Жизнь он прожил почти лермонтовскую – ранняя слава, мощный стихотворный поток, ранняя трагическая гибель в 27 лет. И посмертная судьба чем-то похожа.
Башлачева нет уже более трех десятилетий, но интерес к нему растет: в справочниках его именуют представителем советского андеграунда, порождением «русского рока», но всякий подлинный поэт выходит за рамки любого культурного течения – так же как на Астафьеве, Распутине, Шукшине трещат по швам тесные одежды «деревенщиков».
Поэтому Башлачева слушают и читают до сих пор, ему посвящено множество песен, фильмов, альбомов, по мотивам его поэзии ставят спектакли. Нынешним летом в Красноярском театре кукол состоялась премьера «Егоркиной былины» – мистической истории о путешествии души по ту сторону жизни – в постановке Руслана Кудашова, главного режиссера Большого театра кукол (Санкт-Петербург), ставшей одной из самых ярких и оригинальных премьер года.
Недавнее представление спектакля было отмечено тем, что его зрителями стали самые близкие люди поэта – мама Нелли Николаевна Башлачева и родная сестра Елена Николаевна. Благодаря поддержке компании «В-Сибпромтранс» они смогли приехать из Череповца, родного города Александра. С прессой, как уверяют, они встречаются очень редко – а нам вот повезло…
– Нелли Николаевна, вы только что посмотрели спектакль «Егоркина былина». Ваши впечатления?
– Когда после занавеса ко мне подошли и задали тот же вопрос, я ничего сказать не смогла. Меня поразил спектакль, прежде всего игра актеров – они не просто играли, они сопереживали.
– Можно ли вообще сравнивать спектакль и авторское исполнение «Егоркиной былины»?
– Честно говоря, есть две вещи – «Егоркина былина» и «Ванюша», – которые я не могла слушать, когда их исполняли на вечерах памяти Саши. Это очень тяжелые стихи – лично для меня очень тяжелые… Поэтому мне трудно ответить на ваш вопрос.
– «Былина» ведь не первый опыт обращения театра, причем кукольного, к творчеству вашего сына – уже был спектакль «Башлачев. Человек поющий», также в постановке Руслана Кудашова. Вы его видели?
– Да, но только по интернету. Мы его смотрели на Сашин день рождения, пришли его одноклассники – они вот уже тридцать лет приходят к нам, с тех пор как Саши не стало. Каждый год 17 февраля и 27 мая (день смерти и день рождения. – Авт.). Спектакль нам понравился, но сейчас я понимаю, что смотреть вживую – это совсем другое впечатление.
– Есть жестокое поверье: поэту нужно умереть, чтобы его начали воспринимать по-настоящему. Какова, на ваш взгляд, посмертная судьба поэзии Александра Башлачева? Можно ли сказать, что его слава растет?
– По-моему, да, можно. Даже молодежь, родившаяся через много лет после того, как Саши не стало, знает о его творчестве. В Череповце есть музей, и судя по книге отзывов, туда приходят в основном молодые люди, причем из многих городов. И когда приезжаешь в Ковалево, на кладбище на Сашиной могиле – море билетов, авиа и железнодорожных, по которым можно проследить буквально всю географию России, и не только ее – едут люди из бывших советских республик, из дальнего зарубежья.
– Вы, как говорят, «секретоноситель первой категории» – никто лучше вас не знает, как он рос, каким был в детстве…
– Что меня удивляло больше всего – его любознательность, тяга к чтению прежде всего. Был такой ритуал: на ночь обязательно читала ему что-нибудь. Иначе не заснет. Читали Чуковского, Маршака, Хармса… Сказки Пушкина он знал наизусть. Иногда придешь с работы поздно вечером, устанешь, читаешь ему и где-нибудь ошибешься – он обязательно поправит. Было ему тогда года три-четыре. Говорить начал рано, еще до года – раньше, чем ходить. Идем по улице – он все буквы на вывесках прочтет. Когда в школу пошел, уже умел читать, писать, считать – я даже думала: что он делать-то будет в первом классе?
Помню, приехали в Петербург, тогда еще Ленинград, к родственникам, и я Сашу расхваливаю, расхваливаю. А там один гость был, он и спрашивает: если такой умный, скажи-ка, как называется столица Китая. Саша спокойно отвечает: Пекин. Тем и сразил его. В школе он увлекся театром, ходил в драмкружок при Доме пионеров. Ставили там детские пьесы и в каникулы показывали их в школах и детских садах. А вот музыке Саша не учился – все освоил сам. В девятом классе купили ему пианино, и он часами сидел и учился.
