20 мая 1996 года – без малого четверть века назад – команда альпинистов Красноярского края совершила восхождение на Эверест по уникальному, никем не хоженому маршруту. Разработал его Николай Захаров, тренер сборной, руководитель группы восхождения. В узких рамках газетной статьи представить мастера такого масштаба, как он, без дежурных эпитетов, но в то же время емко – дело трудное: надо либо книгу писать, либо оставить только имя, которое само скажет все, по крайней мере, тому, кто хоть немного в теме. Поэтому выберем средний вариант: ограничимся биографической справкой в конце текста – возможно, она подтолкнет к более глубокому знакомству с такой удивительной жизнью – и этой беседой, в которой, в общем-то, не только об альпинизме…
Мечта в атмосфере Столбов
– Николай Николаевич, начнем с краткой истории этой экспедиции: как она была организована и – прежде всего – как родилась ее идея?
– Решение идти на Эверест появилось логически, поскольку все самые крутые высотные стены Советского Союза мы уже прошли, причем по своим особым маршрутам. Например, южную, почти отвесную стену пика Коммунизма, высота его семь тысяч четыреста девяносто пять метров. После нас никто по ней не ходил. Далее – Северная стена Хан-Тенгри и еще ряд стен… После этого последовательно выходили мы и на восьмитысячники. В 1990 году Владимир Каратаев и Валерий Коханов приняли участие в первопрохождении Южной стены пика Лхотцзе, 8 516 метров. В 91-м – прохождение нового маршрута по Восточному гребню пика Чо-Ойю, 8 201 метр, в составе сборной России, из Красноярска в нее вошло четыре человека: Владимир Лебедев, Петр Кузнецов, Ирина Миллер и я. Прошли мы по сложнейшему восточному гребню. На следующий год – Дхаулагири, 8 167 метров. Красивейшая гора, я сам ее выбирал, к тому же очень непростая. Зашли практически без акклиматизации. Это уже была наша, красноярская, экспедиция. Когда задумывали ее, денег не было ни копейки. Да и не только на нее – в начале девяностых финансирования у альпинизма не было никакого. Сами искали спонсоров, а те нередко давали продукты вместо денег, мы их продавали и на эти средства ходили в горы. Помню, торговали халвой, один раз ЦБК дал грузовик школьных тетрадей, бывало, что и сигаретами. Один спонсор подарил 12 тонн муки. Отдали мы ее в магазин, директор которого тоже был альпинистом, и он нам сразу деньги за муку дал, а потом целый год ее продавал, на меня ругался. Но мы на эти «мучные» деньги прошли замечательную гору Аксу на Памире. В последние годы, конечно, многое изменилось к лучшему, у красноярского альпинизма есть партнеры, которые оказывают серьезную, реальную поддержку. Например, Горно-химический комбинат помогает нам в нашем проекте «Красноярский Эверест», обеспечил экипировкой для восхождения на Казбек, которое должно состояться в мае… А в начале девяностых все было иначе. Когда задумали восхождение на Дхаулагири, познакомились с сильным альпинистским клубом из Германии, поехали туда, пригласили их участвовать в этом проекте. Договорились, что мы обрабатываем маршрут, заносим туда весь груз, а они платят. И немцы согласились. Правда, на вершину они не зашли – у них погиб товарищ. А погиб потому, что, посмотрев на нас, немцы начали восхождение без акклиматизации. Мы им говорили, что так нельзя, а они отвечали: вы же зашли, значит, и у нас получится. Но мы – сибиряки, мы так можем, а они, как оказалось, нет.
Тибет. 8 848 метров над уровнем моря
Так или иначе, все шло к тому, что уже в девяносто втором я думал об Эвересте, и, разумеется, не о классическом исхоженном маршруте. Эта мечта уже витала в атмосфере Столбов. Примерно через два года сформировалась команда, организацию будущей экспедиции возглавил Сергей Баякин, и мы начали готовиться. Провели семь сборов, тренировались зимой и летом на Тянь-Шане и Памире. Затем поехали впятером в Тибет для разведки маршрута. Правда, большинство членов команды выступали за «классику», за восхождение через Северное седло. В итоге мы с Сашей Кузнецовым, чтобы только посмотреть, поднялись на Северное седло, на семь тысяч метров, – и оттуда был хорошо виден профиль нашего будущего кулуара на северо-восточной стене. На высоте восемь триста он соединяется с классическим маршрутом. Мы все рассмотрели, сфотографировали и, вернувшись в Красноярск, собрались на утверждение маршрута. К тому времени наш руководитель Сергей Баякин нашел деньги на экспедицию – нас поддержал губернатор Валерий Зубов, а генеральным спонсором выступил Сбербанк. Вариантов было два: либо идем по «классике» – и тогда на вершине окажутся все, либо проходим первыми тяжелейшую северо-восточную стену. Но в этом случае неизвестно, сколько человек доберется до вершины, и вообще все ли вернемся живыми. В итоге Сергей Баякин утвердил второй вариант.
