Елена КАЧКАЛОВА, одна из знаковых актрис Красноярского драматического театра имени А. С. Пушкина, на сцене которого она работает уже более тридцати лет, представлена к званию «Заслуженный артист Красноярского края». Однако этот разговор не столько об этапах большого пути, сколько монолог на вечную тему «откуда берутся артисты» и о некоторых тайнах профессии…
– Елена Николаевна, первый вопрос традиционный – как все начиналось?
– Я родилась в Томске, а потом мы переехали в Красноярский край, в закрытый город. Ты живешь там, куда ведет одна дорога, по которой въезжаешь и выезжаешь. Мир закрыт, как шар. Но еще в детстве было желание увидеть, что там, по ту сторону. Поэтому после окончания школы я опять переехала в Томск и поступила на филологический факультет университета. По идее, могла бы стать научным работником. Но то, что я хотела на самом деле стать актрисой, было изначально понятно для меня.
– Поясните. Хотели стать актрисой и поэтому поступили на филфак?
– В университет я пришла от любви к литературе, но с детства чувствовала себя актрисой – именно так и было. Только я боялась ехать поступать в Москву, в Ленинград или в другие крупные города. Театр был на первом месте, а литература чем-то сопутствующим. Я очень любила поэзию, знала большое количество стихов. В восьмом классе записала на магнитофон цикл стихотворений и послала их Товстоногову в БДТ, чтобы он их прослушал и взял меня в свой театр. Только вот адреса я не знала и написала на посылке: Ленинград, Товстоногову.
– На деревню дедушке Константину Макарычу…
– Приблизительно так. Однако, на мое счастье, в Томск всегда приезжали очень хорошие театры – московские, ярославские… Когда я оканчивала первый курс, приехали в Томск делать набор студентов ГИТИС и МХАТ. Правда, узнала я об этом слишком поздно, не успела даже в последний вагон запрыгнуть. Однако свершилось чудо – вслед за ними и с той же целью приехал Ярославский драматический театр имени Волкова, старейший в России. Туда я уже не опоздала, прошла три этапа отбора, и девять человек, в том числе меня, отвезли в Ярославль, где главный режиссер волковского театра набирал курс для театрального института – он был ведущим педагогом на курсе. Семеро из девяти привезенных сибиряков поступили. И я в том числе. А через три года моего обучения наш руководитель Глеб Борисович Дроздов уехал в Тольятти, где ему предоставили театр, жилье для актеров. Он взял с собой часть труппы и нескольких студентов. Так что оставшееся время учебы мы, студенты, играли спектакли в тольяттинском театре и ездили в Ярославль сдавать экзамены. В этом театре я проработала недолго, около трех лет. Поскольку были мы тогда в весьма нежном возрасте, то все сказки, все романтические герои были на нас. Играли много. А потом я приехала в Красноярск.
– Пригласили?
– Да. Так получилось, что директор пушкинского театра Игорь Яковлевич Бейлин был в Москве – там мы встретились, и он меня пригласил. Тогда ставили сказку «Снежная королева», искали Герду – и по счастливому случаю нашли меня. Главным режиссером театра был Сергей Дмитриевич Черкасский, я участвовала в его постановках «Императорский театр», «Мера за меру» и многих других… Это было тридцать лет назад – достаточный срок, чтобы увидеть разные этапы развития театра, разные поколения актеров и режиссеров.
– Тридцать лет на одной сцене дают осознание того, что это ваш настоящий дом и ничего другого уже не надо?
– В эту сцену я влюблена. Мы много гастролировали, играли в разных театрах, но только красноярская сцена – и до реконструкции, и после нее – дает какое-то колоссальное ощущение, которое я до сих пор не могу объяснить. Может быть, это намоленное место… Но замечаю, что та же любовь к этой сцене возникает у всех актеров, которые сюда приезжают.
– Человеку со стороны непонятна одна вещь. Актер может перевоплотиться в персонажа, но когда перевоплощения происходят с огромной частотой и в огромном количестве – это трудно представить. Как вообще такое возможно?
– Кому-то это легко дается, кому-то не очень. Но суть вот в чем. Актер на какое-то время должен открыть «дверцу» и запустить в себя другого человека – ту роль, которую ему дали, – начинать двигаться, говорить и, наконец, думать как он. Когда ты этого другого в себя запускаешь, у тебя с ним могут разные вещи происходить, но так или иначе вы сближаетесь. Чем глубже персонаж в тебя проникает, тем интереснее может получиться итог, то есть спектакль. А потом наступает последний этап: вы с этим «другим» закончили репетиции, отыграли премьеру, сделали общее дело – и он уходит. Иногда после его ухода даже возникает некоторое опустошение. Но ты уже начинаешь искать следующего «другого».
– Среди множества ролей есть та, которая имеет особую значимость для вас?
– По крайней мере, я не чувствую, чтобы какая-то роль меня преследовала, или мне хотелось бы что-то вернуть. Это уже ушло, и ты не войдешь в ту же воду, не договоришь то, чего не сказал раньше. Но мне кажется, у меня наступает сейчас такой период, когда мне, возможно, захочется что-то вернуть из прошлого, но уже с другим осознанием. Кроме того, в карьере каждой актрисы есть разные этапы – от девушки к женщине и так далее… Недавно в «Капитанской дочке» я сыграла Василису Егоровну, жену капитана Миронова, и это была моя первая проба такого возраста.
– Говорят, что матерый профессионализм начинается, когда к новой работе подходишь без страха и даже особого волнения?
– Нет! Каждый раз, когда начинаешь новую роль, встречаешься с новым режиссером, он вычищает из тебя что-то ненужное, а что-то растит в тебе. Это встряска, и никаким матерым профессионализмом от нее не спасешься. Может быть, с опытом уходит страх перед новой работой, но волнение остается. Страх перед выходом на сцену, причем очень глубокий, я испытала в юности, когда работала в Тольятти… Была премьера спектакля «Звезды на утреннем небе», я там играла Марию, девушку с непростой судьбой. Помню, стою за кулисами перед выходом, от страха по стенке стекаю и думаю – вот сейчас выйду, отыграю и уйду из театра, чтобы еще раз не пережить этот ужас. Конечно, теперь такого уже нет – за столько лет работы выработалась некая самозащита. И сейчас перед каждой премьерой есть волнение, но оно уже какое-то другое. Хочется сделать все так, чтобы от этого у всех было ощущение счастья.
– В последние годы у вас была серия ярких ролей в спектаклях «Бесприданница», «Жди и я», «Капитанская дочка», «А сверху все видно»… Для вас какая из этих работ наиболее значима?
– Эти постановки настолько разные, что трудно что-то выделить.
Например, мне было очень интересно работать в «Бесприданнице», где я сыграла Хариту Игнатьевну Огудалову. Я просмотрела множество вариантов пьесы Островского. К примеру, в одном варианте эта героиня была как Кабаниха, властная до жестокости, в другом спектакле роль Огудаловой исполнял мужчина и вступал в бой с Паратовым… Мы сделали этот персонаж куда более элегантным, скорее классическую его версию. В спектакле «Жди и я» мне выпало петь ту же песню, которую исполняла Людмила Гурченко, а сделала она это гениально. Конечно, я спела по-своему…
– Принято считать, что актеров тянет на чужое амплуа. Мэрилин Монро мечтала сыграть Офелию, комик грезит о Гамлете. Это так?
– Как раз такое со мной и случилось в «Отдельном театре» Андрея Пашнина. Никогда не думала, что я с моим сильным драматическим началом могу стать комедийной актрисой. Но вот – стала. И теперь не знаю, как раньше без этого жила.
