Мы с фотокором добровольно пошли в красную зону. Нам важно было своими глазами увидеть, что происходит на первой линии фронта. Да, именно фронта, где врачи борются за жизни пациентов, пораженных опасным вирусом.
Я уверена в защите: сделала прививку в феврале, а в октябре – ревакцинацию. Согласна, что 100-процентной гарантии не существует ни у одного способа защиты. Но есть научные рекомендации: кроме масок и другой профилактики, нужно поставить прививку. Одно без другого не работает.
Конечно, и тогда риски сохраняются. Просто шансы выжить выше. Именно выжить!
Если в начале пандемии COVID-19 речь шла лишь о том, как избежать заражения, то на данном этапе вирус стал очень опасен и продолжает мутировать. Врачи призывают сделать прививку для того, чтобы время для вас не остановилось.
Тех, кто рассуждает, вакцинироваться или нет, мол, это личный выбор свободного человека, мы не будем уговаривать. Только что будете делать со своей свободой, когда вы или ваши родные окажетесь в реанимации красной зоны?..
Путь бывает коротким
Вместе с главным врачом БСМП Сергеем Васильевичем Гребенниковым идем до чистого санпропускника, чтобы переодеться в СИЗы. Путь наш пролегает мимо больничного морга. Сразу вспоминается: «Мементо мори».
Корреспондент НКК Юлия Шленко в красной зоне
Смертность от коронавируса очень высокая, и это «отделение» сейчас тоже в режиме повышенной готовности. Поход в красную зону отрезвляет с момента погружения в комбинезон выживания. На тебе полная химзащита. Поэтому и ощущаешь себя приблизительно как спасатели в Чернобыле. Только вместо радиации – коварный вирус.
Сергей Гребенников идет на обход, а мы остаемся с начальником инфекционного госпиталя БСМП Владимиром Черных. Он рассказывает, что в госпитале сейчас более 600 человек, из них большая часть – с подтвержденным диагнозом «коронавирусная инфекция».
Регистрируем 100–120 обращений в госпиталь в сутки. В пиковые дни было под 350. Тогда требовалась максимальная мобилизация, говорит Владимир Черных:
– Перед врачами ставилась задача усилить контроль за выпиской. Выздоравливающие пациенты переводились в другие госпитали на долечивание, чтобы у нас всегда была возможность госпитализировать более тяжелых больных. Работа базового инфекционного госпиталя БСМП – это слаженная работа команды всей многопрофильной больницы. Врачи других отделений всегда приходят на помощь. В инфекционном госпитале работают доктора самых разных специализаций – от пульмонологов, анестезиологов до психологов. Пациентам часто требуется и такой вид помощи, когда начинается паника. Они видят смерти соседей по палате, обрывают трубки кислородных масок и даже убегают.
В накопителе на каталке лежит бабушка, которую дочка (а может, внучка) нежно обхватила ладонями за голову. Что-то шепчет, успокаивая. Возможно, страшный диагноз не подтвердится.
Скоро всех в этом смотровом боксе распределят. На каталках повезут по отделению. Есть шлюзы для тех, кто представляет опасность заражения. Беременных, например, направляют в отдельный блок. Мужчину с уже выраженной дыхательной недостаточностью везут на диагностику: он едет в маске с трубкой, его кислородный баллон на коленях.
Такой баллон позволяет перемещать пациента на довольно длинные расстояния по госпиталю. Эти синие баллоны везде. Медперсонал их перемещает, подключает.
Большая часть госпитализированных – 60+. Ковид убивает тех, кто слабее, кто имеет хронические заболевания. Владимир Черных подчеркивает: коварство коронавируса в том, что он нарушает свертываемость крови, приводит к тромбообразованию:
– Наши самые важные органы: сердце, почки, легкие – это мешки с сосудами. Если там чуть-чуть закупорится, сразу возникают тяжелые последствия: пневмонии, инфаркты, недостаточности. Ковид бьет в самые слабые места, туда, где у человека были или есть проблемы.
Буквально через пару метров от накопителя – палаты интенсивной терапии. В госпитале все компактно: прием, сортировка, распределение по отделениям. Кто задыхается – сразу в интенсив. Через огромное стекло бокса вижу картину: пациент сидит на краю кровати, смотрит на зашторенное окно. Он не видит штор, не замечает дня и ночи.
Я зависла, ощутила, что время будто остановилось, расползлось киселем. Как выйти отсюда? Врачи говорят, для некоторых путь бывает коротким. Пациент уходит. Но не домой. Как и любое инфекционное заболевание, коронавирус может долго не давать симптомов. Среди тех случаев, когда человек не выкарабкивался, от момента постановки диагноза до момента смерти порой проходило всего 3–4 дня.
