляются, потому что разные в Таджикистане и Иране разные социальные системы, культура. Тем более что в последние десятилетия Иран все больше стремится вернуться к своим исходным арийским корням. Ведь персидский, а вслед за ним и таджикский язык, наполовину состоят из заимствований – в основном арабских, частично — тюркских. В средневековье вся научная, политическая, техническая лексика была полностью арабской. В Таджикистане советского времени она частично начала вытесняться русской, считай, международной. Тем более, многие научные термины у нас взяты из латыни, немецкого, английского, французского. А персы теперь пытаются все это заменить своими исходными понятиями.
— Один из персонажей романа сокрушается о том, что на месте этого кишлака был построен город, в котором есть академия наук, а тех, кто ее построил – гонят. Изгнание русских послужило толчком к сознанию романа?
— Нет, изгнание русских – совершенно особая тема и в книге ее нет. Как, фактически, нет там гражданской войны. Основная тема – власть. Суть в том, что в начале 1990 года в Душанбе произошел первый в истории Советского Союза майдан. В других точках страны были межнациональные конфликты, а там — именно майдан. Я это понял недавно. А что такое майдан? Это когда собирают людей на площади, чтобы оказать давление на власть. В Таджикистане он вылился в кровопролитную гражданскую войну. И когда произошел этот разлом, будто открылся капот огромной машины и обнаружились все механизмы общественного устройства. Это и есть основная тема «Заххока». Это модель того, что произошло со всеми национальными республиками Советского Союза – когда местные, главным образом партийные деятели, захватывали целые государства. А в романе тот же процесс происходит на маленьком пятачке, в одном горном ущелье, поэтому там все процессы предельно обнажены, все наружу – правитель и последний бедняк живут в одном кишлаке, в двух шагах друг от друга. Взаимоотношения между ними чрезвычайно острые и наглядные. Тем более что действительно был такой эпизод, который меня поразил. Один полевой командир с забавным именем Рахмон Гитлер – так его прозвали не за особую лютость, а потому что в каком-то школьном спектакле играл Гитлера – захватил целый район неподалеку от Душанбе и стал там полноправным властителем, и что самое удивительное – легитимным. Крестьяне, как в средние века, приходили к нему за справедливым судом. А что касается самого образа Заххока – то он не придуман, а что называется, навеян свыше. В поэме Фирдоуси змей, которые выросли из его плеч, надо было кормить только человеческим мозгом, для чего каждый день к царю приводили молодых девушек и юношей. И это чрезвычайно точная метафора власти, как говорит один из персонажей романа: власть не столько владеет нашими телами, сколько нашим сознанием.
— Власть переходит от одного человека к другому и меняет людей под себя, делает их очень похожими друг на друга. То есть она форматирует человека, а не наоборот?
— По существу, власть не ограничивается правителями. Власть – то, что пропитывает любое человеческое сообщество, всю нашу жизнь от начала до конца. В какой-то мере эта мысль выражена в «Заххоке». Все действующие лица распределяются по своему отношению к власти. И в этом смысле, самое последовательное из них – Зарина, у которой неприятие власти принимает самую крайнюю форму. Она сжигает себя. И надо сказать, что это не случайно. Женские самосожжения в Таджикистане – целое явление. Иногда оно становилось массовым. Советская власть пыталась с этим бороться, но бесполезно – ведь невозможно приставить стражника к каждой девушке или молодой женщине. По-настоящему это явление никто не исследовал. С одной стороны, такое происходит из-за крайне невыносимых условий, в которые бывает поставлена женщина, и она таким образом выражает свой протест. С другой – это некий экспрессивный поступок, который порождает своего рода моду. Такое уже не раз бывало: после выхода «Страданий молодого Вертера» молодые немцы начали стреляться. Подобное порождают и самоубийства известных людей – Есенина, например. При этом девушка понимает насколько это мучительно – умирать в огне. Так или иначе, все находятся в отношениях с правителем. Кто-то примиряется с ней, кто-то, как Даврон, бывший советский офицер, вынужден сотрудничать с властью, ради исполнения обязательств, которые он дал. Власть пронизывает все отношения – власть матери над ребенком, мужчины над женщиной, и женщины над мужчиной, стариков над молодыми и наоборот – старики оказываются под властью буйных, разнузданных юнцов… Поэтому нельзя сказать, что в романе затронут только какой-то один аспект власти.
