Сейчас, когда борьба разных оценок прошлого (включая пресловутое «переписывание истории») стала злободневным фактором реальной политики, стоит вспомнить очевидную вещь: для оценки всякого явления и деятеля должно пройти время. История – дама степенная, даже медлительная…
Но так или иначе, чтобы противостоять искажению истины, надо быть сильным. В этом уверен известный красноярский политолог и историк Сергей КОМАРИЦЫН. «Есть такое выражение – «Вчера – это сегодня, только вчера». Все время что-то хочется поправить в прошлом, чтобы сегодня выглядеть по-другому. Мировая история постоянно переписывалась, потому что ее пишут победители. А победители время от времени меняются. И сейчас некоторые думают, что они уже победили, но они пока просто реваншисты».
Самая «партийная» профессия
– Журналистскому сообществу вы известны как человек, у которого можно в любое время дня и ночи получить комментарий. Комментировать все и вся – в этом и заключается повседневная работа политолога?
– Политолог должен изучать политические процессы. Но «чистых», академических политологов не бывает. Во всяком случае, среди классиков со времен Николо Макиавелли их нет. Все крупные ученые-политологи разрабатывали какие-то программы (даже программу КПСС), платформы и т. п., выступали советниками политических организаций и лидеров. Политология – самая «партийная» из наук. Нет ни одного независимого политологического центра. В советские времена они были встроены в систему власти – академические институты – США и Канады, мировой экономики и международных отношений, востоковедения и т. п. – возглавляли члены ЦК, являвшиеся и главными экспертами руководства страны, они и документы все составляли – доклады на съездах и прочее. Все крупные политологи советской эпохи: Федор Бурлацкий, Александр Галкин, Евгений Примаков, Георгий Арбатов, Александр Бовин, Вадим Загладин, Георгий Шахназаров, Николай Иноземцев и другие – были встроены во власть. Собственно, такая же ситуация была и в других странах: Генри Киссинджер – госсекретарь США, Збигнев Бжезинский – советник президента по национальной безопасности, Строут Тэлбот – заместитель госсекретаря США, Морис Дюверже – советник всех президентов и правительств Франции, автор реформы избирательной системы Пятой республики, Ральф Дарендорф – главный идеолог «свободных демократов» в ФРГ. Крупные оппозиционные партии имели свои исследовательские центры, как, например, Институт Грамши в Итальянской компартии. Вообще, в ХХ веке много политологов было среди идеологов политических партий в Европе, и консервативных, и либеральных, и коммунистических, и социалистических. Побочным продуктом политологии всегда была публицистическая деятельность; Раймон Арон, Дюверже, Френсис Фукуяма вели колонки в газетах, кто-то фильмы снимал, в общем, занимались политической журналистикой. Таким образом, можно выделить три основные «задачи» политологов: исследовательская, экспертно-консультационная, оказывающая влияние на выработку политических решений, и, к сожалению, пропагандистская, идеологическая. В современной России часто именно пропагандистская функция (как сторонников режима, так и его противников) выходит на первый план, что мы ежедневно видим по федеральным телеканалам. И это создает ложное представление о профессии.
Талант править
– Тот же Дюверже говорил, что долгое время политология не считалась наукой, поскольку не был четко определен сам предмет исследования – политика. Определений ее много – можете дать свое?
– Политика – это отношения власти.
– Так просто?
– Ну да. А власть – это способность навязывать свою волю даже вопреки сопротивлению. Такое определение дает современное обществоведение. Природа власти досталась нам в наследство от животного прошлого. Политическая антропология, занимающаяся вопросами генезиса, формирования власти, опирается среди прочего на этологию, науку о поведении животных. Природа власти не зависит от уровня образования, цивилизованности общества: в любой группе, даже в детском саду, есть своя иерархия, есть лидеры, которым остальные приносят свои игрушки, и аутсайдеры. По сути те же отношения существуют и в государственной системе, просто они принимают другие формы: в развитых странах – более цивилизованные. В первобытную эпоху источниками персональной власти являлись физическая сила и агрессивность – т. е. сила характера. Со временем появлялись другие преимущества – богатство, происхождение и социальный статус, знания. В современной политической психологии, которая изучает политическое лидерство, считается, что основным мотивом людей, которые стремятся во власть, является потребность в доминировании над другими, второй мотив – чтобы никто не доминировал над ними, и только потом уже все остальное – осчастливить человечество или рабочий класс с трудовым крестьянством, свой город или друзей с родственниками, увеличить собственное богатство или изгнать понаехавших гастарбайтеров…
– Власть тоже своего рода талант?
