Одним из участников «Книжного фестиваля на Енисее» стал Игорь Немодрук – доброволец, публицист, литератор, автор опубликованной отдельной книгой автобиографической повести «Куликово поле», рассказывающей об «одесской Хатыни», – он был участником трагических событий 2 мая… Кроме того, есть рассказ «Выстрел», еще не опубликованный фантастический роман и сотни статей, размещенных в основном на сайте «Куликовец.ру», который создали одесситы – добровольцы Донбасса.
Это интервью – рассказ русского, бывшего советского человека, находившегося в самой гуще событий. Родился он в Луганской области в 1965 году. После окончания восьми классов отправился в Одессу «покорять моря», поступил в мореходное училище – так и стал одесситом. Оттуда же уходил в Советскую армию – служил в Челябинске. Потом обзавелся семьей, построил дом, ходил в море, занимался предпринимательством. А потом в Киеве случился майдан, и он его не принял…
– И многие украинцы его также не приняли, но все это ограничивалось разговорами на кухнях. 10 апреля проезжал я мимо Куликова поля – а это в Одессе особая дата, которую знает каждый одессит, – это день освобождения города от немецко-фашистских захватчиков в 1944 году. У нас даже площадь есть имени 10 апреля. И вот еду я по делам и вижу – музыка, знамена, митинг небольшой. Остановился, вышел из машины, бродил по Куликову полю, встретил своего товарища по училищу и после разговора с ним записался в активисты «Куликова поля». А потом случилось 2 мая, которое воспринимается нами как проигранная битва. Но, проиграв сражение, мы не проиграли войну. Надо было продолжать борьбу. Сначала пытались организовать подполье, но оно получалось какое-то несерьезное, детское – и я уехал на Донбасс. Это был февраль 2015 года.
– Тогда еще можно было уехать?
– Еще можно, хотя нужно уточнить… Первая попытка уехать у меня была в сентябре четырнадцатого года. Перед самой войной у меня случился развод, и бывшая жена постаралась, чтобы мне был вынесен запрет на выезд. Ткнулся – и меня развернули на границе. А в следующем году случилось горе – умерла моя сестра в Луганской области. И мы с мамой – я довольно давно забрал ее к себе – поехали на похороны. Понимал, что рискую, но решил: будь что будет. Нам повезло – проскочили, хотя уже тогда украинская сторона ввела пропуска для жителей Донбасса, точнее, тех регионов, которые к тому времени были наши. Предъявлять их надо было при пересечении линии фронта. У нас с мамой пропусков не было. Но помог случай, а именно — коррупция. Водитель автобуса взял левый груз, какие-то цветы, и на украинском блокпосту начали этого водителя трепать, как тузик тряпку, раскручивать на деньги, в конце концов, раскрутили, и украинские военные на радостях забыли проверить документы у пассажиров. Так мы и проскочили. Потом мама вернулась, а я остался на Донбассе. После похорон поехал в Донецк. В июне вступил в ополчение, сын ко мне приехал…
– Тот самый сын, который стал одним из персонажей вашей повести о событиях 2 мая?
– Это он. Трагедия в Одессе восстановила связь между нами, сын сам вышел на меня – так до сих пор мы вместе с ним и живем. Мы с ним вступили в Пятую бригаду ополчения, но вскоре перешли в батальон спецназа…
– Судя по рассказу «Выстрел», вы были снайпером?
– Опять же верно. Получилось это так. Заместитель командира группы сказал, что нужен снайпер, и предложил попробовать мне и еще одному парню из Мурманска. Пошли на стрельбище, стреляли со стометровой дистанции, и результаты у нас оказались одинаковые. Командир, увидев это, сказал – тяните спички. И я стал снайпером… Воевал я так в шестнадцатом году, но потом пришлось уйти, поскольку возраст сказывался и зрение серьезно садилось. Продолжил службу в том же батальоне в разведывательно-оперативном отделе. Добывал информацию из открытых источников, кое-какие связи в Одессе остались – так прослужил практически до начала специальной военной операции.
Игорь Немодрук на «Книжном фестивале на Енисее»
– Писатель из Луганска Глеб Бобров в романе «Эпоха мертворожденных», вышедшем в 2008 году, с удивительной точностью предсказал и майдан, и гражданскую войну на Украине. Как, на ваш взгляд, стали возможными такие пророчества? Само пребывание в украинской среде склоняет к ним?
