Дмитрий ИЛЬИН – один на весь край реставратор станковой живописи. Такие специалисты – редкость, а уж в сибирской глубинке тем более. Трудится мастер в Красноярском художественном музее имени В. И. Сурикова. В жаркий летний день мы напросились в гости в его мастерскую. Думали зайти на полчасика, но в прохладной реставрационной среди старинных картин и красок время замирает и измеряется, кажется, столетиями…
Без спешки
Реставрация – одна из тех профессий, что не терпят спешки. Прежде чем начать работу, мастеру нужно наладить отношения с картиной, прочувствовать ее. Только потом больного можно лечить, или, говоря профессиональным языком, восстанавливать утраты.
Работа начинается с того, что предмету искусства заводят паспорт. Все как у людей: фотография, дата и место рождения. Затем паспорт трансформируется в историю болезни – с подробным описанием утрат, дефектов и планом лечения, есть и рекомендации по дальнейшему поддержанию здоровья.
Дмитрий Ильин показывает фотографию иконы Иннокентия Иркутского.
– Вот смотрите. Здесь должны быть руки, здесь четки, – проводит невидимые штрихи по изображению святителя. Удивляюсь, как в этом цветовом пятне можно что-то увидеть.
– Конечно, пришлось обложиться специальной литературой, чтобы восстановить икону, – продолжает Дмитрий. – Но икона – это всегда канон, а значит, рано или поздно ты поймешь, что должно быть изображено на месте утраченного участка. С живописью такой номер не пройдет.
Вещи из вечности
Дмитрий Ильин признается: иконы все же редкость в его работе, в основном приходится готовить к выставкам живописные полотна из хранилища музея. Но его характеру ближе работа именно с иконами.
– Икона обращена к вечному.И когда ты имеешь дело с вещами, предназначенными для вечности, ты приобщаешься к таинству. Это удивительный процесс.
На работу с образами мастер получил благословение от батюшки. Таково было требование владельцев, но была и еще одна – внутренняя – причина.
– Когда восстанавливаешь сильно поврежденные иконы, то берешь на себя роль иконописца, – объясняет Дмитрий. – Но я понимаю, что личность моя греховна и ничтожна, что нет у меня той связи с благодатью, которая водит рукой иконописца. Я христианин, но не воцерковлен. Поэтому, приступая к сложным работам с иконами, ощущаю пустоту внутри. И вот когда ты осознаешь, что без помощи Божьей бессилен, что-то происходит. Становится легче. Чтобы открылся канал, через который Господь транслирует миру знания, красоту и гармонию, нужна молитва.
Но это, конечно, редкий случай. Повседневная моя работа – это все же ремесло с отработанными приемами и заданными стандартами.
– Реставрация – это лишь только ремесло?
– Ремесло и искусство. Когда вещи сложные, требуется большое напряжение сил и момент чуда. Искусство – это когда есть момент чуда. Когда простая вещь становится чем-то необыкновенным.
Один на миллион
Дмитрий Ильин человек самокритичный и честный – перед собой и миром. Понимает, что удел реставратора – всегда оставаться за кадром, и не питает иллюзий относительно того, что мог бы стать величайшим художником, если бы 20 лет назад не пришел в музей Сурикова.
– Реставрацией я приношу миру больше пользы, чем если бы писал какие-то картины. Художников ведь много. И от того, что я не напишу какой-то этюд, ничего страшного не произойдет, а вот если я не отреставрирую шедевр, он уйдет безвозвратно. Реставратор – непростая профессия. Это профессия для чудаков, для анахоретов – людей, живущих отличной от большинства жизнью. Здесь, по сути, нет возможности для реализации каких-то амбиций и удовлетворения тщеславия. Реставратором может быть только тот человек, который получает удовольствие от того, что находится среди предметов искусства, который способен получать мощную подзарядку от них.
Когда картина открывает тайну
Казалось бы, возвращение к жизни шедевров возможно только с помощью каких-то особых инструментов, уникальной техники и, может быть, даже волшебных зелий. Но нет! В арсенале мастера – скальпель, клей, бумага, растворитель, пресс и лампа. Клей, правда, не силикатный, а осетровый и кроличий, бумага – не простая, а микалентная, а в качестве пресса – мешочки с охотничьей дробью (она тяжелее песка) и мраморные плиты. Лампа же –ультрафиолетовая. Она нужна для того, чтобы определить степень сохранности произведения: в ультрафиолете светятся только старые краски – те, что были положены на полотно художником. Свежие краски остаются темными пятнами, они поглощают свет, а старые – отдают его. Такая вот символичная магия.
Процесс реанимации происходит на большом столе размером 270 на 170 см. 
Начинается все с удаления потемневшего слоя лака. Это самый сложный и ответственный этап в работе реставратора. Нужно подобрать такой растворитель, который убирал бы слой олифы, но не повреждал живопись. Бывает так, что лак пропитывает верхние слои красок и удалить его растворителем уже невозможно. В таких случаях олифу снимают под микроскопом – скальпелем, чешуйка за чешуйкой, счищают лак с полотна.
Реставратор говорит: картины в его руках раскрывают все свои тайны. С мастером, как пациенты с врачом, ведут они себя честно – без стеснения показывают шрамы, жалуются на плохое обращение, рассказывают о сложном пути своего рождения – оказывается, вот эта фигура изначально улыбалась, а потом вдруг художник заставил ее плакать…
– Было бы здорово, если бы наш музей смог когда-нибудь позволить себе настоящую исследовательскую лабораторию, – говорит Дмитрий Ильин. – Мы смогли очень много нового узнать о работах из нашего хранилища. Но первоочередная задача для нас – все же создание достойных условий для фонда хранения. То, как сейчас хранятся работы из фонда, – недопустимо. Не так давно музею передали здания бассейновой больницы, и мы планируем оборудовать их под хранилище. Очень ждем этого момента. Надеюсь, что потом работы у меня поубавится. Ведь любая реставрация – это следствие неправильного хранения.
