Самое грустное в человеке – его убеждения. Любой, кто заговорит о них, вдруг делается злым и скучным, даже если за пять минут до того рассказывал нечто потрясающе интересное, о том, например, как женился или нашел в пустыне заброшенный город.
Есть замечательный английский стишок, детский, в переводе, разумеется, Маршака.
– Где ты была сегодня, киска?
– У королевы у английской.
– Что ты видала при дворе?
– Видала мышку на ковре.
Человек с убеждениями, в общем-то, и есть та самая киска, которая из всего невообразимого многообразия жизни видит, слышит и желает знать только несколько предметов, а часто – один. Это нечто вроде инстинкта, который, в отличие от животных, не дается изначально, а подбирается где-то по дороге между роддомом и моргом.
Лет двадцать назад в Красноярске возникла проблема – городской парк до неузнаваемости загадили вороны. Общественность дискутировала, откуда беда взялась. Один дядька прислал письмо в газету, где я работал, и все объяснил: при советской власти ворон не было, и вообще гадят в парке не птицы, а «дерьмократы», продавшие страну в Беловежской пуще, и пр. Я над этим дядей смеялся, всем про него рассказывал, но со временем убедился, что он совсем не одинок. У монархистов при «помазаннике Божьем» вороны если и были, то степенные, и хлеба колосились гуще, и мед был слаще; для любителей «общечеловеческих ценностей» английская канализация пахнет заведомо вкуснее русских цветов; националисты в засухе видят происки империи…
Самое удивительное, что большинство из этих, мягко говоря, странных господ – вполне нормальные, а часто очень хорошие люди. Но только если рассматривать их по отдельности и «вне политики» – ведь есть же у них семья, работа, увлечения какие-нибудь.
О, в аполитичном состоянии это бывают золото, а не люди. С моей тетей (вечная ей память) мы могли часами говорить о книгах, разных учениях, травить анекдоты – и это в полную мозговую силу и при разнице в возрасте больше сорока лет. Единственное, приходилось мне следить за тем, чтобы не ляпнуть что-нибудь невежливое про Гришеньку Явлинского, поскольку тетя измеряла Гришенькой «степень порядочности людей».
С украинским националистом, природным западенцем Степаном прожил я, стопроцентный, упертый кацап, больше полугода под одной крышей, прожил душа в душу, подравшись только один раз, потому что пить надо меньше… Степа в театре 30 лет проработал, сыграл 10 ролей в кино, к тому же у него семейная драма плюс несчастная любовь; у меня и без кино все было наперекосяк. Вот этим мы жили. Разве этого мало?
Почему так происходит, казалось бы, ясно, достаточно заглянуть в основы психологии масс, которая видит человека в двух состояниях – индивидуума и толпы. Толпа есть особое коллективное существо, растворяющее личность, не способное к рациональному мышлению, управляемое вождем и реагирующее только на эмоциональные раздражители – не важно, возвышенные или низменные, лишь бы сильные. Интеллект каждой отдельной особи в ней ничего не значит, толпа академиков ничем не отличается от толпы чернорабочих. Наконец, толпа может существовать и в распыленном виде – в виде тех самых убеждений, которые мы носим с собой, как частичку толпы, из-за которых готовы проклясть даже того, кого любим, – «тот» может оказаться из другого «коллективного существа», а толпа с толпой не сходится.
Вот поэтому постоянные усилия «посадить за один стол сторонников разных политических взглядов, чтобы они попытались найти точки соприкосновения» похожи на попытки лечить неприличные болезни законным браком. Недавно такую попытку сделал один известнейший писатель: собрал у себя на даче коллег из враждующих «лагерей», после чего каждый описал свои впечатления от встречи. Я прочитал… Если бы этот известнейший не выставлял на стол русское примирительно-успокоительное средство, без мордобоя, наверное, не обошлось бы. А ведь умнейшие люди, талантливые к тому же.
Неясно одно: если убеждения сплачивают некоторых, стравливая всех, можно ли прожить без них приличному человеку? Наверное, да.
Когда Юрию Лотману сказали: «А вы знаете, что Венедикт Ерофеев – антисемит?» – он ответил: «Интимной жизнью литераторов не интересуюсь». Если бы все так «не интересовались», то, может, наступил бы на земле мир и в человецех благоволение. Но, к несчастью, это утопия.