– Только потому, что это маршрут еще никем не хоженый?
– Потому что тот альпинизм, которым занимаемся мы, именно такой.
Тактика, практика и баня над облаками
– Когда утвердили мой вариант, я начал составлять тактический план. Это очень важная вещь в альпинизме. Там все расписано: в какой день до какой высоты подниматься, когда спускаться на отдых, кто в какой группе идет, какой груз несет… Нарисовал линию, которую мы точно впоследствии прошли. Экспедиция, по моим расчетам, должна была продлиться полтора месяца, на вершине мы должны быть 20 мая. Так и вышло, хотя, думаю, это в какой-то мере совпадение. То непогода была, то все по очереди болели, у Валеры Коханова – воспаление легких, у всех почти – бронхиты… Но по ходу дела всех вылечили. Потом началась обработка маршрута, которая заключалась вот в чем. Сначала группа из четырех человек лезет со снаряжением докуда удастся – а в первый раз удалось где-то до шести девятисот, – закрепляет веревки и спускается на отдых. Вторая четверка проходит по этим веревкам, лезет дальше и опять закрепляет веревки – на семи тысячах они вырубили площадку на крутом ледовом склоне, поставили две палатки. Это уже была база, до нее добирается следующая группа. Затем еще две палатки поставили на высоте семь тысяч четыреста пятьдесят метров, когда преодолели сложный скальный пояс. Оттуда обработали маршрут до почти восьми тысяч. Потом спустились в базовый лагерь – отдыхать. У нас там баня была. Более того – «свой» Ил-76, на котором мы прилетели из Красноярска прямо в Катманду, когда из нашего города еще не было международных рейсов. Этот самолет, принадлежавший МЧС, перевез сразу три экспедиции – нашу, из Кузбасса и Екатеринбурга; руководителю кемеровчан удалось договориться с министерством. Рейс этот оформили как подготовку пилотов к посадке на таком сложном аэродроме, как Катманду. Когда среди ночи в Емельяново объявили посадку, те, кто был в аэропорту, понять не могли, спрашивали друг у друга: куда-куда? разве есть такой город?
Благодаря такому стечению обстоятельств мы смогли привезти с собой все – полное снаряжение, продукты и ту самую баню, которая работала на солярке. А к ней веников пятьдесят штук. Ну и личные вещи. Я, например, захватил чемодан книг, чтобы читать между выходами. Существует правило: если, скажем, пять дней ты ходил в горы, то пять дней должен отдыхать, чтобы восстановиться. В такое время остается только книжки читать, в бане париться да в преферанс играть. Ускорить восстановление невозможно, поскольку физиологию не обманешь. Хотя и полного восстановления не бывает… Когда все отдохнули, началось восхождение. Сначала прошли 25 километров от базового лагеря до подножия горы, там подготовили снаряжение, заночевали. Затем поделили команду пополам. Всего нас – двенадцать. Шестеро идут в гору, остальные остаются внизу, для подстраховки.
Як – главное транспортное средство в Гималаях. Отличный «высотник» – добирается до 6 500 метров
Движение вверх
– Как и кто определял, кому идти вверх, кому оставаться?
– Все решалось по медицинским показателям. Попросту полезли в гору те, кто был на тот момент более здоровым. В первый день поднялись до семи тысяч метров, переночевали в уже поставленных палатках. Затем взобрались на семь пятьсот. Опять переночевали, опять пошли… Каждый нес рюкзак примерно по 22 килограмма. На такой высоте это очень много. Затем высота семь девятьсот пятьдесят. Переночевали. Пошли вверх.