– Как и в любой другой сфере человеческой деятельности. Биография важна, она закаляет характер. Например, все «красные директора» чем-то похожи. Они начинали трудовой путь с бригадиров, им нужно было организовывать работяг – а это не нынешние гастарбайтеры-таджики, приехавшие зарабатывать деньги, стройки социализма были совсем другими. Вот Павел Стефанович Федирко приехал с Кубани на север края, мальчишка – 21 год, бериевская амнистия, из лагерей вышли уголовники; вот бригаду таких в синих татуировках он и возглавил. Закалило характер на всю жизнь. Федирко – классический пример руководителя с железной волей.
Но, безусловно, нужны природные данные. Установленный факт – организаторские способности встречаются в двадцать раз реже, чем художественные, музыкальные, математические. В советские времена была многоступенчатая система выявления, подготовки и рекрутирования управленческих кадров с самого детства, с пионерской организации. Слово «карьерист» у нас ругательное. Но всех карьеристов – и в плохом, и в хорошем смысле – система отбирала. В этом смысле она была очень эффективной. После распада СССР во всех странах СНГ и даже в Прибалтике у власти оказались бывшие партийные работники, начинавшие карьеру в комсомоле.
– Талант к власти может подразумевать, условно говоря, пользу для народного хозяйства и общего блага?
– Во власти разные люди – и абсолютно беспринципные, и полная им противоположность. Много достойных людей, государственного мышления. Они горели на работе, отдавали ей всю жизнь, строили, добивались каких-то реальных результатов не для себя, а для страны, для людей. Кстати, и Брежнев до середины 70-х годов был таким человеком. Мне Александр Николаевич Кузнецов – тоже «руководитель ленинского типа», самый заслуженный из ныне живущих людей в Красноярске, первый орден получивший за рейд в немецком тылу в 19 лет – рассказывал, как Брежнев приезжал к нему на КраМЗ. «Я водил его по заводу, и мне было его жалко, ведь я знал его совсем другим человеком», – сказал Александр Николаевич. Он знал Брежнева еще в те времена, когда тот был просто секретарем ЦК и отвечал за оборонную, космическую и авиапромышленность. Александр Николаевич говорил, что тогда он пользовался большим уважением у производственников. Очень достойные люди руководили Красноярском и краем – о них ведь не только номенклатура помнит, но и рядовые красноярцы отдают им должное. Например, Владимир Прохорович Капелько, первый секретарь горкома… Я его хорошо знал. У нас офис был рядом с его домом на углу Диктатуры и Урицкого, он по вечерам иногда звал меня на прогулку – ему одному было скучно. Я всегда удивлялся – ему уже за 80 было, он энергичный такой, но в то же время «божий одуванчик», ничего в нем не говорило о железном характере, вообще трудно было поверить, что именно этот человек в 70-е годы преобразил Красноярск. Конечно, там большую роль сыграл Федирко, но без Владимира Прохоровича это было бы невозможно.
Краю в старые времена вообще везло на серьезных управленцев. Владимир Иванович Долгих – технократ, директор комбината, он и был-то всего два года первым секретарем крайкома, но при нем были приняты самые принципиальные, стратегические решения о развитии края, знаменитая «красноярская десятилетка».