– Добавлю, почти тогда же нынешний председатель Союза писателей ДНР Федор Березин написал такой же пророческий роман «Война 2010. Украинский фронт», который попал под цензурный запрет на Украине… Все мы умные задним числом. Этим «числом» я понимаю, что над нами проводили эксперимент. Хотя, находясь в той среде, я этого не замечал. Ходили среди нас бандеровские анекдоты, мы смеялись и не воспринимали их всерьез. Не думали, что эта бацилла может реально захватить весь организм этой страны. Понял это я, только уже находясь на Донбассе, в ополчении… В 2006 году, если не ошибаюсь с датой, на Украине ввели новые десятигривновые купюры с портретом Мазепы. У меня тогда что-то заскребло на душе. Почему Мазепа? Что, нет других героев? И как оказалось, не у одного меня. Но если бы тогда люди подняли свои, грубо говоря, зады, вышли бы на улицы и сказали — нет Мазепе на украинских деньгах! – думаю, не было бы этой войны.
– Люди подняли их в самый последний момент, когда враг уже был окончательно собран?
– Да, и то не все. Я заметил одну закономерность: чем раньше люди встают против чего-то противоестественного, предательского, тем меньшую цену они платят впоследствии. Если не встанут, с каждым шагом цена все выше… Сейчас я знаю, что в этом направлении с населением Украины работали матерые спецы, англосаксы. Они на этом собаку съели, и не одну, а миллион. Всю свою историю они играли на чужих противоречиях, и с населением Украины поработали очень грамотно. Мазепа на купюре – своего рода тест, проверка «на вшивость». Если народ это проглотит, значит, можно работать дальше. А народ украинский – проглотил. Правда, у меня язык не поворачивается говорить «народ Украины» – это население. Народ – сплоченный, а там нет никакого единства. Война расколола общество по многим направлениям и трещинам. В это варево добавляли гнильцу, а население думало – ну, перетерпим немного, а потом все само собой образуется. Чтобы бороться, надо выходить из зоны комфорта. А сейчас дошло до того, что бороться они уже ни за что не могут. Их ловят на улицах и гонят на убой. Но если бы им всем, даже самым майданутым, показали бы в 2014 году, к чему это все приведет и что со всеми ними будет, никакого майдана не было бы. Даже самые упертые повернули бы обратно.
– Любое общество формирует пассионарное меньшинство. Когда сожалеют о том, что не удалось подписать мирные соглашения в Стамбуле весной 2022 года, возникает вопрос: подписать можно все что угодно, но куда ты денешь несколько миллионов клинически идейных?
– Когда некоторые люди у нас говорят, что «Россия напала на Украину», они либо не в теме, либо лукавят. Все восемь лет до начала СВО власти Украины орали, что у них идет не гражданская, а русско-украинская война. И вот 24 февраля 2022 года Россия реально начала специальную военную операцию. Вы звали? Я пришла. И украинская власть тут же забыла то, что она орала раньше, и закричала – ой, напали. Надо просто знать, что единого украинского народа нет и не было никогда. Есть западенцы, Малороссия и практически русский юго-восток. Я уж не говорю про Одессу, где около сотни национальностей. Но они же стали копировать гитлеровский нацизм, который возможен только в мононациональной стране. Создавать нацизм в такой многонациональной стране, как Украина, – все равно что танцевать с факелом на пороховой бочке. Бочка в любом случае взорвется. Украина уже сейчас в любом случае проиграла. Экономика на нуле, демография ниже нуля. Но вот недавно слышал одну депутатшу Рады, которая говорила: может, это и хорошо, что народа мало. Места больше будет.
— Меньше народа – больше кислорода?
– Что-то в этом роде. И, честно говоря, я не представляю, как это до сих пор можно терпеть? Утилизировали мужиков – пусть не всех, но дело к тому идет. Но даже если представить себе невероятное – Россия проиграет, во что я, конечно, не верю – то кто им позволит жить на своей земле, якобы свободной? Их просто захватит кто-то другой, их же нынешние союзники захватят… Я на сто процентов верю, что мы освободим Одессу и все, что наметили. Хотя дальше будет тяжело.
— Вы имеете в виду восстановление новых территорий?
— Нет, сейчас я говорю не об экономических трудностях, а о моральном состоянии тамошнего народа. Мозги ему промыли очень серьезно. Растет поколение детей, которые именно в этом националистическом навозе вырастали как личности. Если в четырнадцатом году ребенку было восемь—десять лет, то сейчас это взрослый человек, солдат. А то, что вложено примерно до девяти лет – я в этом убежден, – останется на всю жизнь. Это фундамент, который ничем не вырубишь. Как с этим бороться? Пока не знаю. Кроме того, я считаю, что еще до четырнадцатого года Россия проиграла украинцев. Работа с ними не велась совершенно.
— Я вам скажу, почему проиграла. В те годы вы жили на Украине и, возможно, не знаете, что в девяностых и начале нулевых русофобия была пусть не официальной, но господствующей идеологией в России. Дня не проходило, чтобы тогдашние СМИ, не все, но очень многие, не напомнили мне о «вечном русском рабстве», о том, что наша история – сплошной мрак и тирания… Сейчас те вещатели сгинули или разбежались. Но как тут было не проиграть?
