В глазах многих современных людей обращение к психиатру – чем-то сродни приговору. Порой это ставит под сомнение не только дееспособность, но и репутацию, социальное положение, профессиональную компетенцию… Правда состоит в том, что этот врач в отличие от других специалистов в те или иные моменты жизни нужен почти каждому из нас. Так стоит ли бояться обращаться к такому специалисту? Когда наступает такой момент? Об этом мы беседуем с главным психиатром Красноярского края Александром БЕНДЕРОЙ.
Смирительная рубашка, или Мифы о психиатрии
– Александр Петрович, наша встреча в мае не случайна: многие говорят о том, что психиатрическим больным становится хуже именно весной и осенью. Вообще, эти сезонные колебания состояния – миф или реальность?
– Нет, это так и есть. Состояние больных на самом деле ухудшается, что связано со сменой времен года – изменением температуры, продолжительностью светового дня, солнечной активностью. То, что происходит во внешнем мире, влияет на психику. Так, к примеру, при полнолунии усиливаются эпилептические приступы у больных. А вот сейчас все чаще стали ставить диагноз «биполярное аффективное расстройство» – это резкая смена настроения у человека – от депрессий до маниакальных состояний.
– А если оценить в целом – в каком сейчас состоянии психическое здоровье жителей края?
– Судите сами: в психиатрической помощи нуждаются 14 процентов населения края. Что такое психическое здоровье вообще? Здесь много терминов, но в целом его можно обозначить как состояние организма, при котором человек адаптируется в обществе – может нормально работать, общаться со знакомыми, иметь семью. У многих людей есть свои небольшие особенности в поведении, но это не означает, что человек болен: у каждого из нас свой характер.
Вообще психиатрию делят на «большую» и «малую»: «большая» занимается органическими расстройствами – шизофренией, эпилепсией. Увы, они всегда были и будут… Так вот, если брать заболевания «большой» психиатрии, то на протяжении XX века они выросли в три, четыре раза. А если оценивать заболевания «малой» психиатрии – неврозы, депрессии, то окажется, что они за тот же самый период выросли в 60 с чем-то раз!
– Такая динамика?!
– Да, такая динамика! И уровень этих заболеваний все время растет и требует коррекции. Но, к сожалению, в нашем обществе уже давно сложилось определенное отношение к психиатрам – мы называем это стигматизацией, с греческого стигма – это «ярлык». А это приводит к негативным последствиям: люди, которые остро нуждаются в психиатрической помощи, и, быть может, даже экстренной, просто боятся обращаться! В некоторых СМИ, в кино транслируются «страшилки», которые я, будучи почти 30 лет в психиатрии, не видел в принципе… К примеру, «смирительная рубашка» – я ее сам только по телевизору видел, в фильме «Операция «Ы», или Приключения Шурика». Ну не существует ее!
– А как же успокаивать пациентов?
– Для этого мы применяем мягкие вязки – лентами из фланели фиксируем руки человека в том случае, если он сильно возбужден, может сам себе нанести вред.
Могу предположить, что нежелание обращаться к психиатру связано еще и с некоторыми ограничениями, которые несет тот или иной диагноз…
Однако уже давно, лет 20 назад, вступили в силу определенные законодательные изменения, которые не разрешают ни назначать лечение, ни госпитализировать человека насильно… Если пациент нуждается в стационарной помощи, он подписывает два документа: первый – согласие на госпитализацию, второй – на лечение. При этом ему объясняют, как и чем его будут лечить. Отказывается наотрез? Что ж, принуждать мы не имеем права. И исключений в этом случае всего три: первое – человек опасен для себя и окружающих, второе – когда отказ от лечения повлечет резкое ухудшение состояния, и третье – когда человек совершенно беспомощен – он может не понимать, кто он, где находится и так далее. Но даже в этих случаях все регламентировано: когда оформляют документ в больницу, направляется пакет документов в суд, приезжают судья, прокурор, защитник, и они выносят заключение – лежать человеку или нет… Этого не требуется, лишь когда человек совершил преступление и признан невменяемым.