Инерция прошлого
– Фамилии Долгих и Федирко всегда упоминаются, когда говорят об истории края, а вот о других что-то не слышно…
– Удивительно, но это так. Раньше фамилии замалчивались по политическим причинам – кто-то был расстрелян, кто-то снят с работы, а сейчас-то почему? При советской власти было двенадцать первых руководителей края. Трое живы, про Долгих и Федирко вспоминают, а вот в прошлом году было 80 лет Геннадию Петровичу Казьмину, я его хорошо знаю и отношусь с глубоким уважением – он в девятилетнем возрасте в оккупации создал детскую подпольную группу, они немцам песок в бензобаки подсыпали – я написал заметку про него, так мне потом звонили некоторые люди и спрашивали: «А что, Казьмин жив?» Первого руководителя края Павла Акулинушкина расстреляли, после него был Сергей Соболев – зловещая фигура, он тут расправлялся с «врагами народа», в том числе и с Акулинушкиным, но Соболева тоже расстреляли. Потом трех руководителей Политбюро снимало с должности. Павла Кулакова, может, и заслуженно, ему, кстати, всего 28 лет было, а вот Ивана Григорьевича Голубева, думаю, стоит вспомнить добрым словом. Это он организовывал эвакуацию в край военных предприятий, при нем в тяжелом 1942 году открыли истфак в пединституте – зато сейчас там сокращения, он во время войны даже пытался открыть театр музыкальной комедии. Аверкия Аристова хоть и сняли, но он потом стал большим человеком, членом Президиума, секретарем ЦК КПСС, в Челябинске его память увековечена, у нас нет даже мемориальной таблички. Потом был Сергей Михайлович Бутузов – очень авторитетный человек, после нас он работал в Пензе, не так давно там с размахом отмечали 100 лет со дня его рождения, книги выходили, фильмы, у нас даже не упомянули. Он был невероятно веселый человек, за это его потом Хрущев и отправил на пенсию – он публично рассказал анекдот про кукурузу. Очень уважаемыми людьми были Николай Николаевич Органов и Александр Акимович Кокарев, они потом в Москве работали. Про увековечение памяти Кокарева несколько раз поднимался вопрос, он 28 лет отдал краю, из них одиннадцать был первым секретарем крайкома. Это при нем край начал интенсивно развиваться. Я знаю, Петр Иванович Пимашков хотел увековечить его память, но чего-то не получилось. А Органов увековечен в МИДе – он был также послом в Болгарии, – а в крае о нем совсем забыли.
– Пимашков – тоже инерция тех времен?
– Да, он принадлежит к старой генерации руководителей, именно того типа, какими были Кокарев или Капелько. Он держал город, сейчас, я думаю, это всем понятно. И, как это ни пафосно звучит, он действительно хотел улучшить жизнь красноярцев, сделать Красноярск современным и комфортным. До него никто, даже в советские времена, не брался благоустраивать Качу – там какие-то инженерные сложности, да и не первоочередная задача вроде бы, а он сделал. Пимашков уже три года как не мэр, но занимается «Роевым ручьем», поскольку это его проект, строителей «подтягивает», спонсоров.
– Можно ли сказать, что на людях его поколения эта инерция закончилась?
– Да, эта генерация руководителей практически ушла. Есть Тулеев в Кемерове, Савченко в Белгороде, есть и другие. У нас, по-моему, только в Северо-Енисейском районе Ишмурат Минзаляевич Гайнутдинов остался с советских времен. Он, правда, на время уходил, мы с ним работали в администрации Валерия Зубова, но потом вернулся в район. Но это уже «мастодонты». Тут дело даже не в возрасте. Вот были такие «сталинские наркомы» – Косыгин, Устинов, Ванников, Байбаков, Первухин, Малышев, Тевосян, Носенко, Шахуров – выдающиеся люди, оставившие глубокий след в нашей истории. Они в 30-летнем возрасте возглавили наркоматы, но до этого руководили крупными производствами, где прошли весь положенный путь от работяг через мастеров и начальников цехов к директорам. А сейчас по большому счету только у силовиков, медиков да еще финансистов профессиональная подготовка. Остальные – «менеджеры», они понятия не имеют, как функционируют предприятия «их» отрасли. И отношение к ним в профессиональной среде соответствующее. Раньше, прежде чем попасть на министерский уровень или региональный, надо было пройти все ступени, работать на производстве, руководить районом, городом. Тот же Пимашков был и мастером, и начальником главного цеха на комбайновом заводе, и в комсомоле работал, и районом руководил. Но потом довольно обычным явлением стали люди с принципиально другими биографиями, и результат их работы был соответствующий. Одна вице-губернаторша у Хлопонина родом из Питера, проработавшая у нас недолго, запомнилась только тем, что предлагала сделать платными туалеты в БКЗ.
Проблемы с памятью
– Слава богу, их не помнят. Но вот вы говорили, что не помнят и тех, кто действительно внес большой вклад в историю нашего края.