— Книга заканчивается тем, что власть оказывается в руках Даврона, советского офицера, человека совершенно другой породы и выучки. Сможет ли он закончить войну?
— Что будет происходить дальше, сказать сложно. В любом литературном произведении абсолютную завершенность выражают слова: «Они жили долго и счастливо и умерли в один день». Но за час до этой кончины может произойти все, что угодно. Любой момент времени — не окончателен. Спрашивать «а что дальше?» можно до бесконечности.
— Даврон будет другим?
— Нет. Он – особый тип личности, так называемый ананкаст, то есть человек крайне сосредоточенный на какой-то идее. Такие люди не меняются. Это как раз тот случай, когда человек честно, последовательно, бескорыстно старается делать хорошее. И принуждает людей к этому хорошему. Что из этого получается – отдельный вопрос.
— Все действующие лица романа – бывшие советские люди. За Давроном чувствуется школа. Очень благородно ведет себя бывший колхозный парторг Гиёз. Какую роль в поступках играет та, советская выучка?
— Я старался показать смешение в людях крайне древнего, архаического и советского – все это уживалось в одних и тех же людях. Архаическое неистребимо. Я это понял очень давно, когда осознал, что не только таджики, живущие далеко в горах, но и мы, русские люди, образованные, горожане, несем в себе остатки сознания, которое было, скажем, во времена неолита. Такие же верования, структуры, которые для нас настолько естественны, что мы их даже не осознаем.
— Во всех аннотациях сказано, что «Заххок» — книга о гражданской войне в Таджикистане. Какое послание должна принести эта книга современному русскому читателю?
— Таких посланий несколько. В романе нет главного героя. Повествование ведется от лица нескольких героев, и каждый выражает свое мнение. Хотя ряд критиков считает, что журналист Олег – мое Альтер-эго, в которое я вложил собственные мысли, это не так. В каждом персонаже есть опыт автора. Так же, как Флобер говорил: «Госпожа Бовари – это я». Кроме того, я очень следил за тем, чтобы не было анахронизмов, чтобы в текст не попали слова и идеи из нашего времени. Я не вкладывал в книгу никакого публицистического содержания. Но если задаться целью все-таки найти его, то это опыт русского человека в экстремальной, инокультурной среде. Вообще я считаю, что одна из главных задач литературы — расширение опыта и понимания – самого себя и мира, в котором мы живем. «Заххок» — опыт именно такого рода. Сейчас он чрезвычайно важен и вот почему. Прежде люди из Средней Азии находились где-то далеко, за пределами России, но сейчас они рядом, они живут не в горном ущелье, а на одной с нами лестничной клетке, на соседней улице. И в этом смысле понимать, кто они такие – и кто мы в сравнении с ними, как может выглядеть наше взаимодействие, для нас очень важно. Нужно показать это, так сказать в лабораторных условиях. Ведь маленькое ущелье – это лаборатория, где, как в колбе, видны все процессы. Смотрите и примеряйте, как это соотносится с вами.
— В завершение – традиционный вопрос. В Красноярске вы впервые. Каковы впечатления?
— К моему большому сожалению, приехал на очень короткий срок, на два дня, да и те оказались до передела заняты. Так что города так и не смог увидеть. Но надеюсь, что это удастся в будущем. Тем более, что это ужасно интересно. Как сказал Гоголь, «надо проездиться по России», а Красноярск и Красноярский край — одно из тех мест, где побывать надо непременно.
