Политическая риторика в сочетании со свободой слова (что бы там ни говорили, а она «в общем и целом» у нас есть) дает удивительный и почти всенародный по масштабу эффект – она позволяет обращать обычные человеческие пороки в достоинства.
Вследствие чего самих пороков можно уже и не стесняться, даже наоборот… Девяностые и «нулевые» прошли под господством культа свободы и независимости всех от всего. Независимые донельзя женщины были в том же числе, и, по-моему, не оставалось в России такого издания, которое не публиковало бы разнообразные дамские монологи на единственную тему: «Я никому ничего не должна». Из прессы, как водится, мотив переливался в реальность, и когда отсталые старорежимные люди (бабушки-дедушки, например) начинали приставать с бестактными вопросами: вы, мол, такие красивые девушки, а чего замуж не выходите, чего не рожаете? – девушки отвечали, что у этой страны нет будущего и рожать в ней – значит совершать преступление. Как вариант, «не хочу рожать рабов для Путина». Ну или пушечное мясо…
Перебью сам себя – однажды меня потряс своей прямотой нищий, сказавший: «С зоны недавно откинулся. Работать не хочу, а жрать чего-то надо. Дай сколько можешь». Так вот, поскольку девушки красивые и подкованные, то с подобной откровенностью – что рожать неохота, потому что лень за ребенком ухаживать, ночей не спать, а хочется пожить для себя, побегать по ночным клубам и пр. – они ответить не могли, потому что некрасиво получалось. Как-то по-жлобски. А «рабы для Путина», «у этой страны нет будущего» – уже не жлобство, а гражданская позиция.
Отмечу, что подобная «социализация» есть не только у нас, а, догадываюсь, везде. Несколько лет назад Лия Ахеджакова рассказала в какой-то передаче, как приехала на гастроли с театром в Прагу (дело было еще в Чехословакии) и пошла вечером в кабачок. За соседним столиком сидел хорошо подвыпивший чех. Узнав, что рядом находится женщина из Советского Союза, страны, подавившей «пражскую весну», он встал, подошел, шатаясь, и плюнул ей в лицо. Перевожу на человеческий: пьяный мужик отомстил СССР за вторжение 1968 года тем, что плюнул в лицо советской (по паспорту) женщине ростом метр с небольшим. При этом с чешской стороны происшествие осталось незамеченным абсолютно: мужику даже не напомнили, что плевать в учреждении общепита – хоть в лицо, хоть на пол – некультурно и негигиенично. Правда, реакция самой женщины оказалась не менее странной. Она сказала: «После этого плевка мне стало невыносимо стыдно за свою страну», – такая вот пафосная демонстрация обостренной «национальной совести» в укор и унижение оставшейся на родине бессовестной толпе.
Позже наши газеты писали о подобных чешских подвигах: как в Карловых Варах русским туристам наливали в ванны простую воду вместо минеральной, бросив туда пару лопат соды; как подавали подгорелым и пересоленным местный деликатес «варена нога». Причем подвиги описывались с пониманием, поскольку сами туристы часто вели себя несимпатично, а главное – опять же «пражская весна», танки, оккупация… То есть по мере скромных служебных возможностей – получай, фашист, гранату.
Конечно, бывает, и нередко, что люди действительно руководствуются в своих поступках идеальными мотивами. Но так устроен человек, что от психических, моральных «шлаков» ему нужно так же освобождаться, как от шлаков обыкновенных. Способы разнообразны: молиться, уходить в работу, пить водку, коллекционировать бабочек и ничего, кроме них, не знать… Политическая риторика стоит в этом ряду на одном из самых почетных мест, потому что позволяет делать публично то, что обычно делается интимно. Попросту – извините – гадить посреди проспекта. Под всеобщее одобрение. Или осуждение – не важно: главное, что данный акт чаще всего не воспринимается как нечто постыдное. Отделить «ярость благородную» (великие слова величайшего орфического гимна из всех, когда-либо созданных в России) от обычной бытовой злобы – это не сразу, не всегда и не у всех получается. А чаще всего нет желания заниматься такой, по сути, духовной работой. Потому так смердит мировое информационное пространство – открытое для всех, малых и великих, благородных и не очень. Благородные, кстати, таковыми и являются, поскольку держат себя подальше от нечистых мест и на каждое сказанное слово приходятся у них годы размышления и молчания.
