15 мая 2018 года состоялось торжественное открытие Крымского моста. Первым по нему проехал КамАЗ, которым управлял Владимир Путин. Через семь месяцев здесь пойдут поезда и мост заработает в полную силу. Очередная, пусть и не круглая, годовщина этого события – повод напомнить о том, что смысловая значимость некоторых сооружений равна или превышает их инженерное величие.
Вся история создания Крымского моста, 19-километрового, крупнейшего в Европе, – это, по сути, история перемены образа России – внутреннего и внешнего. Особенно тяжелой она оказалась для неверующих в нас и ненавидящих нас. С момента постановки задачи (март 2014 г.) до открытия движения они пережили все предынфарктные стадии – от глумливого веселья до шока, отрицания и красноглазой злобы.
Напомню, в самом начале все более-менее заметные говорящие головы на Украине и на Западе и многие из будущих наших иноагентов разом стали геологами и затянули единым хором победную песнь о том, что построить мост между Керченским и Таманским полуостровами нельзя, потому что невозможно, там сложнейший рельеф дна и какие-то плиты где-то не сходятся. Или сходятся – неважно… Немцы во время войны попытались и поняли это сразу, так что нечего после них и рыпаться.
Когда появились первые опоры, злобно-торжествующая тональность не изменилась. Вот образец от одного тогдашнего укроначальника: «Не будет там никакого моста. Россияне будут эти сваи забивать еще не одно десятилетие. Был только один человек, который подготовил план и имел реальные, достоверные механизмы строительства там моста, – это министр строительства нацистской Германии Альберт Шпеер. Хотите, возьмите в архивах эти документы. Сегодня все знают, что на стыке этих двух плит невозможно строить мост, потому что они движутся все время. А мы живем этой сказкой. Ответ прост, и он лежит на поверхности. Почему мост не построили? Потому что его невозможно там построить!»
Когда опор стало заметно больше, в пении появились едва заметные тревожные нотки, но и утешительный мотив – все равно это смоет первым же серьезным штормом или ледоходом. Смотрим и улыбаемся.
Когда мост приобрел первые зримые очертания, стало очевидным, что в песне надо что-то менять, – и понеслось про вбухивание миллиардов в заведомо гиблый проект, чудовищное воровство на строительстве, и вообще работают там одни китайцы.
Когда объект оформился вполне и был близок к завершению, ударил шок. Да, еще оставалась надежда на шторм, ледоход, на то, что скверно построенное (а «иначе русские не умеют») само обвалится… Но надежды обманывали одна за другой. В атмосфере плохо скрываемой паники зародился новый мотив – глухое отрицание: все это химера, сработанная на «Мосфильме», на самом деле ничего нет, вообще ничего! После открытия моста отрицание начало переходить в ненавидящее принятие – построили, ну и ляд с ними; эта штука не являет собой ровным счетом ничего особенного, любая «правильная» страна такой бы построила в два счета, да ей этого не надо, а вообще «русским спасибо за хорошую цель для ракет»…
Все эти четыре года неверующие и ненавидящие понимали, что на самом деле происходит. Продвигаясь через два моря, сей невозможный мост ломал лелеемый ими образ России – страны отсталой до дикости, вороватой, вечно пьяной, жестокой, ни на что не способной. Страны, от которой надо только бежать на закат, что и было сделано в четырнадцатом году.
За время спецоперации мост дважды подвергался террористическим атакам (не считая множества попыток), в честь которых противник выпускал почтовые марки, значки и принимал поздравления хозяев, что свидетельствует еще об одной перемене в тамошнем сознании: уничтожение уникального инженерного сооружения для «них» намного большая ценность, чем его создание. «Россия не оправдала ожиданий, так пусть провалится со своим мостом».
Но была и другая перемена – внешне не такая заметная, но основательная, прочная, как мостовые опоры. На фоне нарастающей тревожности от перемен, которые, как всегда, наступали с Запада, страна берется за проект действительно почти нереальный – думали над ним еще в начале ХХ века, но слишком много было вводных, а временный Керченский железнодорожный мост (4,5 км), построенный вскоре после освобождения полуострова, был разрушен азовскими льдами в феврале сорок пятого… Берется и доводит его до конца – в рекордный срок, без воплей, авралов, в стиле «спокойно жжем танки». И когда проехал по нему КамАЗ, в оранжевой кабине которого за рулем сидел спокойный человек, тревоги вытеснила уверенность: если такое у нас получилось – значит, получится все. С этим пониманием страна вошла во времена куда более суровые, путь ее хоть и опасный, но прямой и понятный, как сам мост. Надобность что-то такое сочинять, выворачивая наизнанку и мозг, и смысл, осталась исключительно на враждебной стороне. Мы – строим, они – сочиняют.