– До вершины около девятисот метров, значительная часть пути уже за спиной…
– Да, но там оказался глубокий снег. Настолько глубокий, что Саша Бекасов, который прокладывал путь, не мог идти с рюкзаком, проваливался. Пришлось распределять его груз между всеми. В тот день мы дошли до высоты восемь двести пятьдесят. Там поставили палатку и заночевали вчетвером. Те, кто шли первыми, Саша Бекасов и Петя Кузнецов, в тот же день достигли высоты 8 300 метров и там заночевали, на том самом классическом маршруте, которым впервые в 1975 году прошли китайцы. На следующий день наша четверка дошла до высоты 8 300 метров и объединилась с первой двойкой. Проведя ночь на этой высоте, мы выдвинулись к вершине. Первым пошел Петя Кузнецов, за ним Валера Коханов, потом я, Гриша Семиколенов, Женя Бакалейников, Саша Бекасов. Вышли на северо-восточный гребень, высота восемь пятьсот, преодолели два сложных участка, так называемые первую и вторую ступени. Кузнецов и Коханов ушли вперед, за ними Семиколенов. Гриша вообще уникальный человек: в горах практически новичок, перворазрядник, в то время как остальные – мастера спорта, но у него – невероятное здоровье. Оно и сейчас у него такое.
– Кто в итоге первым оказался на вершине в тот день?
– Кузнецов, Коханов, Семиколенов. У Саши Бекасова замерзли ноги, он их не чувствовал – и повернул назад. Когда мы с Женей прошли немного, с вершины спускался Петя Кузнецов. Видимость была уже почти нулевая, наступал вечер. Тем не менее я собирался идти на вершину, до которой оставалось метров двести. Сообщил об этом по рации Сереже Антипину, который остался внизу… Кстати, это была Петина рация, но говорить по ней он не мог – голос исчез, а моя совсем сдохла. Так вот, сообщаю Сереже, что иду вверх, а он отвечает: «Куда тебе идти? Стемнеет, вы там все потеряетесь. Дождитесь тех двоих, с вершины, и все спускайтесь». Сперва, признаюсь, мелькнула мысль – дернуться, пройти эти двести метров. Но потом подумал – Антипин прав, надо спускаться.
– Обидно было?
– Жалко, конечно. Потом-то я, в двухтысячном году, поднялся на Эверест, вернул должок… Но до сих пор я благодарен Богу и моему другу Сереже, что приказал нам спускаться. На высоте теряешь контроль над собой. Иногда тебе кажется, что вообще все хорошо, хотя сам уже загибаешься. Когда кислорода не хватает, работа организма меняется, фактически ты уже другой человек… И вот, когда собрались все, кто был на вершине и не был, видимость исчезла совсем. Снег и темнота. Если бы пошли в гору, то не нашли бы обратного пути к палатке, которая на высоте восемь триста. Хотя все равно пришлось поблудить, пока ее искали. Это была наша третья ночь на той высоте, очень тяжелая ночь. Спальные мешки не греют, ноги белеют, их приходится растирать – ботинки-то снимать надо обязательно, иначе ноги отморозишь точно. Когда мы ночевали на 8 250, с Женей Бакалейниковым спали сидя, засунув друг другу ноги под мышки, а когда после горы, ночевали вместе с Валерой Кохановым, считай, не спали. Впадаешь в какое-то забытье, очнешься, вдохнешь кислорода из баллона, и опять забылся… Пить хочется. Открываешь палатку, набираешь в кастрюльку снега, ставишь на горелку, а снег не плавится – сразу испаряется. Воды нет. Надо на малом огне дождаться, когда начнет плавиться… Так мы всю ночь снег топили, воду пили, газ жгли… Спалили заодно пуховки, спальники – нечаянно, потому что движения уже плохо контролируешь. По палатке пух летал…
– Какая температура на такой высоте?
– Обычно минус сорок-пятьдесят, но, мне кажется, было теплее. Потому что я не мерз на горе, только в палатке.
– Если становится известно, что на вершине окажутся не все, насколько это сильный стресс для того, кому выпадает остаться внизу?
– Обида, конечно, бывает, но преобладает разум.
Кулуар Захарова
– Насколько высоко было оценено достижение красноярской экспедиции в профессиональной альпинистской среде?