– Помнить надо и тех, и других. Политическую историю края 90-х и нулевых годов еще предстоит написать. Увлекательное будет чтение – передел собственности, бандиты в краевом правительстве, «новые русские» вроде Вернера, заказы на убийства. Вот сейчас в Красноярске ставят памятник Лебедю. Говорят – это памятник генералу. Тогда поставьте его в Новочеркасске, на родине. Тем более что нет общегосударственной оценки его военно-политической деятельности, Конституционный суд, например, в свое время постановил, что Хасавюртовскому соглашению должна быть дана политическая оценка, Госдума тогда не набрала необходимых голосов, и вопрос повис. В любом случае не в компетенции городских властей Красноярска давать такую оценку. При этом подразумевается, что это памятник и красноярскому губернатору, он же здесь был. В таком случае с ним рядом на одном постаменте надо поставить Селиванову, Вернера, Суладзе, Даштояна, Петрушко и всех других, кто куролесил в крае в те времена.
Памятника Кокареву нет, а Лебедю ставят. Это аберрация исторической памяти. У нас вообще большая проблема с историческим наследием. Красноярск – единственный крупный город в стране, не имеющий своей написанной академической истории. Все наши сибирские соседи серьезно к этому относятся. О Томске или Иркутске даже как-то неудобно вспоминать в этой связи. Но Новосибирск и Кемерово, где по нашим меркам и истории-то нет, Красноярску скоро 400 лет, а им чуть больше ста. У нас даже юбилейные доклады начальства с ошибками и ляпами пишут, что мы наблюдали в прошлом и в этом году. Да и вообще у нас очень плохо обстоят дела в гуманитарной сфере.
– Может, так сложилось потому, что Красноярск изначально был насыщен промышленностью куда больше этих городов?
– Да, это сыграло роль. В центре идеологического внимания стояли стройки века – ГЭС, алюминиевый завод и т. д. Но экономика тоже разная. Красноярск – высокотехнологичный город. Это его большой плюс. Кстати, могло бы сложиться и по-другому. Тут заслуга директоров Красмаша военных и первых послевоенных лет. Яков Абрамович Шифрин – впоследствии один из создателей ракет СС-20, Борис Абрамович Хазанов, строивший во время войны ДК и жилье для работников завода, Роман Анисимович Турков, получивший звезду Героя Соцтруда вместе с Королевым за «обеспечение успешного полета советского человека в космическое пространство». Лауреат Сталинской премии 1945 года за «наследие» фон Брауна, еще довоенный генерал и тоже Герой Соцтруда Лев Рувимович Гонор – основатель советской космонавтики, он в свое время назначил С. П. Королева начальником отдела у себя в знаменитом НИИ-88, потом реорганизовал отдел в КБ. К сожалению, эти имена ничего не говорят большинству красноярцев, а они создатели ракетно-космической промышленности страны. Гонор, правда, после тюрьмы больших постов не занимал, но дружил с Устиновым. Это Устинов, его друг и однокурсник, спасая Гонора – тот был членом президиума Еврейского антифашистского комитета, их после убийства Михоэлса почти всех арестовали, а потом расстреляли, – назначил его директором Красмаша. Это было очень большое понижение, но Устинов спас Гонору жизнь. Его арестовали здесь, в Красноярске, но дело ЕАК уже было завершено и готовилось судилище – потом расстреляли 13 человек, и Гонор не попал в их число. Так вот, в конце 50-х годов планировалось строительство завода по изготовлению ракетной техники где-то в Казахстане, а эти люди, знавшие Красмаш и его коллектив, убедили председателя военно-промышленной комиссии Устинова не строить новый завод, а перепрофилировать красноярский, который после конверсии тогда производил мясорубки, утюги да кровати. Ну а к Устинову прислушались отвечавший за оборону Брежнев и Хрущев. В 1959 году Хрущев сам приезжал проинспектировать, как идут дела, побывал в секретном тогда Красноярске-26. И потом в 1963 году еще раз приезжал. Дело в том, что за перепрофилированием Красмаша последовала серия судьбоносных для Красноярска решений. Сразу открыли филиал королевского ОКБ-1 во главе с Михаилом Федоровичем Решетневым, втуз – нынешний аэрокосмический университет, десятки других предприятий и организаций оборонно-космической направленности. Тогда как раз создавали Сибирское отделение Академии наук, и институты в Красноярске открывались под общую задачу – у нас уже был основанный Киренским институт физики. Ведь ни в Омске, ни в Кемерове, ни в Барнауле, ни в Чите, ни в Тюмени академических институтов тогда не создавали. А у нас академики Терсков и Гительзон занимались замкнутыми системами жизнеобеспечения человека, то есть перспективными потребностями космической отрасли.