– Он по природе самоучка? Ведь никакого художественного образования у него не было…
– Да, самоучка. Одно время хотела отдать Сашу в музыкальную школу, но однажды мы проходили мимо нее, и он вдруг прижался ко мне и сказал: «Мама, как мне жаль тех деток, которых насильно сюда водят». А потом, уже в девятом классе, когда я напомнила ему об этих словах, он сказал: жаль, что ты меня туда не отдала…
– С ним бывало трудно?
– Нет. Бывали ссоры, какие случаются обычно между взрослыми и детьми, но вот что запомнилось: Саша никогда не уходил, не помирившись. Он был добрый. Боюсь сказать про свердловский период, когда он учился на журфаке Уральского университета, но, судя по рассказам Василия Владимировича (Василий Нелюбин, заместитель губернатора Красноярского края, однокурсник Александра Башлачева. – Авт.), все было то же, что и в Череповце: общительность, друзья, доброта…
– Вы его навещали в студенческие годы?
– Собиралась навестить, но так и не получилось. Все-таки Свердловск – это далеко от нас.
– Во время его детства, юности было ли у вас ощущение, что из вашего сына вырастет необыкновенный человек?
– Нет. В юности многие стихи пишут… Помню, когда он учился на первом курсе, приехал домой на мой день рождения. Собрались гости, и он спел перед ними «Степана Грибоедова». Кто-то из гостей сказал мне – Саша очень талантлив. Но тогда я как-то не придала этому особого значения.
– Он вообще показывал вам свои стихи?
– Так, чтобы «возьми, почитай, что я написал», – такого не было. Мы обменивались книгами. Он советовал мне прочесть то, что прочитал сам, даже из университета письма писал с этими советами. А когда на каникулы приедет, ненавязчиво так проверит: прочитала ли…
– Какие книги он любил?
– В школе – Маяковского. Хотя в детстве он так много читал, что однажды, когда мы с ним зашли в детскую библиотеку, библиотекарь сказала: «Даже не знаю, мальчик, что тебе предложить – ты уже все здесь прочитал». Очень любил Булгакова, Ирвина Шоу, журналы переплетал… Помню, просил меня – пришли мне книгу Вознесенского, я поменяю ее на журнальный вариант «Мастера и Маргариты». Мне с этой книгой было жаль расставаться, я люблю стихи, но пришлось послать…
– Кем он хотел быть в детстве?
– Я хотела, чтобы он стал технарем, потому что сама по натуре технарь и по образованию химик-технолог… Но у Саши технических склонностей не было никаких. Он ярко выраженный гуманитарий.
Так мы и выбрали журналистику. При редакции нашей газеты «Коммунист» была школа юного журналиста, там он год прозанимался, у него появились публикации, которые он представил на творческий конкурс при поступлении в университет. Меня его выбор не удивил. В школе он так хорошо писал сочинения, что учитель литературы всегда называл их лучшими. Литература, русский язык, история всегда у него шли на отлично. Математика, физика – вот это хромало, хотя в десятом классе сдал он их на отлично.
– Можете вспомнить его первое стихотворение, которое произвело впечатление на вас, после чего вы поняли, что ваш сын – поэт?
– Я это не сразу поняла, потому что его творческая жизнь началась вне дома, в Свердловске, потом в Питере. То, что он писал для местной группы «Рок-Сентябрь», это, как сам Саша говорил, было «на публику».
– После гибели Александра вышло три сборника его стихов. Как часто вы к ним обращаетесь?
– Поначалу очень долго не могла даже притронуться к ним. Да и сейчас перечитываю те стихи, о которых говорил, – «Егоркину былину», «Ванюшу»… остальное – не могу. Тяжело… Когда я приезжала в Ленинград в командировку – наш головной институт там находился, – мы ходили с ним, гуляли подолгу. Он очень хотел, чтобы я попала к нему на квартирный концерт – на «квартирник», как тогда говорили, – но так и не получилось.
– А каковы ваши музыкальные предпочтения?
– Очень люблю Шевчука, группу «Кино», Мишу Башакова… Попсу не люблю. Может быть, благодаря Саше так и сложилось. Он любил «Аквариум», хотел, чтобы я послушала, но, честно говоря, Гребенщиковым я так и не прониклась.
– Он берег вас?
– Да, однозначно, да.
– «Егоркина былина» – одно из самых известных его произведений, и сына его зовут Егор… Ему нравилось это имя?
