Обсуждение российским парламентом дальнейшей судьбы моратория на смертную казнь стало естественным следствием теракта в Подмосковье. Тот же процесс начался и в обществе – точнее, возобновился, поскольку это происходит всякий раз, когда у нас случается нечто чудовищное. И так – на протяжении почти трех десятилетий, которые Россия прожила без «высшей меры».
Общественное мнение
Пока нет единого мнения, как юридически правильно провести отмену моратория. Но если сверху и снизу возникнет убедительное согласие в том, чтобы сделать это, никакие правовые тонкости не остановят.
А дело, судя по всему, идет к такому согласию.
РИА «Новости» напомнило, что последний широкий опрос по поводу возврата смертной казни фонд «Общественное мнение» провел в 2019 году, и 69 процентов россиян дали положительный ответ. Недавние опросы, которые организовали крупные новостные ресурсы, дают еще более убедительные результаты – 75, 76 и 81 процент проголосовавших за.
Того же мнения придерживаются лидеры парламентских фракций.
«Сегодня мы должны сказать отчетливо: мораторий на смертную казнь, который приняли в 1996 году в связи со вступлением в Совет Европы, должен быть прерван. Сегодня не может быть для этих отморозков иной меры наказания, кроме как смертная казнь», – заявил глава ЛДПР Леонид Слуцкий.
Сергей Миронов, возглавляющий «Справедливую Россию – За Правду», уверен, что террористы «не заслуживают места на нашей планете».
Заместитель председателя Совбеза Дмитрий Медведев напрямую об отмене моратория не высказывался, но страну облетел его призыв убить не только собственно террористов: «Но гораздо важнее убить всех причастных. Всех. Кто платил, кто сочувствовал, кто помогал. Убить их всех».
И стоит признать – в который раз просматривая видео с места трагедии, рука сама тянется проголосовать «да, надо убить».
За и против
Поскольку спор о смертной казни идет, считай, с начала действия моратория, аргументы его сторонников и противников уже давно приобрели вполне четкие формы.
У противников аргумент по большому счету один – только осознание реальной перспективы расстрела, петли или чего-то в том же роде может остановить замышляющих крайнее злодейство. Так делается во многих странах, и до исторически недавних пор делалось у нас. Кроме того, оставлять убийце жизнь, которая пусть даже пройдет в каменном мешке, несправедливо по отношению к его жертвам. А самозапрет казни – атавизм нашего неразумного влечения к «ценностям» западного мира, который теперь открыто противостоит нам.
У сторонников моратория аргументация несколько разнообразнее и сложнее. На первом месте моральный аспект. Вследствие судебных ошибок, которые никогда не исключаются, есть вероятность казнить невиновного, а, как известно, лучше упустить десять виновных, чем совершить такое. Также санкционированное государством убийство преступников приведет к ожесточению общества, которое России, увы, хорошо знакомо. Андрей Медведев, первый зампред Мосгордумы, написал во «Взгляде», что после Большого террора нам о казни даже заикаться не стоит.
На втором месте – соображения практические. Опыт стран, где подобных мораториев не было, свидетельствует о том, что «высшая мера» не приводит к заметному снижению количества тяжких преступлений, работает только неотвратимость наказания. И, наконец, пожизненное заключение само по себе тяжкая кара, подчас хуже смерти. Например, член президентского Совета по правам человека Ева Меркачева предлагает «показывать обществу, в каких адски суровых условиях живут осужденные, без надежды и права на прощение». Упомянутый А. Медведев предлагает отобрать у пожизненных право на УДО, возможное через 25 лет отсидки, чтобы, переступая порог камеры, злодей твердо знал, что из нее он выйдет только в могилу. Наконец, присутствуют аргументы экзотические – осужденным на казнь следует оставлять жизнь, поскольку они представляют ценнейший научный материал для исследователей психики преступников.
Привязка к истории
Парадокс в том, что каждое из этих за и против можно подтвердить и опровергнуть фактами и с позиций элементарной логики. Достаточно вспомнить террористов с поясами шахидов или хотя бы нашу бандитскую «пехоту» 90-х, которая полегла почти вся, и усомниться в том, что собственная смерть такой уж радикальный ограничитель для преступника. С другой стороны, отвратительно само знание о том, что норвежец Брейвик, расстрелявший летом 2011 года 77 человек, отсидел уже две трети срока – больше 22 лет в его гуманнейшей стране не дают – и выйдет на волю лицом едва за 60, вполне бодрым, поскольку сидит он в апартаментах с интернетом, душем, спортивными тренажерами. Тот, кто хоть раз видел, как сидят наши «пожизненные», наверняка подумает, что смерть лучше такой жизни, но потом неизбежно придет другая мысль: он ведь дышит, ест, книжки читает, моется иногда, а его жертвы, умерщвленные подчас с невероятной жестокостью, лежат в земле. К тому же нет гарантии, что, пока длится пожизненное, преступника не освободит какой-нибудь добренький государь или очередное «просветление умов». Что еще…
Да, в Китае казнят даже за коррупцию, но она не исчезает. Да, судьи могут ошибаться – так же как пилоты, отчего разом гибнут сотни людей, но это не основание для запрета гражданской авиации… И т. д. и т. п.
Все эти рro et contra будут скакать по кругу, пока не прояснятся две вещи. Первая – казнь не является универсальной «мерой социальной защиты». В Англии времен «огораживаний» вешали за бродяжничество, позже казнили за кражу на сумму от 11 фунтов (цена шелкового носового платка), а наследием таких вот строгостей стала символичная персона Джека Потрошителя. В России Февральская революция отменила «высшую меру», и страна рухнула в криминальный и прочий беспредел.
Второй момент – необходимость казни привязана к конкретной стране и переживаемому ей историческому моменту. Когда на площадях Харькова, Киева и других освобожденных городов строили виселицы для осужденных трибуналом нацистов и предателей, никто не думал о жестокости. Так выглядела справедливость для страны, ведущей борьбу по высшей ставке, за само существование.
С наступлением мирных времен подобная публичность уже была бы только во вред, хотя оставалась сама казнь и главный ее вопрос – кого и за что казнить, – ошибки в котором чреваты непредсказуемыми последствиями. Борьба с бандеровским подпольем велась до конца 50-х, в ней погибло до 25 тысяч военных, сотрудников госбезопасности, милиции и около 30 тысяч советских и партийных работников, но основной массе обезвреженных националистов оставляли жизнь. Хрущев и вовсе освободил их из лагерей, отчего почти залеченная раковая опухоль ожила. Если бы активнее мазали лоб зеленкой, возможно, не было бы того, что имеем сейчас… При этом Хрущев расстрелял новочеркасских работяг, бунтовавших из-за повышения цен, валютных спекулянтов, и только будущее показало, что государство казнило не тех, не за то и не в подходящее время.
А в «лихие девяностые» страну посетила иллюзия, что движемся мы – пусть и через разруху – в сторону мира во всем мире. Глупо отрицать, что с нами этого не было… Сегодняшний же момент пусть и не абсолютно соответствует харьковским и киевским «площадям возмездия», но все-таки ближе к ним.