– Во многих случаях люди боятся огласки…
– Да, почему-то считается: сразу же все будут оповещены, что тот или иной человек «стоит на учете». Да у нас уже такой формулировки много лет не существует! Если человек обращается с проблемой, то мы, как и во всех поликлиниках, заводим карточку. Пролечился – карточка ставится на полку, и никто бывшего пациента не беспокоит. Если заболевание было серьезное, существует диспансерное наблюдение. Пациента могут вызвать, чтобы понять, насколько назначенное лечение пошло ему на пользу. Многих беспокоят последствия. Да, они есть – но не психиатры придумали, кому можно водить машину, работать в той или иной структуре. Я могу сказать стопроцентно: если человек пролечился, а у него, возможно, был даже приступ шизофрении, прошло шесть, семь лет, все нормально, он к нам не обращался, то мы не имеем права что-то запретить. Другое дело, если он полгода как прекратил лечение и уже приходит к нам за определенной справкой.
Во всем мире принимаются серьезные меры для дестигматизации, и в России уже давно пора это делать. Сегодня в крае планируется открыть специальное отделение, где будут психологи и психиатры работать с подростками, находящимися в тяжелых, кризисных ситуациях. Отделение – наше, но для того, чтобы туда не боялись обращаться, оно будет выведено за стены психиатрического учреждения и разместится в новой городской детской больнице. Идем вот на такие меры, в том числе из-за СМИ.
Карательная медицина
– Но, наверное, в сознании людей ощущается шлейф, который оставило после себя такое явление, как «советская карательная психиатрия»? Валерия Новодворская, к примеру, много и красочно писала о методах лечения в психиатрической больнице, куда она попала после организации группы по свержению коммунистического режима…
– Ну, давайте поговорим о «карательной психиатрии». Да, в Москве занимались этим в Институте психиатрии им. Сербского. Прекрасный институт, я сам там учился, но то явление, о котором мы говорим, было заказом времени! И все же я скажу, это больше была «пугалка». У нас в общей сложности таких больных даже тысячи не набралось бы… Я сталкивался с одним из политзаключенных – отцом Валерием. Он считался борцом за веру здесь, в психбольнице в Тинской. Это был дефектнейший больной! Он лежал целыми днями, находился в совершеннейшей апатии, персоналу даже приходилось уговаривать его зубы чистить! Были, конечно, и другие – среди них и известные люди, но мало. А что значит «карательная» – ну да, тогда психиатры больше прав имели… Но это не означало какого-то злонамеренного отношения врачей к таким людям.
– Почему же уровень заболеваний растет? Возможна ли вообще какая-то профилактика?
– Тут причин очень много, среди них Всемирная организация здравоохранения приводит такие, как увеличение плотности населения, количество катастроф, катаклизмов, нарушение экологии… Состояние общества играет огромную роль – все эти случаи злоупотребления во власти, коррупция, социальная несправедливость… Хотя почему тот или иной человек заболел, можно только предполагать. Вот вы говорите про профилактику заболеваний, а ведь, в сущности, никто не знает толком, откуда они берутся – этиология той же самой шизофрении не известна. Медицина может повлиять – и это установлено исследованиями – на психическое состояние человека только на 12 процентов. Тут влияют и образование, и среда, и характер. Сказать сложно еще и потому, что некоторые заболевания годами могут протекать в скрытой форме.
– То есть человек живет и не задумывается, что на самом деле в нем происходят неприятные изменения…
– Да, состояние, предшествующее болезни, может в течение 20 лет продолжаться. Или вот другой случай. У очень многих людей отмечается пониженное настроение – это так называемые субдепрессивные состояния. Зачастую люди, страдающие ими, годами ходят в поликлиники с жалобами на боли то в одном месте, то в другом. Там их направляют к разным специалистам, которые, соответственно, ничего не находят. А ведь это наши пациенты! Депрессия – это очень большая проблема, и по назначению, к психиатру, обращаются только пять или шесть процентов нуждающихся. И если им назначить антидепрессанты, их состояние значительно улучшится. Мы пытаемся как-то изменить ситуацию – проводим семинары для специалистов – терапевтов и неврологов, которые смогут назначить адекватное лечение таким пациентам.