– Замечу сначала, что высотный классический альпинизм зародился в Великобритании. Гималаи осваивали они. Эверест назван по имени полковника геодезической службы, который, я даже не знаю, видел ли эту гору. Эдмунд Хиллари, который вместе с шерпом Тенсингом Норгеем первым покорил Эверест, был хоть и новозеландец, но представитель англоязычного мира. Естественно, этот мир не особо стремится знать о чем-то, кроме собственных достижений… Но вот однажды, где-то год спустя, раздается у меня дома телефонный звонок – звонят друзья из Сиэтла и говорят, что в США и Британии стало известным, что русские проложили новый маршрут – он был зарегистрирован в Катманду, – но кто его проложил, не знают. Питер Гилман, известный английский издатель, просит предоставить информацию, которая войдет в книгу, где описаны все маршруты, причем теми, кто их проложил. Мне сказали, что приедет курьер из Англии, и он приехал. Я отдал ему фотографии и статью, которую написал сам на английском языке. А знаю я его плохо, только на бытовом уровне, поэтому писал со словарем. Потом попросили прислать ту же статью на русском, поскольку по-английски она написана «языком Шекспира», так сейчас уже не говорят. Гилман мне прислал два экземпляра книги, в которой маршрут назван «кулуаром Захарова». У нас так не принято называть, а у них принято – по фамилии автора. Даже если тот, кто маршрут проложил, сам не дошел до вершины.
Очередь на крышу мира
– Потрясло прошлогоднее известие о том, что на Эвересте умерло за неделю 11 туристов, потому что очередь на вершину была очень плотная, у кого-то кислород кончился, у кого-то сердце не справилось… Потом увидел эту очередь – в былые годы так выстраивались, чтобы посмотреть Ильича в Мавзолее. Очередь сама по себе разрушает сам статус покорителя высочайшей вершины?
– Для нас – нет. Люди, бывает, и по четыре-пять раз туда забираются. Для альпиниста большое значение имеет восхождение на данную гору в первый раз, потому что для него важно открытие. Вообще, смысл жизни в том, чтобы каждый день делать открытие, пусть даже маленькое. Как у Мюнхгаузена: в девять утра – подвиг. Пойди в лес, найди хотя бы новый для тебя цветочек… В альпинизме так же. Зачем ходить на одну гору, пусть это даже Эверест, по одному и тому же маршруту?
– Как зачем? Сфотографироваться.
– Вместо того чтобы тратить время на такое фотографирование, ты бы мог его потратить на другие горы. У меня, например, была мечта – Антарктида. И там теперь есть единственный русский альпинистский маршрут, сделанный красноярской командой. Я горжусь тем, что был капитаном этой команды. На такие открытия стоит тратить силы и средства. Хотя и у меня есть любимая гора, Хан-Тенгри, высотой 6 995 метров, я на ней был семь раз, приезжал туда на акклиматизацию перед Гималаями или пиком Победы.
– Так все-таки те туристы, которые в очереди умерли… Это жертва чему? Гордости? Тщеславию?
– Не знаю, честно говоря. Может быть, дань моде… Когда же ко мне обращаются с вопросом, как взойти на Эверест, отвечаю – пожалуйста, могу написать вам план. Рассчитан он на десять лет. Напишу, как тренироваться, на какие горы прежде сходить, – Борус, Белуха, Казбек, Эльбрус, потом – семитысячники… А уж после этого – Эверест, пусть даже по классическому маршруту. Но никто не соглашался на такой план. А что, говорят, заходят же люди. Заплатил сто тысяч долларов – и иди. Действительно, по нынешним временам это не такая уж проблема. Есть фирмы, которые специализируются на подъеме клиентов на Эверест.
– Фирмы, разумеется, иностранные?
– Почему же? Самая успешная фирма «Семь вершин» – наша, российская, ее создал Саша Абрамов. Нанимает гидов из сильных альпинистов. Они оборудуют маршрут – а это, попросту говоря, веревка, натянутая от вершины до ледника внизу; на маршрут завозят все необходимое – палатки, кислородные баллоны и прочее… Я не осуждаю тех, кто стоит в очереди на Эверест, только это совсем не мое. Лучше зайти на гору поменьше, но самому.
– Альпинизм, мягко говоря, специфический спорт. Во-первых, его трудно назвать зрелищем, потому что зрителей нет. Во-вторых, по уровню травматизма и смертности он сравним, видимо, только с гладиаторскими боями. Ради чего профессионалы соглашаются идти на такой риск, на такие жертвы?