Защита от вируса
В палатах тихо, но в коридоре – движение как в часы пик. Как медперсонал двигается в этих комбинезонах? С каталкой, с баллонами, с носилками? Прошел всего час, а мне так хочется выйти на улицу, вдохнуть чистый воздух полной грудью.
Через масочный фильтр все труднее говорить. Если собеседник чуть отвернулся, его слова напоминают бульканье. Картинка размыта: пластиковые очки то и дело запотевают. Врачи шутят: а ты ресницами быстрее моргай. Начальник инфекционного госпиталя уточняет:
– Тяжелее всего летом, когда душно. Зимой немного «веселее». Смена у меня в среднем 8 часов, бывает дольше. У среднего персонала – 12 часов. Медперсонал работает без обеда и туалета. Ибо только в крайней ситуации можно снять костюм. И заново пройти процедуру. Мы приспособились.
Да и современные СИЗы – не чета прошлым противочумным костюмам, в которых работали инфекционисты, эпидемиологи. Была еще ватно-марлевая повязка, где на лице – несколько слоев марли и ваты, которые сложно продышать. Не забуду, как, впервые надев противочумный костюм первого типа, не имея привычки, почти терял сознание от духоты в этой плотной маске. Сейчас на мне полнолицевая маска с двойными фильтрами, в ней вполне можно работать.
Медики не жалуются, они на боевом посту. Да, мы все рискуем, несмотря на весь комплекс мер: СИЗы, вакцинация. Ты идешь по коридору отделения, а в голову лезут мысли: вот вирус уже присел мне на плечо, если сейчас я чуть-чуть приподниму очки, он попадет в глаза. И я получу дозу.
Не поднимать очки не получается. Представьте, что вы надели на голову прозрачный пакет и надышали в него. Душно, все чешется, кругом туман. Я приподнимала очки, чтобы впустить в свой многослойный пакет на голове любой, хоть бы даже и «отравленный», воздух.
Но я тут на два часа, а персонал уже почти два года. Не все дошли до 4-й волны. Среди медиков есть потери. Нет от вируса спасительной таблетки, подчеркивает врач:
– Мы лечим, но только воздействуя на определенные точки приложения, замедляем проникновение вируса в клетку, его размножение. В каждом организме реакция происходит по-разному, не всегда протокол лечения приводит к успеху. Поэтому самым главным, надежным способом прервать заражение и передачу вируса, убрать риск тяжелого течения болезни является только иммунологический щит. Он формируется через вакцинацию.
На ИВЛ нет привитых
Мы попадаем в сердце стационара инфекционного госпиталя Красноярской БСМП. Палаты оснащены всем оборудованием: от кардиомониторов, аспираторов до аппаратов ИВЛ.
Койки заняты тяжелыми пациентами, прикрытыми простынками. Один из них довольно молод – 39 лет, он получил серьезное лечение, держится пока без ИВЛ. Тяжелое течение ковида у него обусловлено лишним весом, отмечают доктора. Ведь лишний вес повышает риск тромбообразования.
В палатах интенсивной терапии тоже загрузка, здесь не менее напряженно воюют со смертью. Более-менее нормальная жизнь идет в обычном боксе, но лица выздоравливающих говорят сами за себя: люди прошли по краешку пропасти, их взгляд какой-то ошалелый. Врачи держатся стойко. Медперсонал вежливо улыбается, не показывают вида, как им тяжело.
Вот бригада собралась у палаты, чтобы транспортировать на диагностику пациента, подключенного к ИВЛ. На мягких носилках шесть человек выносят его, кладут на каталку. Подключают к транспортному аппарату ИВЛ. Увозят.
Что покажет КТ? Самые страшные слова – обширное поражение легких. Здесь судьба решается ежеминутно. Как повлиять на исход? Доктор смотрит вслед каталке, увозящей пациента, и замечает:
– Вот не хотел бы так ехать. Это самое страшное в красной зоне, когда ты понимаешь, что, как бы ни старались врачи, пациент очень тяжелый, прогноз неблагоприятный. Состояние человека на ИВЛ может меняться ежечасно, ежеминутно. Поэтому в реанимации персонал дежурит, не отходя от койки. Грань между жизнью и смертью здесь невероятно тонкая. Справится ли организм, даже при поддержке аппаратуры и максимальном профессионализме врачей, – неизвестно.
По статистике госпиталя, всего 5–7 % от общего количества вакцинированных требуется кислородная поддержка. Остальные справляются сами. А менее 0,5 % доходят до реанимации. В целом у вакцинированных в госпитале болезнь протекает в легкой или средней степени тяжести.