– Но ведь придется пить таблетки, многих это пугает.
– Дело в том, что мы живем во время очень доступной для всех информации. Любой может прочесть аннотации к препарату и испугаться каких-то возможных побочных эффектов. Но не стоит забывать, что производитель лекарства обязан все предусмотреть, даже если вероятность наступления какого-либо побочного эффекта – один случай на 10 тысяч человек. Во всем мире нет против антидепрессантов никакого предубеждения.
Три вектора гармонии
– Получается, что люди обращаются к вам уже в критических случаях?
– Зачастую – когда происходит дезадаптация: человек выпадает из общества, не может ходить на работу, общаться с людьми. Проблема еще и в том, что несколько лет назад модель семьи была совсем другой – несколько поколений жили вместе. Соответственно, члены семьи чувствовали себя более защищенными. Сейчас же все разрушено – люди вырастают и не знают, как общаться… Сейчас много одиноких мам, у которых растут сыновья, не имеющие перед глазами никакой модели мужского поведения.
– Но некоторые женщины идут сознательно на то, чтобы родить ребенка вне брака, они полагают: если есть жилье и финансовые возможности – этого вполне достаточно.
– Разумеется, в этом случае полноценной семьи не получится. И как ребенок будет дальше существовать? Мы ведь в своей жизни повторяем тот жизненный сценарий, что видели в детстве. Если нормальной семьи перед глазами не было, то такому человеку будет сложнее создать свою семью… А это определенный фактор риска для психического здоровья. Есть хорошая теория нормальной личности – трехвекторная. Каждый вектор – семья, работа и хобби – должен присутствовать. Если человек потерял, к примеру, работу, то остается семья и хобби, меньше риск психотических расстройств… А если, к примеру, только работа есть у человека? Что произойдет при ее потере? У человека рушится весь мир… Личность более гармоничная – она менее подвержена риску. А ведь в кризисных случаях люди не обращаются к специалистам, потому что считают это слабостью. Внутреннее «я» словно говорит: «Я не смог справиться, мне нужна помощь, значит, я – слабый». Вот эту ситуацию надо менять: человек должен понимать, что обращаться нужно и ему помогут.
– Вернут к нормальной жизни?
– Конечно. Причем в большинстве случаев без изоляции. Вообще уже давно одним из самых эффективных способов признан амбулаторный – лечение рядом, по месту жительства.
…У нас ведь была в советское время отличная система реабилитации – людей поддерживали, им создавали условия для того, чтобы они полноценно могли жить и работать. Больница в Овсянке стояла наполовину пустой.
Сейчас вот все это разрушено, хотя актуальность создания реабилитационной службы для больных – она постоянно подчеркивается, и на государственном уровне в том числе. Вот, к примеру, как построена система сопровождения на Западе: человек выписывается, и его сопровождает социальный работник, а бывает, несколько больных после лечения могут жить под патронатом соцработника. А у нас зачастую люди никому не нужны: неоднократно приходится слышать – «заберите дедушку». Положишь больного человека, а потом никто не хочет забирать.
С человеческой точки зрения их сложно осуждать: такие бабушки или дедушки не требуют лечения, но за ними нужен уход – могут включить газ и так его оставить. Нужно или самому бросать работу, или нанимать сиделку, а где взять деньги?
– Некоторые сдают и психически ненормальных детей в интернат.
– Да, я общаюсь со многими семьями, у которых есть такие дети. Некоторые оставляют больного ребенка в семье – но для этого же надо изменить всю свою жизнь. Не все готовы к этому… И вы знаете, вот тут я опять не могу не вспомнить о стигматизации – 50 или 60 процентов считают: их жизнь дала трещину, если есть родственник с таким заболеванием. Они ограничивают контакты, перестают общаться с друзьями. Насколько эта ситуация нормальна? Я как-то был в Венеции и видел, как по улице шли несколько человек с синдромом Дауна – веселые, улыбаются, за плечами рюкзачки. Шли на какую-то экскурсию… Такое ведь тоже возможно! Но, судя по всему, наше общество еще не готово к подобному.
