Острые верхушки елей со всех сторон доходят до горизонта: с восточной стороны еще немного – и начнется Тофалария, а с севера и запада – болота на десятки километров. Мрачно, серо. И очень холодно. «Отсюда точно не сбежишь», – это первая мысль, которая мне приходит в голову в Тугаче – поселке, где на месте бывшего лагеря для заключенных не так давно появился музей под открытым небом.
Общими усилиями
На старой карте Краслага Тугач можно найти без труда. Именно здесь с конца 30-х годов вплоть до 1956 года пилили лес, в основном «политические», осужденные по 58-й статье. Тот, кто доживал до окончания срока, нередко оставался в поселке: со статусом «врага народа» у них было не так много вариантов, зачастую на воле уже никто не ждал. Оставались здесь и охранники. Можно ли было тогда представить, что спустя почти 70 лет потомков тех и других объединит общая работа – создание музея, главная цель которого – не дать никогда повториться тому, что происходило здесь?
Так появился уникальный проект «Совершенно секретно – Тугачинский Краслаг». И если вначале отношение к нему у местного населения было разное – кое-кто считал, что «не надо ничего ворошить», то постепенно все стало меняться. Люди, молчавшие более полувека, начали осторожно делиться воспоминаниями. Приносить вещи того времени, которые у них сохранились.
Решено было создать интерактивный музей под открытым небом.
– У нас, в отличие от других лагерей, где не осталось вообще ничего, сохранилось и кладбище, и некоторые другие объекты, – рассказывает Елена Козлова, руководитель проекта.
Благодаря победе в конкурсе «Культурная мозаика малых городов и сел» фонда Тимченко у проекта появилось финансирование, возможность реконструировать некоторые объекты.
Мы подходим к одному из них. «На этом месте находился Барак Усиленного Режима (БУР). Во избежание побега бревенчатые стены барака заглублены на 10 метров».
Следов от него уже не осталось. Просто ровная поляна. Одной из первых, кто начал говорить о том, что происходило здесь много лет назад, была как раз дочь начальника БУРа – Людмила Константиновна Миллер, учитель истории.
Вместе с детьми они начали собирать информацию, вести исследовательскую работу. Возможно, все потому, что она с детства знала и видела больше, чем другие, понимала, что здесь сидели разные люди. В одном из интервью рассказывала, как отец ее брал с собой на концерты, которые устраивались силами заключенных… Девочку тогда поразила высокая, статная женщина, прочитавшая наизусть почти всего «Онегина». «Какая у нее была память хорошая!» – удивилась она и услышала в ответ от отца: «Еще бы! Третий секретарь обкома партии…»
Еда из корыта
В школе Тугача нам показывают кабинет, где собрано все, что удалось найти. Посуда с инициалами заключенных. Фотографии. Картины одного из местных художников, отбывавшего здесь срок, – Владимира Чеканика.
Неподалеку несколько хозяйственных зданий еще того времени. Елена открывает дверь, и мы оказываемся в бараке. Он также реконструирован – сколочены нары, стол и скамьи.
Я беру со стола пожелтевший от времени конверт. На нем надпись: 1954 год – «300 лет воссоединения Украины с Россией». Откуда?
– Нашли целый ящик здесь, в Тугаче, на крыше одного из хозяйственных зданий, – отвечают мне.
В бараке заключенные отдыхали, спать приходилось на голых досках. Большую часть времени занимала изнуряющая работа.
Мы идем еще к одному объекту – реконструированной дамбе за поселком. Она была необходима для сплава леса. Построена силами самих заключенных. Своими воспоминаниями о том, как заключенные работали на сплаве, поделилась Лидия Герасимовна Слепец, дочь осужденного по 58-й статье Герасима Александровича Берсенева. Впоследствии он был реабилитирован. Вот что она рассказывала:
– Готовые бревна на машинах вывозили на берег реки Кан. Лес заключенные скатывали в реку и сплавляли вручную, работая по 7–8 часов, а то и весь световой день, стоя в воде по пояс. Ноги в ботинках от воды и набившегося в них песка растирали до крови, а завтра вновь в эту же воду. Питание было отвратительное, от голода приходилось воровать еду из корыта у поросят, которых держали для начсостава. Если сажали за провинность в карцер на сутки, давали 200 граммов хлеба и кружку воды.
Тяжелый климат, болезни становились причиной смерти сотен людей.
Мы отъезжаем от поселка на пару километров. Вот оно, кладбище, где никогда не было могил и табличек, – «просто колышек с номером ставили». Но сейчас не видно и их. Остатки поломанного памятника – только по ним можно понять, что здесь было место захоронения.
