Меткая народная поговорка «Первые моралисты – это бывшие… (женщины с пониженной социальной ответственностью)» не договаривает одну важную вещь – действующие на роль моралистов также годятся. В связи с этим у простого человека возникает умственный затык: как быть, если такой вот персонаж изрекает, в общем-то, правильные мысли?
Бесстыдство подменило искренность
Крупнейшее государственное информагентство познакомило просвещенную публику с мощным манифестом о судьбе искусства в XXI веке. Художник утратил чувство времени, европейская культура, еще недавно создававшая шедевры, ушла в эстетику человеческого низа, вплоть до полной десакрализации тела, безбожная наука окончательно вытеснила христианский идеал, некогда вдохновлявший гениев, творцы служат духовной мертвечине, и так больше продолжаться не должно, нужно новое искусство.
Но создать его невозможно, не выполнив ряд внутренних манипуляций. В частности,
не отрефлексировав, как религиозное искусство переплавлялось в светскую притчу, притча – в реализм, реализм – в натурализм, а тот – в бесстыдство. Не признав, что бесстыдство стало сначала способом, а потом и сутью, и единственным товаром. Что бесстыдство подменило искренность, притворившись исповедью. И если есть сила увидеть это и признать, значит, придет сила и поставить предел «полету», и разбиться, и воскреснуть.
Написано взволнованно, талантливо и по сути – правильно.
И все бы ничего, если бы его автором не был один из корифеев и апофеозов вышеупомянутого бесстыдства – театральный режиссер Константин Богомолов. Гражданам, совсем далеким от муз, подскажу – да, тот самый муж Собчак К. А.
Необычные прочтения
Как специалист он чрезвычайно плодовит, но широкой публике запомнился бесперебойным генератором эстетических скандалов, которые на журналистском новоязе значатся как «необычное прочтение классики».
Пресса Богомолова всегда любила, а он это всегда понимал и старался не обманывать надежд. Еще в молодости произвел фурор, выйдя на вручение какой-то там премии в Адамовом костюме, прикрывая папочкой средоточие своего вдохновения. Потом массово и неоднократно выгонял актеров играть в тех же костюмах – а ведь это сенсация, независимо от содержания, идеи и морали действа. Что касается «необычного прочтения», то у Богомолова оно все настолько тотально необычное, что от такой обыденности зевать хочется. Лишь несколько примеров для наглядности. В театре имени Станиславского и Немировича-Данченко режиссер новаторски прочел ораторию Генделя «Триумф Времени и Разочарования», героем которой сделал маньяка Чикатило, по ходу действия расчленяющего девочку, пока родители оной слушают оперу, – видимо, чтобы подчеркнуть тяжеловесность жанра.
В Перми поставил «Кармен», действие перенес в дореволюционную Одессу, главную героиню сделал Сонькой Золотая Ручка, Хозе – русским солдатом. В апогее сюжета Соня-Кармен преподносит возлюбленному неудобно сказать какой предмет дамской гигиены, и Хозе, благоговейно держа его в ладонях, поет: «Видишь, как свято храню цветок, что ты мне подарила…»
Красноярскому зрителю Богомолов знаком по спектаклю «Гаргантюа и Пантагрюэль», где исполнитель одной из главных ролей демонстрировал залу такое, за что в обычной, вне искусства, жизни могут дать срок. После демонстрации публика начала покидать зал. Парочка случайно попавших на представление московских театральных волков призналась, что уходят они не из-за упомянутого момента – они и не такое видели, – а потому что спектакль скучный.
Наконец, на всю страну прогремела еще одна постановка – а именно бракосочетание Богомолова с Ксенией Анатольевной, когда к ЗАГСу они подъехали лежа в катафалке с надписью «Только смерть разлучит нас», потом пересели в карету и поехали венчаться, после чего новобрачная исполнила эротический танец – слава богу, не там же, а на банкете.
По совокупности деяний Н. С. Михалков разразился целым «Бесогоном», где говорил о канаве, в которую скатилась наша высшая богема, хотя по природному своему предназначению должна из нее вытаскивать.
Также отмечу, что цитированный манифест – его название «Замри-умри-воскресни» – у Богомолова не первый. В предыдущем пафосном тексте «Диетическое горе» он чихвостил «высшую касту» (к которой, опять же, сам принадлежит и никуда не выпадал), презирающую народ, безмерно тоскующую по ушедшим довоенным временам и мечтающую их вернуть, а это невозможно…
Что в этой декларации неправда? Все правда. Кроме автора.
Пожар в цирке
Реакция на режиссерские послания Urbi et orbi оказалась монотонно-предсказуемой.
Тот, кто умудрился ставить такие омерзительные своей натуралистичностью спектакли… тому я никогда в жизни не поверю. Он может переобуться по настоянию некоторых людей – но он никогда не станет таким, как мы (Михаил Шахназаров, публицист).
Комментарии от «просто читателей» – в том же духе.
Мастер диких театральных извращений и венчания в гробах Константин Богомолов замахнулся на манифест «нового дыхания и новой жизни»? Вот что гранты животворящие делают!.. Вопрос: до каких пор за государственные деньги будут гадить в России подобные «деятели культуры»?
Конечно, грешил против всех устоев, религиозных и нравственных, а сейчас решил стать властителем душ… Пустой человечишко. Сказать ему нечего, вот и плетет муть из мутных слов.
Сама ситуация напоминает нелепо-трагический случай, имевший место в XIX веке в Дании. Кто-то поджег цирк во время представления, и дирекция послала на арену клоуна, дабы тот объявил эвакуацию. Клоун кричал: «Господа, пожар! Следуйте на выход!», но публика, как и положено, хохотала, вместо того чтобы спасаться. Так все и сгорели. И это не только о силе жанра – вот чем заканчивается разительное несоответствие слов и произносящей их персоны.
Давно прошли времена, когда слово, изящное и правдивое, было ценным само по себе, – как у Сенеки:
Все, что сказано хорошо, – мое, кем бы оно ни было сказано.
Потому что слов стало неимоверно много и любые их сочетания доступны не единицам, таким как упомянутый римлянин, а широчайшим массам.
Воцерковленные люди знают – достаточно нескольких лет чтения православной прессы, пребывания в среде, и ты научишься говорить как праведник – число праведных реакций и слов пусть и велико, но ограниченно. Произносить их легко – жить по ним трудно. А кроме того, надо помнить, что, к примеру, патриарх Константинопольский Варфоломей таких словооборотов знает на порядок больше, чем каждый из нас, – но по делам он откровенный разрушитель Церкви.
В искусстве примерно то же самое, и здесь Богомолов на порядок ближе к Варфоломею, чем к Станиславскому и другим созидавшим классикам.
Конечно, теоретически возможен вариант, когда его манифесты могли бы воспринять всерьез – коленопреклоненно покаяться, уйти на фронт или по стопам атамана Кудеяра, а потом уже что-то писать… Но, сами понимаете, это уже чистой воды театр.