И весь этот комплекс, созданный после перепрофилирования Красмаша, во многом определил облик города, да и края. Тысячи высококвалифицированных специалистов и выпускников лучших вузов страны приехали за полвека в наш край, свои школы создавали.
Физики и лирики
– Выходит, по складу Красноярск – город технарей?
– Физики, конечно, бывают и лириками. Однако сама гуманитарная традиция в крае слабее, чем в любом другом сибирском регионе. У нас и университет появился позже, чем в других городах, а в самом университете долго не было гуманитарных специальностей. Но руководители советских времен понимали эту ущербность. Недаром тогда появилось движение «Превратим Сибирь в край высокой культуры». В своих мемуарах Нина Прокопьевна Силкова – она была секретарем крайкома по идеологии и, кстати, автором этого лозунга – пишет о том, как удалось добиться открытия отделения Академии художеств в Красноярске. Это было единственное региональное отделение Академии во всем СССР, оно охватывало Урал, Сибирь, Дальний Восток – сейчас, кстати, тоже, – а также Казахстан. Конечно, это очень сильно поднимало гуманитарный статус города. Тогда творческие мастерские Академии были только в Москве, Ленинграде, Киеве и Тбилиси. А тут огромное отделение. Силкова вспоминала о планах – построить на Взлетке «городок художников». Там должны были располагаться отделение Академии, художественный институт, художественное училище, детские художественные школы, творческие мастерские, там же должны были построить квартиры для художников. Я уверяю – если бы Советский Союз не покончил самоубийством, эти планы были бы воплощены в жизнь.
Федирко институт искусств открыл – сейчас академия музыки и театра, театр оперы и балета, был образован симфонический оркестр, Федирко лично пригласил его возглавить Ивана Всеволодовича Шпиллера. И Астафьева он привез. Мне сам Виктор Петрович рассказывал, что колебался – его приглашали и в Пермь, с которой его много связывало, но он все-таки приехал на родину. Ректор университета Вениамин Сергеевич Соколов, хоть и физик был по образованию, внедрял в университете музыкальную культуру, там концерты симфонического оркестра проходили, Евгений Андреевич Лозинский лекции читал студентам, не только гуманитариям. Сам Соколов лично создавал гуманитарное образование в университете, он ездил по стране – в Москву, Тарту, Казань, Новосибирск, приглашал преподавателей на филфак. Ну а потом начались смутные времена. С 1988 года нет вузовского распределения. А раньше ежегодно сотни, а то и тысячи молодых специалистов приезжали. Очень серьезная подпитка была для гуманитарной среды. Теперь этот поток прекратился, талантливая молодежь отсюда уезжает. По формальным признакам вроде все хорошо – когда я приехал в Красноярск, здесь было два доктора философских наук, сейчас полсотни – но на самом деле идет деградация, истончение гуманитарного слоя.
– На что будем надеяться?
– Как учил Антонио Грамши – «Мы пессимисты разума, но оптимисты воли». Надеяться надо на себя. И молодежь подрастает. Они, конечно, не шибко грамотные – жертвы реформ образования. Книжек не читали. Я иногда студентам процитирую Ильфа и Петрова или Зощенко, а они спрашивают: «А кто это?» Это огорчает. Зато они самостоятельные, современные, что важно – среди них много нонконформистов. Они скоро сменят нынешние управленческие элиты, и это будут качественные изменения. А эрудиция – дело наживное, мы тоже в студенчестве многого не знали.
ДОСЬЕ
Сергей Гурьевич КОМАРИЦЫН
Окончил исторический факультет Иркутского госуниверситета (1985), аспирантуру Московского историко-архивного института (1991), факультет политологии РАГС при президенте РФ (1995). Кандидат исторических наук (1991). Работал в московском историческом журнале «Родина», руководителем пресс-службы администрации Красноярского края, главным редактором газеты «Вечерний Красноярск». Преподавал в вузах. С 2005 года директор Центра гуманитарных исследований и консультирования «Текущий момент».
