Праздник этот на протяжении последних лет – точнее, уже десятилетий – сопровождается общими рассуждениями о том, что литература как вид искусства и книга как ее воплощение стремительно теряют свои позиции. И не только потому, что «бумага» отступает перед электронными носителями, – люди попросту отвыкают от чтения, тем более длительного, вдумчивого…
Букво-тонны
Однако, какие бы ужасы ни пророчили пишущим-читающим, не стоит воспринимать их буквально, хотя бы потому, что литература не род занятий, а видовое свойство человека, которое может окончательно исчезнуть только вместе с ним.
Писатель Александр Астраханцев в книге «Портреты. Красноярск. ХХ век» рассказал, как в начале 80-х годов «король книголюбов» Иван Маркелович Кузнецов получил квартиру на улице Робеспьера и пригласил его в новое, еще пустое жилье. Астраханцев понадобился «королю» как инженер-строитель по первой профессии.
«…его жена Нина Максимовна, встречая меня, умоляюще шепчет на ухо:
– Александр Иванович, он задумал все комнаты заставить книжными стеллажами и хочет посоветоваться с вами: выдержит ли пол? Прошу вас, скажите, что не выдержит, – а то ведь нам жить негде будет!
…Я тогда взял бумагу и карандаш, на его глазах нарисовал схему конструкций этого дома, сделал расчет нагрузок на них со всеми нагрузочными коэффициентами и как дважды два доказал ему, что никакие конструкции не выдержат его многотонных книжных стеллажей. Тогда он, уже не столь уверенно, стал предлагать: а может, подвести под них какие-нибудь стальные балки? – но и балки были мною отвергнуты: ведь сталь, бетон и древесина – материалы плохо совместимые…»
Инженерные выкладки, как пояснял Астраханцев, были самые настоящие, а не ради успокоения жены книголюба.
Личная библиотека весом в несколько тонн – это если оставить за скобками число и ценность каждого экземпляра – по нынешним временам явление столь же далекое и странное, как египетская пирамида. Реликтом кажется и просто личная библиотека, пусть не многотонная, а хотя бы в несколько десятков томов… Как ни странно, нагляднее всего в этом убеждает не собственный опыт, а глянцевые журналы с рекламой жилых интерьеров, разработанных по последнему слову дизайна. В этих причудливых, напоминающих прозрачный лед пространствах место для книг не предусмотрено изначально – даже крохотное, символическое… Обладатель такого пространства вполне может быть читающим человеком, но древний, божественный смысл бумаги им уже утрачен: а книга – еще до ее содержания – это прежде всего поверхность, твердь – камень, медь, папирус, пергамент, береста, бумага…
Текст, ушедший в другую, виртуальную вселенную, остается текстом, той же последовательностью букв и слов, но обращается в некие светящиеся частицы, которые может уничтожить каждый одним движением пальца, – и потому текст уже перестает быть Вещью и теряет ценность. Чашка из китайского фарфора и полиэтиленовый стакан выполняют одну и ту же функцию – носителя жидкости, но первая – вещь, в ней есть ценность, второй – расходный материал, в котором есть какая-то польза и даже удобство, но ценности нет. Когда-то шкафы для книг считались в проектах вещью столь же необходимой, как плита и ванна.
Занятие для избранных
В новейших жилищах ценность истреблена удобством, в них не видится перспективы пыли и того ласкового беспорядка, который присущ настоящей живой жизни, поэтому жить в них не хочется. Поэтому книголюбие – другого слова, обозначающего явление, увы, нет – для меня связано исключительно с бумажной книгой; не только с любовью к слову, но к слову, обращенному в Вещь, и готовностью принести удобство в жертву ценности. И поэтому же с теплом и грустью вспоминаю квартиры близких, на поколение или два старше меня, где все было заставлено-завалено, включая кухню и даже санузел – в некоторых «сталинках» они бывали довольно просторными…
Мне бы хотелось жить в таких домах, и чтобы все дома были такими, но даже не жизненные обстоятельства, а глянцевые журналы убеждают, что такого уже не будет. Может, нечто похожее, а такого – нет. Надо попрощаться с этой жизненной средой – без обличений и заламывания рук, – как пришлось попрощаться с очень многим: гамашами, галошами, извозчиками, фотопленкой, пепельницами в подлокотниках…
Наконец, сама персона книголюба видится хоть и существующей, но уходящей – в силу причин вышеупомянутых, но и куда более серьезных. За десять лет в Европе закрылось около 60 процентов книжных магазинов, однако не только по причине многажды оплаканного перехода с бумажных носителей на электронные, но еще и в силу радикального падения потребности в тексте как таковом. Текст вытеснило видео, картинки и примитивные формы письменности, тот самый набор петроглифов, которым снабжен каждый смартфон. Нас это тоже касается в полной мере. Культурная общественность, как водится, бьет тревогу, ибо нечитающее население стремительно глупеет. Но, по правде сказать, трагедия видится мне не столь глобальной: это прежде всего трагедия издателей, книгопродавцев и самих литераторов, которым все труднее перевести свое занятие в кормящее ремесло.
Читающая эпоха уходит по той же простой причине, по какой автомобили с двигателем внутреннего сгорания заставили уйти конки и дилижансы. У текста и лошади не было конкурентов – теперь есть. Но сама книга останется, только вырастет ее ценность. И, увы, цена. И само книгочтение переменит суть – из занятия безальтернативного превратится в элитарное. Каковым по большому счету и было в давние времена.
Особенность лишь в том, что книга, даже легкая, становится единственным убежищем от интернета; нормальному, здоровому мышлению требуется длительное внимание, сосредоточенность – только большой и сложный (для каждого по-своему) текст дает такую возможность.
В отличие от интернета, утягивающего в мышление курицы, память которой, по данным зоологии, не способна удерживать объект дольше 15 секунд. Поэтому почти все в этом пространстве построено не для мышления, а заклинания на крайне ограниченный набор «истин» и переживаний.
Любите книгу – будет где прятаться от нашествия кур.
