Блокада Ленинграда – одна из самых трагичных страниц Великой Отечественной войны. Почти 900 дней город был отрезан от жизни, 640 тысяч горожан умерли от голода. И эта цифра была бы еще страшней, если бы не ежедневный подвиг простых шоферов. День за днем они возили в осажденный город самое необходимое по ненадежной ледовой переправе, которую потом назвали Дорогой жизни. Сколько среди них было сибиряков, не считал никто. Николай КОМИССАРЕНКО – один из них. Его воспоминания – голос многих водителей, которые и не подозревали, что станут героями.
Сухарик – как конфетка
Николай Иванович Комиссаренко – наш земляк. В Красную армию его призвали еще до войны в 1939 году из села Парная Шарыповского района. Красноармеец Комиссаренко был профессиональным шофером, Великую Отечественную встретил в Иркутске, а уже 22 июля 1941 года для него началась фронтовая жизнь. Водитель 28-й Ленинградской минометной бригады, он возил боеприпасы на передовую, грузы через Ладожское озеро. Голод и холод солдаты терпели вместе с блокадниками.
– Выручало фронтовое братство, жили ведь одной семьей, – рассказывал Николай Иванович. Ветерана уже давно нет в живых, но его воспоминания бережно хранятся в семье. – Бывало, в поселке Кобона загрузишься, а перед выездом на лед через Ладожское озеро командир роты вытащит сухарик из сумки противогазной, сунет в руку и говорит: «Давай езжай, только сухарь не грызи, а соси как конфетку».
Говорил потом ветеран, что вкуснее этих сухариков он в жизни ничего не ел.
Самым сильным, до слез, воспоминанием того времени для молодого красноармейца стала поездка к семье сослуживца в осажденный город. Сам он домой с передовой попасть не мог, хоть и был очень близко.
– Вот собрал он посылочку и попросил меня завезти жене и детям, – вспоминал Николай Иванович. – Приехал я в город, нашел улицу, нужный дом. Захожу в квартиру, она не заперта была, гляжу: лежат женщина, мальчик и девочка, все закутанные в одежду, замерзшие и голодные. Сбегал я за топором, в машине у меня был, забрался на чердак дома, дров нарубил. Растопил печку-буржуйку, приготовил еду. Вдруг мальчик заговорил: «Дяденька, сначала маме дайте покушать, если она умрет, то и мы умрем». До сих пор перед глазами стоит этот мальчик. Когда вернулся в часть, сослуживец не поверил сначала, что я передал посылку его семье, говорит: «Ты себе все забрал». Поверил лишь после того, как я рассказал, где стоит мебель, как выглядит квартира.
Потом еще несколько раз приезжал к ним, в доме уже было тепло, и встречали его как члена семьи.
Считали погибшим
Самым тяжелым участком военно-автомобильной дороги № 101 был отрезок, проложенный по льду Ладожского озера. Бесснежный, не имевший никаких ориентиров. По зеркальной поверхности машины двигались с трудом, буксовали, и шоферы иногда сворачивали в сторону, где виднелись полоски снега. Но в начале зимы именно на чистых участках был самый толстый лед, а под снегом – намного тоньше. Груженые машины выскакивали на эти участки и нередко уходили под воду. Здесь не было однозначных ориентиров, шоферы часто сбивались с пути, гладкий лед не давал достаточного сцепления – и сильным ветром машины сносило в сторону.
Машины, на которых ездили, были не в лучшем техническом состоянии: они доставались «по остаточному принципу» из городских учреждений – все лучшее уже было отправлено на фронт. Ориентироваться на дороге тоже было очень трудно.
– Ночь, помню, фары включать нельзя, – рассказывал Николай Иванович. – Впереди идут два бойца, на спинах у них белая тряпка, чтобы видно было. Добрались до места, разгрузился. Там лежал штабель бревен, их заготовили для строительства блиндажей. Кто-то задел одно бревно, оно с грохотом покатилось, а ночью слышно далеко. Начался минометный обстрел… А ведь ехать надо обратно, даже если сопровождать некому, командир орет: «Езжай! Хочешь, чтобы с тобой моих бойцов положили?!»
