Привожу многократно цитированные слова Льва Толстого: «За всю мою жизнь два русских мыслящих человека имели на меня большое нравственное влияние и обогатили мою мысль и уяснили мне мое миросозерцание… два живущие теперь замечательные человека, оба всю свою жизнь работавшие мужицкую работу, – крестьяне Сютаев и Бондарёв».
Последний из них – Тимофей Михайлович Бондарёв, – кстати, чье 200-летие будем отмечать 3 апреля следующего года, – был не только нашим земляком (не по рождению, но по прославившему его сочинению и месту скончания жизни), но и личностью во многих смыслах колоритной, нетипичной и весьма сложной. Назвать это имя забытым нельзя – хотя бы потому, что деревня Иудино Минусинского уезда Енисейской губернии (ныне находится в административных границах Хакасии), куда он был сослан, переименована в его честь – в Бондарёво, – а самому философу поставлен памятник, пусть и очень скромненький.
Бондарёв принадлежал к тому редкому, впоследствии почти выбитому Октябрем типу русских людей, строящих свою жизнь в соответствии с убеждениями. Тимофей стремился к правде и святости, и хотя делал это странно, косоруко, но искренне и самоотверженно.
Тимофей Михайлович, Давид Абрамович и Лев Николаевич
По рождению он был сыном крепостного крестьянина области Войска Донского, рано выучился грамоте, женился, имел четверых детей, но в 38 лет чем-то провинился перед своим помещиком, и тот отдал его в солдаты.
Служил Тимофей на Кавказе в пехотном полку, слыл первым ротным грамотеем, вследствие чего был назначен полковым дьяконом. Но поскольку был человеком ищущим (другой вариант этого слова – непутевым), нашел на него стих – Тимофей отрекся от Христа, стал субботником (т. е. обратился в иудаизм, не будучи евреем по крови, что само по себе нелепо), сделал обрезание и превратился в Давида Абрамовича.
Государство на его духовные искания посмотрело просто – посадило ненадолго в тюрьму, выгнало из армии, а потом сослало в Сибирь, в ту самую деревню Иудино – название изобрел остроумный енисейский губернатор, куда помещал таких же, как Бондарёв, новоявленных «евреев».
На новом месте жительства воссоединившийся с семьей Давид Абрамович – Тимофей Михайлович занимался двумя вещами: крестьянствовал и думал. Причем в буквальном смысле: выходил на пахоту с тетрадкой за пазухой и мысли фиксировал, не отходя от сохи.
В том и другом преуспел: был крепким хозяином и, самое главное, создал труд «Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца».
Изложенную в нем картину нового устройства жизни Тимофей Михайлович считал настолько важной, что решил не мелочиться и отправить рукопись императору, минуя промежуточные инстанции. Но на Минусинской почте, куда он явился бандеролью, случился коллективный инфаркт после прочтения служащими адреса «С.-Петербург. Царю». Бондарёва начали отговаривать, умолять, грозились посадить и в конце концов наотрез отказались отправлять посылку…
Помог политический ссыльный Лебедев, лично знакомый с звездой тогдашней журналистики Глебом Успенским, которому он рукопись и отправил – так сочинение Бондарёва оказалось в руках глыбы и матерого человечища.
Поскольку Лев Николаевич к тому времени (середина 80-х позапрошлого века) создал свои основные произведения и начал понемногу впадать в некое самосочиненное подобие йоги, книга сибирского мужика ему чрезвычайно понравилась.
Завязалась душевная переписка, со стороны графа зафиксировано 11 посланий Бондарёву. Здесь надо напомнить, что его учение по большому счету заключалось в том, что земледельческий труд должен поглотить существующие профессии и стать обязательным для всех.
Хлебный труд есть священная обязанность для всякого и каждого и не должно принимать в уважение никаких отговоров: чем выше человек, тем более должен пример показывать собою другим в этом труде, а не прикрываться какими-нибудь изворотами, да не хорониться от него за разные углы.
По тем временам это был идеологический трэш, отчего государство не желало Тимофея и в глаза видеть. Кстати, впоследствии его книга была издана в Париже.
Как подлинный фанатик идеи, Бондарёв был человеком чрезвычайно конфликтным – перелаялся со всей Иудиной деревней, с собственной семьей (ушел из дома и жил в бане), а под занавес жизни – с самим графом.
Попросту говоря, он Толстого достал.
Оставалось только посмертное прославление, чем Тимофей-Давид и занялся – начал строить гробницу, отдаленное подобие фараоновой пирамиды, испещренной цитатами из Учения. Рукопись «Торжества земледельца» и последующие, неизвестные широкой публике труды Бондарёв завещал положить в саркофаг – что и было сделано. Когда, уже при новой власти, гробницу вскрыли, рукописей при покойнике не оказалось.
Поскольку Толстой, который не только глыба, но и зеркало русской революции, был канонизирован большевиками, тень этой «святости» слегка задела и Бондарёва – общественность ломала голову, кто же мог решиться на подобное святотатство. А люди понимающие грешили на купца Юдина…
Пять товарных вагонов истории и культуры
Да, того самого Геннадия Васильевича, чью библиотеку каждый красноярец знает с детства. Почетный гражданин, второй гильдии купец, поднявшийся на торговле и производстве рома, ликера, множества сортов водки, добыче золота, лотерейных выигрышах и обративший свой коммерческий успех в создание одного из лучших собраний письменных раритетов в Российской империи.
Прямых доказательств того, что именно Юдин причастен к ограблению могилы крестьянского философа, разумеется, не было – но та неимоверная страстность, с которой он собирал книги и рукописи, вполне их допускала.
Советским школьникам великий библиофил был известен главным образом потому, что его книгохранилище несколько раз посещал Ленин, при этом говорили, что Юдин был паникер, смертельно боялся пожара и потому запрещал Ильичу работать при свечах, отчего их с Юдиным пути разошлись.
В действительности же дворянину Ульянову были интересны политэкономия, финансы, марксизм, а библиотека купца в значительной степени представляла собой уникальное собрание по истории Сибири. Причем библиотеки было фактически две – первую купец решил продать по причине своей болезни и продал в 1906 году за сущие копейки библиотеке американского конгресса – наш царь от покупки отказался. При отправке собрание книг и рукописей заняло пять товарных вагонов.
Но, к счастью, болезнь оказалась не смертельной – и Юдин принялся за старое: его новая библиотека оказалась меньше прежней, но все равно внушительной: одних только документов, касающихся истории торговли с Китаем, было приобретено 23 с половиной пуда.
Геннадий Васильевич очень не любил революций, Первую русскую встретил нервно и по божьей милости до Октября не дожил – скончался 17 марта 1912 года. Советам от него досталось более 10 тысяч томов – значительно меньше, чем та, первая библиотека в пяти товарных вагонах… Возможно, неизвестные рукописи Тимофея-Давида Бондарёва в них и находились.
Роднит этих двух людей, пожалуй, лишь то, что они кость отнюдь не белая – отец купца-библиофила тоже работал по питейной части, – но оба имели фантастическую страсть к познанию, вполне четкую цель и волю к ее воплощению. Не беда, что купец знал иностранные языки, а мужик-философ писал как бог на душу положит. Сама по себе цельность этих людей – наше достояние. Во времена мира, сытости и всеобщей теплохладности – достояние очень ценное…