– Говорят, что неглубоко здесь их закапывали, – говорит глава поселка Павел Кузмич. – Данных, кто там лежит, фактически не сохранилось. Но помню, еще и в 90-х сюда люди приезжали, интересовались: где кладбище?
На землю страшно ступать – почему-то мягкая она, проваливается. Как будто совсем недавно кто-то поспешно закидал мерзлой землей тех, кто вначале сказал что-то не то, а потом не смог вынести суровой зимы и голода… Сколько же их, не считанных, никем не учтенных, убитых просто так, ни за что?
Невольно задумываешься: столько прочитано по лагерной теме, начиная от Солженицына и Шаламова, заканчивая Петкевич и Гинзбург! А ведь почему-то только здесь, в Тугаче, понимаешь: это же все было на самом деле. И то, что для других просто часть истории, для многих незаживающая рана в душе.
О Тугаче узнает все больше людей. Правда, пока у музея так и остается статус общественного проекта. Возможно, в ближайшее время его все же сделают филиалом Саянского краеведческого музея, и тогда появится возможность открыть ставку экскурсовода. Пока же эту роль выполняют местные жители. Туристы, в том числе иностранные, здесь уже не редкость. Хочется надеяться, что они видят здесь не просто музей как символ «кровавого режима» СССР. Но и другое. То, что здесь, в глухом таежном поселке, где нет ни связи, ни нормальной дороги, а окна в школе по-прежнему заклеивают полосками бумаги, произошло кое-что очень важное. Два мира вдруг отбросили страх, ненависть, привычку молчать и сделали шаг навстречу друг другу. Ради того, чтобы это никогда не повторилось.
Рассказ жительницы Тугача
Как же могли мирно вместе жить те, кто сидел и кто их охранял?
Очевидно, причина в специфичности того времени, которое стирало границы между теми и другими. Все понимали: даже если ты начальник охраны сегодня, завтра все может измениться.
Мы записали рассказ жительницы Тугача Веры Федоровны Лазаревой – ее отец был заключенным, мама – дочерью одного из начальников охраны:
– Я родилась в 1952 году, в другой подкомандировке (так называли поселения, где жили и работали заключенные), не в Тугаче. Потом уже сюда переехали. Отец у меня с Донбасса, был арестован, осужден «тройкой». За что – мы эту тему не обсуждали. Он поговорить любил, видимо, кому-то что-то сказал. И вот в 20 лет его сюда отправили. Вагоны такие были, как для скота. Довезли его до Канска. Работал здесь. Реабилитировали его в 56-м, и мне запомнилось, как за то, что он сидел, ему выдали деньги в мешке. Быть может, потому что я была маленькая, мешок казался мне огромным. И вот вначале он уехал на Украину, но потом вернулся сюда – очевидно, общий язык с родственниками не смог найти. Мы здесь вообще дружно все жили, не ругались. И среди охранников было много хороших людей. Могли сказать – ну вот, он еще при лагере был таким злым, но о мести речи не шло. Может, боялись люди. Не знаю. Помню, что у нас, когда лагерь был, жил еще здесь взвод солдат с овчарками, тренировки проходили. Офицеры были со всей страны – и с Москвы, и с Ленинграда. Приезжали их жены – такие красивые: с прическами, в шубках ходили, с муфточками, в шифоновых платьях. Помню еще часто, когда заключенных выводили на работу и вели в лес, они рвали цветы. Ну, какие у нас были – марьин корень. И я вот помню, что один из них как-то взял меня на руки, и у него слеза по щеке покатилась. Наверное, там, на воле, дети у него оставались.
Узники Тугача
– Чех по национальности, Генрих Навод(т)ный, был из Тулы. Отбывал срок за то, что якобы сказал о преимуществах немецких танков перед русскими. Все считали его «врачом от бога». Он был и педиатром, и гинекологом, и хирургом. Еще он почти никогда не ошибался в постановке диагноза. Лечил всех – и охранников, и заключенных. Последних защищал. Когда были большие морозы, не разрешал их отправлять на работу в лес.
– Клавдия Гурьянова (Лямкина), учительница. Ей еще не было 15 лет, когда она была осуждена Джамбульским НКВД как враг народа. Оказалось, что в то время были такие тетради, на обложке которых виньетки складывались определенным образом: можно было прочитать «Долой ВКП(б)». Их было приказано уничтожить. Девушка положила их под кровать в общежитии, где она жила, чтобы потом сжечь. Ночью за ней пришли: оказывается, на нее донесла знакомая из ревности – Клавдия была очень симпатичной, плясуньей. В Тугаче девушка попала в аварию – машина перевернулась и раздробила ей ноги. Благодаря операции, сделанной Наводным, она смогла ходить.
