Октябрь: катастрофа или прорыв?

В год столетия Октябрьской революции негласным девизом стало осмысление истории. Можно сказать, что Красноярский край внес в этот всероссийский процесс особый вклад – на прошлой неделе в регионе прошел Сибирский исторический форум «Революция 1917 года. Взгляд из Сибири, 100 лет спустя».

Актуальная история

Формально это событие – традиционное: историки съезжаются в Красноярск уже в пятый раз. Однако нынешний форум поставил сразу несколько рекордов – по представительности, географии, зрелищности.

Прежде всего нынешний форум отличает размах, – говорит один из организаторов, руководитель архивного агентства Красноярского края Александр Казицин. – Обычно мы собирали в пределах 200–250 человек. В этом году – более 600, география – от Москвы до Владивостока. В зале, где проходило пленарное заседание, не было свободных мест, люди стояли в проходах. Также мы постарались сделать максимально яркое театрализованное открытие – здесь нас активно поддержало краевое министерство культуры.

По словам руководителя архивного агентства, рекордная представительность нынешнего форума объясняется вовсе не усиленной рекламой – ее по большому счету не было. Сейчас организаторы пожинают плоды процессов, запущенных пять лет назад: Сибирский исторический форум становится неотъемлемой частью научной жизни – и не только мегарегиона, но и страны.

Однако самый главный рекорд форума – острота. Измерить его в цифрах невозможно, тем не менее о нем говорят многие его участники. Причина – сама тема форума.

– Столько напряженных дискуссий, которые вызывает тема 100-летия Октябрьской революции, не вызывают темы экономического, социокультурного развития, хотя там встречаются разнополярные мнения, – продолжает Александр Казицин.

– Даже тема 70-летия Великой Отечественной войны, для нас очень значимая, связана с полным единодушием в оценках. Русско-японская, Первая мировая война вызывают меньше напряжения и споров по сравнению с революцией. В обществе очень неоднозначное отношение к процессам 1917 года. Я убежден, что анализ тех событий и того, как они отразились в новейшей истории России, будет продолжаться – и не один год, не одно поколение.

– Часто приходится слышать, что именно это крайне неоднозначное отношение к революции и последовавшим за ней событиям и сейчас остается яблоком общественного раздора.

– Я не могу давать здесь каких-либо оценок, поскольку не являюсь профессиональным историком. Но мы слышали в докладах, как нивелировался лозунг «Свобода. Равенство. Братство» и как произошло расслоение, образование элит уже в советском обществе. То же самое происходит и в постсоветское время. Поэтому дискуссии среди ученых и в обществе будут продолжаться, мы от этого никуда не уйдем. Но для того и существует форум, чтобы придать этим спорам цивилизованную форму и попытаться проанализировать те напряжения, которые существуют в обществе, и каким-то образом способствовать их смягчению. Может быть, поэтому к форуму такой интерес со стороны руководства края – модератором форума является первый заместитель законодательной ветви краевой власти, председатель оргкомитета – руководитель администрации губернатора. То есть власть с большим вниманием относится к тем идеям, которые возникают среди историков, а также специалистов смежных научных отраслей – культурологов, социологов. Надеюсь, мысли, высказанные в ходе форума, в дальнейшем будут полезны для развития нашего гражданского общества.

– Что из истории Октября вас заинтересовало более всего?

– Для меня это лично значимое событие, поскольку с 1917 годом я во многом связываю и свою семейную историю. У меня есть два личных дела. Одно из них – бабушки по материнской линии, найденное в краевом партархиве. А другое, прадеда по отцу, – подследственное. Его я отыскал в Нижнем Новгороде. По одной линии в нашей семье были успешные советские руководители, по другой – прадед, бывший царский офицер, был репрессирован в тридцать восьмом, хотя в Петрограде перешел на сторону Советской власти и даже командовал бронедивизионом, охранявшим Смольный. Такая вот странная судьба. Наверное, подобные пересечения можно найти в каждой семье.

– В целом Октябрьскую революцию можно считать успешным проектом, достигшим того, о чем мечтали те, кто ее осуществил?