– Не знаю, мы с ним на эту тему не говорили. Сына назвали Егоркой уже после гибели Саши, это больше Настин выбор.
– В самом термине «русский рок» применительно к Александру главное слово – русский…
– Это точно, он абсолютно русский человек. Такое его стихотворение, как «Случай в Сибири», за которое его некоторые коллеги ругали, передает его отношение к Родине. «Не говорил ему за строй – ведь сам я не в строю.
Да строй – не строй, ты только строй. А не умеешь строить – пой. А не поешь – тогда не плюй. Я – не герой. Ты – не слепой. Возьми страну свою».
– Вы видели, как он работает?
– Вижу однажды: примостился у стола, что-то на бумажке пишет. Как мне показалось, что ему были нужны какие-то особые условия… Пока он жил дома, у него не было тяги к отшельничеству, не знаю, как потом… Поэтому и того, что случилось, мне не понять.
Мы могли общаться на равных…
Елена Башлачева пошла по родительской стезе – она химик-технолог. Но творчество брата стало одной из важнейших составляющих ее жизни.
– Несмотря на достаточно большую разницу в возрасте – восемь лет, – мы с Сашей очень любили друг друга. Когда он вернулся из университета, могли общаться на равных, не как старший брат с маленькой сестренкой. Когда он уехал в Ленинград, мне было 17 лет, и я уже сама к нему ездила.
– Он был уже довольно известным в то время…
– Вряд ли могу сказать, что тогда я понимала его масштаб как поэта – это открывалось с годами. Но и сейчас не могу сказать, что я все открыла… Хотя уже тогда начала собирать архив, какие-то его вещи. Практически все, что есть в музее Башлачева в Череповце, отдано семьей.
Кстати, 1 ноября музею исполнилось десять лет, долгое время он был народным, но в последние годы, когда отмечалось 60-летие Александра, подключились власти города, музей переводят в туристическую зону – дают ему помещение в историческом здании, а экспозицией будет заниматься профессиональный музейщик. Конечно, с нашим участием.
– Башлачев считается выходцем из Ленинградского рок-клуба, но этот жанр вошел в его жизнь значительно раньше…
– Да. В конце 70-х он познакомился с музыкантами нашей группы «Рок-Сентябрь», хорошо с ними сошелся. У одного из участников отец был директором городского ДК. На этой базе они создали группу и стали играть на танцах.
Аппаратура была очень приличная – Шевчук приезжал и поразился этому. Сначала исполняли популярные песни, а когда познакомились с Сашей, предложили ему писать для них. Существовала группа где-то до 1983 года, выпустила кассету, которая начала гулять по стране. Более того, Саша прочитал в «Комсомольской правде» о том, что объявляется конкурс «Золотой камертон», группа отослала туда свои записи и вошла в число лауреатов вместе с Мариной Капуро и группой Юрия Шевчука «ДДТ».
Их пригласили на финал, который показывали по телевидению. Но в один из дней о музыкантах из Череповца рассказал Сева Новгородцев в своей передаче на Би-Би-Си, и кто-то это услышал… В итоге их выступление вырезали, а потом и саму группу разогнали. Зато там они познакомились в Шевчуком – у него были какие-то гонения на родине, поэтому он приехал в Череповец, они с Сашей подружились. Был это 82-й или 83-й год. Юрия я прекрасно помню, он часто приходил к нам. Шевчук записал на базе «Рок-Сентября» свой альбом «Компромисс». Лет пять назад Юрий навещал нас в Череповце…
– Насколько вам близка его поэзия?
– Очень близка. Не скажу, что постоянно слушаю все песни подряд, есть определенные вещи, которые слушаю чаще, чем остальные. Причем в определенное время. Я люблю его читать, в том числе ранние стихотворения, которые не положены на музыку. Когда издавался сборник «Человек поющий», мы отдали туда несколько его ранних стихов. Тем, кто еще не полностью открыл для себя творчество Саши, это может быть очень интересно.
– Вы видели, как стихи превращались в песни?
– Помню, он приехал из Ленинграда и купил себе гитару. Раньше я его с гитарой не видела. У нас было пианино, он играл на барабанах… А однажды зашла на кухню, в Ленинграде, он пишет. Спросила, что, он: песню, длинную, наверное, куплетов двадцать получится. Названия не сказал, но потом я поняла – это была «Егоркина былина», на дворе сентябрь 1985 года… Сейчас вот увидела спектакль и плакала в углу долго.