– Но об этой проблеме хотя бы стали говорить.
– Да, а раньше такое скрывалось. Так что, наверное, в какой-то степени положительная динамика здесь есть.
Защищая пациента
– Разговаривая с главным психиатром края, невозможно не упомянуть о проблеме суицидов. Особенно подростковых. Не так давно очередной подросток в Москве выбросился из окна, написав на клочке бумаги: «Все достало!» Это был сын банкира. Вот чего ему не хватало?!
– Суициды – это серьезная проблема. В целом, по статистике, около миллиона людей в мире заканчивают свою жизнь самоубийством. А совершается 19 миллионов попыток самоубийств – они просто незавершенные. Есть же очень много случаев, таких как авария с одним человеком в машине, передозировка лекарств… Это все скрытые формы суицидов. Ну а что касается подростков, сейчас есть много информации для родителей – в открытом доступе – о профилактике суицидов. Нужно обратить внимание на ребенка, если он начинает интересоваться темой смерти, требует повышенного внимания, раздаривает свои вещи, теряет круг общения.
Видите, в чем дело: у подростков нет грани, за которой человек должен остановиться. Он же совершенно не осознает, что это навсегда и обратной дороги уже не будет. Зачастую хочется попугать, пошантажировать родителей… Личность же еще незрелая. Взрослым нужно быть очень внимательными. Как только вы что-то заподозрили, нужно сесть и поговорить с ребенком. Только не формально – необходимо, чтобы он почувствовал искреннюю заинтересованность. Но есть ли сейчас полноценное общение родителей с детьми? Большой вопрос. Мы же все как загнанные лошади: бежим, бежим, бежим… Стараемся заработать больше. Вот и получается, что потом эти очень благополучные в финансовом отношении родители ведут ребенка на прием.
– Что касается зарубежного опыта. Мои знакомые психологи рассказывали: в некоторых странах психиатры работают очень ограниченное количество времени с пациентами – для сохранения своего собственного психического здоровья.
– Сказать честно, я не слышал об этом. Не знаю, но вообще, понимаете, чтобы стать психиатром, мало окончить вуз, нужны годы практики, чтобы начать что-то понимать… Вот терапия, хирургия – там анализы, снимки, еще какие-то виды диагностики визуальной. А у нас же нет ничего этого! Мы и с тестами, и с опросниками работаем, но вообще все основано на наблюдении, на личном общении. Это очень ответственная работа – принимать решение. Вот вы говорите – «карательная советская психиатрия», а ведь тогда я работал… И мы, даже если видели, что человек – шизофреник, никогда не ставили такой диагноз, потому что понимали: будут последствия… Мы его лечили от шизофрении, а в карточке писали – «неврологическое расстройство». Пытались человека сохранить в обществе до последнего. Так было и раньше, и сейчас.
– А такие заболевания вообще излечиваются?
– Да, вы знаете, к примеру, что касается шизофрении – человек может ее единожды перенести и больше никогда не болеть. Может тяжелый психоз перенести, пройти лечение и больше в поле зрения психиатра не попадать: спокойно жить, иметь семью… И если с ним будет общаться обычный человек, он даже ничего не заметит. Специалист увидит особенности мышления, которые накладывают определенные приступы – они словно «откусывают» от личности по кусочку. И вот в случаях тяжелой формы шизофрении, в случае почти непрерывающихся приступов, идет разрушение личности – разрушается эмоциональная сфера, волевые нарушения. В целом он теряет интерес к жизни, все желания ограничены физиологическими потребностями – сон, прием пищи… Чем и страшна шизофрения – от человека остается только внешняя оболочка, личности как таковой не существует. В более легких формах во время приступа происходят нарушения, потом, до следующего приступа, люди адаптируются… То есть кто-то может излечиться, но кто-то, увы, нет.
Телефон экстренной психологической помощи – 8 (391) 211-56-42 . Время работы: с 18:00 до 8:00 – в будние дни. В выходные и праздничные дни – круглосуточно.