– То, что было предложено как прыжок в новую социалистическую формацию, по сути, не смогло себя реализовать. По-моему, сталинский период имел много признаков рабовладельческого строя, то, что происходило в эпоху застоя, очень многое имело от феодализма. И сейчас, снова получив право собственности на средства производства, природные богатства, элиты, безусловно, пожинают плоды определенного общественного сознания, к ним много вопросов у общественности. Вместе с тем вывод, который я для себя делаю, – революции не приводят к качественному изменению сознания. Через массу жертв, кровь в итоге мы возвращаемся к тому, что должны пройти непройденные этапы постепенного эволюционного развития. Президент правильно говорит, что надо искать пути примирения, чтобы эволюционное развитие могло состояться, чтобы и наше, и последующие поколения жили богато, независимо, с ощущением человеческого достоинства.

Палач убивает себя

Один французский историк сказал однажды своему русскому коллеге: «У вас прошлое как настоящее. Для французов Первая мировая война – далекая история, а вы можете поругаться из-за Куликовской битвы». По большому счету это так. В обществе живут подчас абсолютно противоположные мнения о ключевых исторических событиях, тем более об Октябрьской революции, которая воспринимается не как «чистая наука», но как часть собственной биографии.

Протоиерей Виктор Теплицкий:

Когда миллионы людей умирают, не попадая в ранжир, «белый» или «красный», – это катастрофа. И не только для того, кого убивают, но и для того, кто убивает, поскольку палач наносит вред прежде всего себе, убивает свою душу. Поэтому в революции я не вижу никакого положительного момента – это боль, которая длится многие-многие годы. Порождением нашей революции стала особая ментальность – гомо советикус. В него превратился русский человек. Да, в той, царской России не все было хорошо, но по крайней мере там были характер, культурный слой, религиозность, которые формировались веками. В школе я не мог себе представить, что я русский, – мне говорили, что я советский человек, принадлежу к новой общности, советскому народу. Меня пытались оторвать от корней и взамен дать какой-то суррогат. И революция – это всегда разрыв в традиции, а разрыв – это всегда боль.

– Извечный вопрос: кто виноват?

– Все. И церковь в том числе, если говорить о ней только как о социальной единице. Тогда был синодальный период ее истории, она находилась в подчинении у государства, была одним из рычагов госаппарата. Церковь всегда спасала людей, но тогда это было очень непросто. Когда церковью управляет обер-прокурор Синода, мирское лицо, ничего хорошего из этого выйти не может. И то, что мы пришли к патриаршеству через катастрофу 17-го года, может быть одним из моментов, который ее как-то компенсирует.

– Продолжается ли гражданская война?

– Думаю, да. Мы внешне такие благочестивые, но стоит какому-нибудь краснобаю кинуть клич, мы уже готовы схватиться за вилы. Война в нас никогда не утихала – от бытовой поножовщины до межнациональных разборок, в которых гибнут самые молодые.

– Но в советский период Россия достигла наивысшего могущества, стала мировой сверхдержавой.

– Да, но что положено на алтарь этой державы? Миллионы жертв. Мы до сих пор пожинаем плоды того, что страна превратилась в один большой лагерь. Даже в речи следы лагерной фени – уже говорим «присаживайтесь» вместо «садитесь». Лагерные «понятия» люди переносят на нынешнюю жизнь. Бунин в «Окаянных днях» писал о том, что всегда на Руси были Емельки Пугачевы, но они находились на периферии, а теперь стали явлением государственным. Да, мы стали сверхдержавой, но основанной на каких-то ненормальных отношениях, потому что в фундамент закладывали кости зэков. И в конце концов эта сверхдержава просуществовала недолго и разрушилась. Был всплеск – пятилетки, космос, но волна откатилась, и все посыпалось. Едешь по деревням, видишь разрушенные фермы – руины Вавилонской башни. Она была построена без Бога, значит, не на прочном фундаменте.

– А какой прочный?

– Единство религии, культуры и языка. Это основа нации. И если мы хотим стать русской нацией, то надо жить не по принципу «после нас хоть потоп», жить не только для себя, но и для ближнего. Этому учит наша религия. Из нее происходит и нравственность, и культура. Я в первую очередь за внутренние перемены в самом человеке, а внешние – потом.

Была создана советская цивилизация

Сергей Комарицын, кандидат исторических наук, политолог:

– Революция – это историческая катастрофа или прорыв?

