Вторая дочь Астафьевых – Ирина, появилась в очень сложный период семейной жизни. После войны осели в Чусовом, в доме родителей Марии Семеновны, где им выделили даже не комнату, а крошечный уголок – семья была большой. Жили очень скромно, средств не хватало даже на самое необходимое. Первая дочка – Лида, названная в честь мамы Виктора Петровича, умерла через несколько месяцев после рождения – молоко пропало и кормить ее было нечем… Наверное, именно об этом времени писатель, уже незадолго до смерти, расскажет в интервью: «Ведь был у меня период, когда я не мог прокормить свою семью и собрался застрелиться… Было такое… Возникло ощущение безысходности и чувство, что никуда я не гожусь».
Астафьев решает временно уехать в Сибирь. Их брак оказался под угрозой – в нечастых письмах молодой жене то сообщал, что вернется, как уладит дела, то о том, что давно надо было разойтись.
Храню в себе хрупкую надежду на встречу, не хочу верить, будто все у нас позади, все в прошлом, когда в сущности-то еще ничего и не начиналось, – так много позднее напишет Мария Семеновна в своей книге «Знаки жизни».
После рождения второй дочери в 1948 году от будущего писателя на сообщение о рождении ребенка приходит телеграмма – «Пусть будет Ирина Астафьева».
О ней он потом напишет небольшой лирический рассказ «Ягоды для папы»:
Много с ней было приключений и домашних содомов, долго ее пришлось унимать от излишней строптивости и укрощать ее резвый нрав.
Тогда еще Астафьевы не подозревали, что им суждено будет пережить и эту дочь… Будет она страдать от болезни сердца, которое одной августовской ночью остановится насовсем.
Много всякой всячины навалилось на дочь, наша доблестная жизнь всякое, даже крепкое здоровье, любое сердце изнашивает. Работала она регистратором в отделе писем областной газеты, получая зарплату меньше, чем работница-уборщица. Мы с матерью помогали ей чем могли, мать протоптала свою тропу на почту. Это были годы, когда из многих городов русские люди ездили в Москву за продуктами. Ездила и моя дочь, когда могла. И как я ее представлю на Ярославском вокзале с неподъемными сумками, так и мне, и матери делается плохо.
Умерла она, оставив маленьких детей – Вите было одиннадцать, Полине – около четырех лет.
С мужем Ирина разошлась еще до этого – Астафьев писал в одном из писем:
Причина все та же, российский загульный муженек и совсем забулдыгой стал – ни стыда, ни совести…
Внуков они забрали себе. Астафьев, пережив смерть матери, очень рано поняв, как это – когда никому-то ты не нужен, даже родным, очень боялся такой же судьбы для внуков.
А если что-то в жизни случится, никому и никогда не отдавать детей в детдома – я там отбыл за всех, натерпелся тоже за всех, и достаточно, – писал он.
Трагическая смерть – а Ирина была его любимицей – очень сильно подкосила Виктора Петровича:
Я, как мужик, взял на свои уже не молодецкие плечи весь груз (один перевоз гроба с телом дочери из Вологды в Сибирь мне обошелся не меньшим грузом, чем пребывание на фронте). За этот год я не написал ничего, кроме фитюлек вроде предисловий или просьб откликнуться на что-то… Успеть бы маленько подрастить детей, все остальное не имеет уже никакого значения.
Похоронить он себя завещал рядом с Ириной в Овсянке.
На момент его смерти самая младшая внучка Полина только успела окончить школу. Сейчас она – руководитель театральной студии при краеведческом музее, где ставят спектакли по произведениям своего дедушки.
