Люблю старое русское слово «сработать». Прочное слово. То, что сработано, не подведет. Ведь сработать – это не сляпать, не смастрячить, не сколотить сикось-накось. А сделать на века. Так, чтобы мастеру перед потомками не было стыдно, и они вспоминали его добрым словом. Помните у поэта: «…как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима»?
Нет, это не Гауди
На Ангаре, в Кежемском районе, видел крепкие избы, поставленные по традициям Русского Севера, – высокие, с маленькими окнами, с подклетью. Сколько им лет, трудно сказать, но явно больше сотни. В тех местах до сих пор живут потомки первых вольнопереселенцев, которые были в основном с поморского севера России, где строили такие дома. Привезли они свою архитектуру и сюда, в Сибирь.
Смотришь на эти основательные избы и понимаешь: вот они действительно сработаны. На совесть, с любовью, для себя. С помощью одних только умелых рук, пилы и топора.
А о том, что сооружают нынешние строители «по новым технологиям», хочется иногда сказать «сляпали». Вроде той «триумфальной арки», что у нас рядом с БКЗ. Дашь по ней кулаком, она гремит: плиты на каркасе, конструкция пустая внутри.
Коллега в новый дом въехал – стены в квартире оказались под углом пять градусов, замучились выравнивать. Нет, не Гауди. У того художественная кривизна. А здесь местные «зодчие» были просто криворукие.
Впрочем, разговор не об архитектуре, а о предметах самых простых, бытовых, я бы даже сказал, хозяйственных – таких, без которых и дом не дом.
Мастеров, которые вручную делают уникальные, нужные в хозяйстве вещи, сегодня в любом районе края можно, к сожалению, перечесть на пальцах одной руки. А где-то и двух пальцев хватит. Забываются ремесла, молодежь не горит желанием работать руками
Вы любите прочные, надежные вещи, изделия рук человеческих, к которым привыкаешь как к живым и с которыми жалко расставаться? Признайтесь, наверняка есть у вас какой-нибудь старый махровый халат, которому уже сто лет, но рука не поднимается выбросить, настолько он «приятный к телу» и удобный?
Или хороший кухонный нож? Никто уже не помнит, как он в дом попал. Сточен до нитки, а рука именно к нему тянется на кухне, хотя там полно современных модных ножей заморского производства. Но их из подставки вынимают редко. А этот, древний, из простой углеродистой стали, заточку держит и режет отлично, поэтому он самый рабочий.
Помолчи, Жиллетт!
В богатых аристократических семьях из поколения в поколение передаются драгоценности, старинные гобелены, сервизы севрского фарфора и что там еще, я не в курсе.
У нас семья была крестьянская. И в доме водились вещи простые, но добротные. Бабушкины шерстяные ковры и одеяла, которым сносу не было. Помню ткацкий станок, на котором делались эти ковры, – челнок летает туда-сюда, бабушка с тетей Марией ткут и песни поют, чтоб не скучно было. А я, мелкий, ползаю под станком, наблюдаю, как рождается ковер.
Еще был старинный ручной пресс для вина, любил его разглядывать: толстые стальные обручи с мощными заклепками, дубовые рейки, крепкие как железо, литое чугунное основание. Умели люди делать.
Есть в доме моих родителей сосновый стол, сработанный неизвестным сельским мастером. Им его на свадьбу подарили, и ничего ему не делается, в отличие от тех, что из прессованных опилок, – сколько их кануло на свалку за эти годы. А этот стоит на летней кухне как вкопанный. Если б он мог говорить, как вещи в сказках Андерсена, столько бы рассказал.
Эх, если б вещи умели разговаривать, то мой бритвенный станок «Жиллетт» конструкции «бабочка» мог бы устроить сторителлинг часов на десять, и люди слушали б его открыв рот.
Лет около сорока назад я тоже приехал в Сибирь вольнопереселенцем, с большим рюкзаком. Были там хорошие вещи, были.