– Ни одна гора не стоит того, чтобы на ней погибнуть. Но каждый надеется на лучшее, на то, что с ним-то ничего не случится. Профессионалов, проходящих сложные стены, не очень много. Но профессионал знает: прежде чем лезть на вершину, ты должен быть готов к тому, что можешь не вернуться. Если ты к этому готов, тогда с тобой точно ничего не случится. Это заставит твои мозги работать так, что ты будешь выбирать оптимальный путь, где нет опасности схода лавины или камнепада. Если страх панический, демобилизующий, то такому человеку лучше не заниматься альпинизмом. Это неприемлемо. Страх должен мобилизовать. Как на войне. Мне отец рассказывал, как попал в свой первый бой – ему тогда еще восемнадцати не было. Их расстреливали немецкие танки, а он спасся, потому что смотрел, как действуют старослужащие. Таких, воевавших с сорок первого года, было человек семь. В итоге почти все новобранцы погибли, и только эти «старички» уцелели, потому что у них было чувство, где безопасно и можно спрятаться, а куда не надо идти. Мы с Виктором Петровичем Астафьевым об этом говорили, он рассказывал примерно то же, что и мой отец. В любой команде есть лидеры и люди, которые умеют подчиняться, но сами решения не принимают. Им всегда сложнее оценить степень риска, они надеются на лидера. Поэтому у капитана команды огромная ответственность. Она заставляет продумывать каждый шаг.
– Тем не менее гибнут не только начинающие. Кузнецов, Гамаюнов…
– Петя Кузнецов под лавину попал. Ваня Гамаюнов и с ним пять человек погибли под обвалом, вызванным землетрясением. Это называется объективной опасностью, здесь ничего предугадать нельзя. Когда мне приводят детей и говорят, что надо сделать из них альпинистов, я отвечаю – пусть занимаются скалолазанием для начала. Альпинизм – слишком опасный спорт. Но если уже взрослым он сам этого захочет, его уже ничто не остановит. Потому что у некоторых людей есть потребность в адреналине. Вообще, я считаю, что мужчина обязательно должен рисковать – причем не обязательно в горах… Хотя есть люди, которые никогда не идут на риск. Есть они и среди альпинистов, в том числе технически хорошо подготовленных: когда возникает необходимость лезть на опасную стену – они уходят, прекращают заниматься. Это, говорят, наш уровень. Кстати, безопасный альпинизм – лучший вид фитнеса. Легкие восхождения, чуть разреженный воздух прекрасно укрепляют здоровье.
– Но профессиональный спорт, как известно, его отнимает. Насколько?
– Достаточно посмотреть на мою походку после многочисленных травм. Утром сорок минут разминаю суставы. Но я ни о чем не жалею. Все стены, о которых я мечтал с друзьями, прошел. Это дает удовлетворение и вкус жизни. Мне сейчас почти семьдесят, я хожу – так, для себя и друзей – на простенькие горочки, вроде Боруса в Ергаках. Иногда – на Эльбрус. Время моих стен прошло. Сейчас по ним ходят наши ученики – а на моем счету как тренера 72 мастера спорта. И, кстати, мы смогли той экспедицией на Эверест соединить связь поколений, которая разорвалась было в 90-е годы. Многие из нашей команды после Эвереста альпинизмом уже не занимались – возраст или другие дела. Но после этого к нам пошла молодежь.
Справка НКК
Николай Николаевич ЗАХАРОВ. Родился 29 апреля 1953 года в деревне Бирюса Емельяновского района Красноярского края. Мастер спорта по скалолазанию, мастер спорта международного класса по альпинизму, многократный победитель и призер чемпионатов СССР и РФ. Заслуженный тренер России, «Снежный барс», заслуженный работник физической культуры и спорта Красноярского края. Председатель региональной федерации альпинизма (1998–2006, 2010 – по наст. время), старший тренер сборной Красноярского края по альпинизму (c 1990 года).
Федерацией альпинизма России был признан лучшим восходителем в классе высотных (1997) и технических (1998) восхождений. Совершил восхождения на высочайшие вершины всех континентов, кроме Австралии.
Фото Александра Кузнецова, Дмитрия Буевича, pixabay.com