– В эпоху индустриального перехода революции являются закономерностью. Это продукт истории. И «локомотивы» истории тоже, как называли их в XIX веке, причем не только Маркс. Российская революция – величайшее историческое событие, которое полностью изменило весь мир. Плодами ее воспользовались многие страны – и в социальном, и в политическом отношении. Именно под ее влиянием произошли тектонические изменения во всем мироустройстве. И для нашей страны, несмотря на весь трагизм революционных и первых послереволюционных времен, это величайшее событие. Существовала советская цивилизация, порожденная Октябрем. У нас было счастливое беззаботное советское детство, великая детская литература; великий детский кинематограф, советские мультфильмы; советская школа, советская наука, и дружба народов не только декларируемая. Была социальная защищенность, карьерные возможности – то, что сейчас называют «социальными лифтами», которые в реальности не существуют, а тогда были, так же как бесплатное образование, здравоохранение, обеспеченная старость. Все наши великие достижения в экономическом, социальном, научном, культурном плане были порождены именно революцией. Было много противоречий, недостатков, в сталинскую эпоху – и преступлений, было много бюрократизма и идиотизма. Но сейчас-то мы можем сравнивать. Мы потеряли социальную справедливость, дружбу народов, школу нашу потеряли всю – и высшую, и среднюю, потеряли науку. Что за последнее 25 лет создано в культуре? Любые, даже самые «застойные» 20 лет советской истории по сравнению с последними двадцатью годами – это время развития и процветания, строились города, десятки миллионов людей переселялись из деревни в город, мы были первыми в космосе и самой читающей страной…

– Но ведь сама революция – это трагедия, гражданская война. Вашей семьи коснулось разделение на белых и красных?

– Самым непосредственным образом. Мама моя из забайкальской казачьей станицы на границе с Монголией. Как триста лет назад наши предки туда пришли, так до сих пор там пограничная застава и находится. Это был один из центров Забайкальского войска, там казачье училище находилось. Если описывать трагическую историю станицы Желтуринской, то Шолохов со своей Вешенской отдыхает – часть казаков ушла с атаманом Семеновым, другие переселились в Маньчжурию, кто-то воевал у Рокоссовского – его ставка была в нашей станице. Прадед, когда вернулся с Кавказа, где служил после Первой мировой войны в белоказачьих войсках, уже никого не застал – ни красных, ни белых братьев. По отцовской линии та же история. Дед был самым младшим из 11 братьев, в силу возраста не участвовал, хотя в 30-е годы был все-таки репрессирован; а старшие – одни были первыми эвенкийскими учителями, устанавливали Советскую власть на севере Бурятии, другие воевали за белых. То, что брат пошел на брата, – величайшая трагедия нашего народа.

– Часто приходится слышать, что гражданская война продолжается. Есть ли возможность примирения?

– Как известно, борьбу классов открыл не Маркс, а французские историки эпохи Реставрации. У нас их Пушкин внимательно читал. В «Истории Пугачева» он рассматривает ту войну как раз с классовой точки зрения. Это тоже была гражданская война. Пушкина интересовали аспекты – участие дворян на стороне Пугачева или инородцев. По логике классовой борьбы башкирская аристократия, например, должна была защищать царя, вернее царицу; а было совсем наоборот. А потом у нас декабристы были – дворянские революционеры. И первые народники-террористы – дети генералов и губернаторов. Не так все просто было и после революции. Кронштадтский мятеж, крестьянские восстания, а больше половины царских офицеров служили не в белой, а в Красной Армии, часть по мобилизации, конечно, но многие по зову сердца. И в начале 20-х после «смены вех» из эмиграции в Советскую Россию массово возвращались не близкие по биографии социалисты – эсеры и меньшевики, а тысячи белых офицеров вроде генерала Слащева – прототипа Хлудова из булгаковского «Бега».

Та Гражданская война, конечно, закончилась. Чушь это все, ничего она не продолжается. Но идеологическая каша в головах существует. Историю нормально не изучают. У нас есть православные коммунисты, есть демократы-сталинисты; Столыпина возвели в национальные герои, а что он делал, никто не знает. Откуда-то даже монархисты появились. Их и в Гражданскую войну практически не было. Никто не оплакивал свержение Романовых – ни Деникин, ни Колчак, никто из белых вождей. Сейчас что-то иррациональное происходит вокруг фильма Учителя «Матильда». Понятно – милая прокурорша, а теперь депутатша училась в украинской школе и, соответственно, исторической подготовки не имеет вообще никакой. Но почему другие-то люди идут у нее на поводу? Только все это человеческая глупость и никак не связано с продолжением гражданской войны. Есть идеологические разногласия в отношении истории, они совсем на другой основе, широкие массы не затрагивают и вовсе не являются продолжением событий столетней давности.