Одна только вельветовая куртка и магнитола чего стоили. Давно уже отслужили они свое и отправились в утиль, а фирменный станок – хоть сейчас вставляй лезвие и брейся. Единственный предмет из того рюкзака, оставшийся в живых.
Он бы рассказал и про жизнь в общагах города Братска, и про утреннюю ледяную воду на газовых промыслах Мессояхи, и о красивых женщинах, которым иногда разрешалось взять его в руки. И о том, как его однажды украли, потом вернули, и без мордобоя там не обошлось…
А когда я ехал в ужурском поезде зайцем на третьей полке и забыл станок в пакете с вещами, убегая от контролеров по вагонам… Нет, лучше пусть помолчит.
«Мне не нужна вечная игла для примуса, я не хочу жить вечно», – говорил Остап Бендер. Как будто одно другому мешает. Не хочешь – не живи. А вещь пускай продолжает служить.
Допустим, хороший кованый топор. Или крепкая лодка-плоскодонка из еловых досок, которую смоли только каждый год и на зиму ставь под навес, – век прослужит.
А доброе немецкое ружье? Двустволочка, классическая горизонталка, а? Несколько раз держал в руках старинный «Зауэр». 1939 года выпуска! Двустволка висела на стене у моего квартирного хозяина в одной сибирской деревне. Предполагаю, что трофейная, какой-нибудь солдат из Германии привез ее в Сибирь да продал потом. Тоже многое повидала. Мне иногда разрешалось с этим произведением оружейного искусства на уточку сходить. Почти полсотни лет было ружью, а оно в идеальном состоянии – не люфтит, не скрипит, в руки и в плечо ложится как влитое, бой резкий, точный… Жалею, что не предложил тогда за него хозяину рублей 150.
Без лица
Всегда любил крепкую, добротную снарягу. Есть у меня кованый нож из корпуса подшипника, сделанный одним кузнецом на Красноярском комбайновом заводе. Давно уже и завода того нет, и кузнеца, наверное. А нож остался. Спиннинговая катушка, за которую заплатил один раз, не скупясь, – и пользуйся всю жизнь. Уютные старые берцы, которым сноса нет: ноги в них засунул – как будто в дом зашел.
Некоторые вещи-легенды смело можно назвать символами материальной культуры человечества. Неубиваемый дальномерный фотоаппарат Leica, им снята добрая часть летописи XX века. Винтовка Мосина…
Сегодня трудно представить, чтобы девушка, достав из сундука старое платье, говорила подругам с придыханием: «В этом платье еще моя бабушка ходила на свидания».
Тряпья нынче – как грязи. Отрезом ситца на платье передовых доярок уже не премируют. В эпоху потребительского безумия мы перестали ценить вещи и относиться к ним с трепетом. Даже к дорогим.
Потому что искать и «доставать» их не надо, были бы деньги – иди и покупай. Массовое конвейерное производство, новые технологии сыграли с вещами злую шутку – они потеряли лицо. Все ботинки одной ценовой категории, в сущности, одинаковы, а те, что выбиваются из унылого ряда, стоят как крыло самолета.
Про гаджеты и говорить нечего. Пластик, штамповка, сделанная роботами. Мы их меняем как перчатки, теряем, разбиваем и покупаем новые, тут же забыв прежние, как ловелас забывает своих случайных любовниц.
Автомобили современные ломаются через пять лет, чтоб ты поскорей купил новый. Как сказала знаменитая Света из Иванова, «мы стали более лучше одеваться». А вместе с этим ушло что-то неуловимое и романтичное, связанное со старыми добрыми вещами и предметами обихода. Сразу и не объяснишь что. Сходите в музей игрушек и рукоделия, что в Красноярске на Аэровокзальной, прикоснитесь там к старинной кукле ручной работы – и, может, поймете, о чем я здесь ностальгировал.