Внук и сын Комиссаренко пересказывают эту историю дословно. Николай поехал один. Обстрел закончился, едет – ничего не видно, в темноте угодил в противотанковый ров. Машина встала на дне поперек рва, кое-как ему удалось развернуться вдоль рва и доехать до перемычки, откуда можно было выехать на дорогу.
– На моем ЗИСе был глушитель, «ерш» называется – это просто прямая труба с отверстиями. Когда газовал, звук такой, что кажется: танк идет. Вот в тот раз на звук немцы и открыли огонь. Вспышки от взрывов слепят глаза, пот градом. Стою на подножке – одной рукой руль держу, второй – дверь. Однако ушел. На рассвете уже заехал в лесок, остановился. Осмотрел машину. Все борта и кабина в дырах от осколков, а меня не задело. Насчитал более трех десятков пробоин, задний мост сорвало с места, это от удара, когда в ров съехал. Выбрал я пенек подходящий и задним ходом наехал на него, уперся мостом, он и встал на место.
В части Комиссаренко уже и не ждали – считали погибшим: все слышали ночью минометный огонь. Да еще и из пункта назначения позвонили – сказали: «Сходите, может, хоть тело найдете».
Перевозили из осажденного Ленинграда на Большую землю не только боеприпасы и продукты. Однажды в 2000-х годах на встрече ветеранов Николая Ивановича бросилась обнимать взрослая уже женщина. Оказалось, что ее 10-летней девчонкой вывез по Дороге жизни сибирский шофер: тогда она спросила, как зовут спасителя, и всю жизнь не оставляла мечты разыскать его и сказать спасибо.
Семейная реликвия
Одним из самых тягостных воспоминаний для Николая Ивановича был день снятия блокады в январе 1944 года. Когда он въехал в город, началась такая мощная канонада, что стекла из окон домов вылетали, а в город уже вели первых пленных. Их было несколько сотен человек.
– Мы остановились возле прохода между противотанковыми ежами и стали ждать, когда проведут пленных, – вспоминал солдат. – Тут же работали женщины, засыпали противотанковые рвы, чтобы прошла наша техника. Когда они увидели пленных, то с криками налетели на них и стали забивать немцев кто ломиком, кто лопатой. Конвоиры сначала отгоняли их, но потом отошли, и через полчаса ни одного немца в живых не осталось…
Война для Николая Комиссаренко продолжалась. Впереди были бои за Нарву, форсирование реки Нарев, за которое он получил орден Красной Звезды, участие в штурме Кенигсберга, бои за освобождение Польши, бои в Германии… Но самой почитаемой наградой у шофера была медаль «За оборону Ленинграда».
– В 80-х годах из Ленинграда моему деду прислали фотографию, – рассказывает внук Михаил Комиссаренко. – На огромном валуне белой краской написано: «Комиссаренко, жми! Павел!» Для него эта карточка была настоящим сокровищем.
Надпись появилась в январе 1944 года, когда советские войска перешли в наступление и сняли блокаду города на Неве. 28-я Ленинградская минометная бригада продвинулась вперед, шоферам дали приказ перекрасить машины в белый цвет. А надпись на камне сделал друг Николая – Павел Резвов, который совсем немного не дожил до Победы. Уже после окончания войны этот призыв обновляли пионеры – хранили его как память о шоферах, связавших погибающий город и Большую землю.
Демобилизовался Николай Иванович Комиссаренко 31 мая 1946 года: семь лет и четыре месяца он отдал армии – сам считал. Вернулся в родную Парную. Устроился работать на Шарыповскую машинно-тракторную станцию шофером на любимый ЗИС, потом долго водил легковую машину. За рулем он пробыл до 80 лет, обучил этому ремеслу детей и внуков. Хоть никто из них шофером и не стал, они бесконечно благодарны ему за эту науку. Родные говорят о нем как о великолепном рассказчике: его воспоминания о войне стали основой семейной истории Комиссаренко. Как и фотокарточка из далекого Ленинграда.
Умер Николай Иванович в 2008 году в возрасте 89 лет. 27 января – день снятия блокады Ленинграда – и сейчас отмечается в этой семье как одна из самых значимых, самых близких сердцу дат.
Благодарим за помощь в подготовке материала Александра и Михаила Комиссаренко