Что такое ИВЛ? Бездна, где не видно конца и края. Сгусток дней и ночей, когда твое тело обездвижено седацией и неизвестно, будешь ты жить завтра или нет. Как рассказал Сергей Гребенников, главный врач Красноярской БСМП, по специализации он анестезиолог-реаниматолог, люди так часто слышат сейчас про ИВЛ, но не понимают, что это, когда за тебя дышит аппарат:
– Есть примеры, когда люди годами лежат на кислородной поддержке, их сознание притушено. Но это больше касается неврологических больных. Современные аппараты позволяют человеку быть в сознании на ИВЛ. Умный аппарат улавливает желание человека сделать вздох. Сам пациент вздохнуть не может – он только посылает импульс, а уже машина подает в легкие воздух. Но больной остается в тяжелом состоянии. Он не может двигаться, у него наблюдается мышечная атрофия: медсестра его переворачивает, выполняет уход за кожей и другие гигиенические процедуры, кормит. Врачи наблюдают за ним 24/7. Лечение пациентов на ИВЛ – огромный труд большой команды специалистов.
О теориях заговора
– Владимир Игоревич, вам не обидно слышать, как люди называют вакцину сомнительной?– задаю вопрос начальнику инфекционного госпиталя БСМП. – Недавно жители Минусинска записали видео с таким посылом. Откуда подобные подозрения?
– В России зарегистрированы три вакцины, все они разработаны на известных платформах. Принцип «Спутника» давно известен, отработан поколениями на многих инфекциях, абсолютно безопасен. Это не революционное изобретение 2020 года, которое было сделано очень быстро, а потому вызывает вопросы. Нет. Технология классическая.
Кроме того, вакцина – это не тот препарат, который нужно изучать годами. Ведь дозу делают одномоментно, вещество проникает, организм выдает реакцию. Все. Это не лекарство от давления, которое принимают ежедневно, соответственно может быть накапливание вещества и другие последствия.
Как работают все вакцины? Та частичка, которая попадает в организм, начинает «натаскивать» клетки, и они учатся бороться с возбудителем болезни. Без вакцины организму требуется до 14 дней, чтобы обучиться борьбе с вирусом. Ни одна отечественная вакцина не содержит веществ, которые могут навредить или что-то спровоцировать. Онкологию, бесплодие или любую другую болезнь.
Вакцина спасала миллионы людей в период эпидемий. Вакцина заставляет организм вырабатывать эффективную защиту. Точка. Но люди любят теории заговора. Ищут кругом врагов. А чаще всего являются врагом самому себе.
Свобода – это забитые реанимации
В палате инфекционного стационара на втором этаже мы поговорили с выздоравливающими. Александр рассказал свою историю болезни в двух словах: стало плохо, вызвал скорую, попал в госпиталь.
– Александр, а вы вакцинировались?
– Нет, я не успел, но теперь точно поставлю, через полгода, как полагается. Мне очень повезло, что я легко отделался, не попал на кислородную поддержку, в реанимацию. Спасибо врачам, что хорошо лечили! Очень хочется домой, к семье.
Жаль, что многие понимают опасность вируса только после госпиталя. Или смерти близких. Тогда разговоры о том, что «мое тело – мое дело», «я могу сам выбирать, прививаться или нет», «не имеете права заставлять», заканчиваются.
Потому что важна именно всеобщая вакцинация. Потому что она в принципе не бывает индивидуальной. Либо все ставят прививку и формируется коллективная защита, либо нет никакой защиты.
«Звездные» антипрививочники не пошли в красную зону. Они за свободу выбора. Как известно, свобода заканчивается там, где начинаются интересы другого. Свобода от прививки – это забитые реанимации, это врачи, которые несут тяжелую вахту, жертвуя собой.
Молодой рентгенолог Дмитрий Сергеев всю пандемию отработал в отделениях, где лежат пациенты с ковидом. Сейчас уже второй месяц – в госпитале БСМП.
– Дмитрий, не страшно вам работать здесь, испытывать ограничения в СИЗах, жертвовать личной жизнью, ведь в прошлом году врачи не покидали госпитали месяцами?
– А у меня нет выбора, я там, где моя помощь требуется. Семья меня понимает, поддерживает. От вируса нас защищает вакцинация. И тяжело смотреть на тех, кто себя лишает этого шанса на спасение.
Инфекционные госпитали сейчас – это больницы на линии фронта. Медики лицом к лицу со смертью.
Слава богу, нам не нужно идти в добровольцы, надевать СИЗы и дежурить у коек пациентов с коронавирусом. Такой мобилизации нет. Пока. Нам надо всего лишь выполнить гражданский долг – поставить вакцину. Вирус очень коварен, но рост коллективного иммунитета дает результат. Трудно что-то прогнозировать, но в госпитале тихонько говорят, что вышли на плато.
ЦИФРА
В Красноярском крае на лечение больных с COVID-19 в стационарах потратили более 5,5 млрд руб. Эти деньги можно было бы потратить на другие нужды медицины, если бы больше жителей края вакцинировались.
Фотографии Александра Паниотова