— В то время я политикой не занимался, жил своей обычной жизнью, но меня удивляло, как, например, работало на Украине тогдашнее Россотрудничество. Накроют стол – самовар, бублики, девушки в кокошниках — пригласят стариков, которых не надо агитировать за Россию, они и так наши. Потом для отчета это покажут по телевизору – и всё. А с молодежью работа не велась совсем. Так вот и проиграли… Одна из целей СВО – денацификация. Прежде чем приступать к ней, надо ее обдумать, обсудить, и, учитывая ошибки прошлого, составить программу, на законодательном уровне выработать соответствующие акты. К примеру, освобождается населенный пункт, туда приходит новый глава администрации, который знает, что по такому-то адресу живет убежденный «укроп», причем успевший получить российский паспорт. Как глава может воздействовать на него? Какие у него законные инструменты?
— Денацификация в Германии подразумевала запрет на некоторые профессии и правовые ограничения для бывших членов нацистской партии…
— Часто приходится слышать совет воспользоваться германским опытом, «ведь там же получилось». Но судя по тому, что мы видим сейчас, получилось не особо хорошо. Прошло семьдесят лет, и нацистская бацилла опять ожила. Кроме того, надо учитывать менталитет немецкий и славянский. Это, как в Одессе говорят, две большие разницы. Немцу в тридцать пятом году сказали: ты теперь фашист, становись в строй и готовься воевать. А в сорок пятом сказали: теперь ты антифашист. И в том, и в другом случае немец взял под козырек и сказал: «jawohl». Со славянином так не получится. Русскому человеку мало того, что говорит начальство. Он сам это сто раз обдумает, и, может быть, в итоге сделает наоборот… Поэтому, на мой взгляд, надо сперва получить ответ на два важных вопроса: как украинскому нацизму удалось уцелеть после борьбы с бандеровщиной в конце 40-х — начале 50-х годов и как у него затем получилось расширить свой ареал?
— У вас есть ответ?
— Уверен, что нацизм уцелел потому, что он уцелел именно в западноукраинской семье. Школьник в первой половине дня был пионером, а потом приходил домой, и старшие – отец или дед – говорили ему: нет, сынок, все было не так, как тебе в школе рассказывают… И начинали объяснять свое видение прошлого. Дети это впитывали. Западенскому предательству едва ли не двадцать пять поколений, начиная с учреждения униатской церкви, когда украинские земли были под Польшей. Но потом у этой идеологии появились неофиты в центральной Украине, и даже многие одесситы ее приняли… А предатель всегда будет ненавидеть то, что предал. Как нацизм расширил свой ареал? Еще в 50-х годах таким образом воспитанной молодежи дали установку – идите в комсомол, поступайте в вузы, прежде всего гуманитарные, и становитесь преподавателями истории, литературы в школах и университетах, идите в журналистику, во власть… Внедряйтесь и ждите момента, когда советский организм ослабнет.
— Классический пример – Леонид Кравчук, юный бандеровец, дослужившийся до секретаря ЦК КПУ и ставший первым президентом незалежной.
— Да. Причем в начале независимости эти люди очень четко дали себе установку – пусть другие воруют, забирают предприятия, а мы тем временем займемся молодежью, чтобы потом забрать себе и предприятия, и экономику, и все государство. У них это получилось.
— Так или иначе, это результат многолетней «культурной» работы. На ваш взгляд, культура и, в частности, литература, способны переломить ситуацию?
— Что касается литературы, то вряд ли. Народ читает мало, особенно молодежь. Но если брать культуру в комплексе – возможно, да, но только при одном условии. Советская культура – литература, кино, театр и даже журналистика – всегда поднимала планку чуть выше потребностей обычного человека. Слушателю, читателю, зрителю всегда надо было приложить усилие, приподняться над собой, чтобы понять то, что хотели донести до него. Так человека постоянно «подтягивали» и тем самым делали лучше. Но когда начал рулить капитализм, культура пошла на поводу у потребителя, стала гнаться за массовостью, а в итоге за деньгами – и ее уровень начал опускаться и опустился ниже пояса. Такая культура ничего не переломит.
— Как говорил Сталин, культура – не частная лавочка. Государство осознает эту проблему?
— На мой взгляд, только начинает осознавать. Хотелось бы более решительного действия. Сейчас идет война цивилизаций, Украина – только одна из ее битв. Многие люди еще не поняли, что мы находимся в состоянии такой войны. С одной стороны, это хорошо, и можно только благодарить за это руководство страны. Но с другой стороны, такое непонимание вызывает опасения…
