Превратности топонимики Нужно ли продолжить переименование улиц, площадей и городов

Надо ли в порядке содержать жилье, одежду и тело? Об этом вроде бы никто никогда не спорил. А вот порядок в национальной памяти – вопрос почему-то всегда спорный.

Всегда приятно пройтись по Абрикосовой, свернуть на Виноградную и постоять (а лучше посидеть) на Тенистой улице. Но так уж сложилось, что жить нам приходится не только среди милых нейтральных названий. Нынешние дети, особенно не шибко сведущие в истории и политике, уже интересуются: а что это за улица такая «60 лет Октября»? – разве 61 год назад такого месяца не было? Над этим можно посмеяться, но факт остается фактом – человеку, особенно подрастающему, свойственно стремление разобраться в том, из чего состоит его жизненное пространство. Я думаю, именно коварные «детские вопросы» – одна из главных причин для того, чтобы продолжать наводить порядок в народной памяти до победного конца. Очень важно, чтобы впервые услышанный ответ («не знаю» отметаем сразу) не вбивал в ступор. Единственное, что дитя знает точно – улицу чьим попало именем не назовут. Чем знамениты те несомненно замечательные люди, фамилии которых красуются на табличках, – Вейнбаум, Перенсон, Маерчак, Урицкий и прочие? Объяснения: «революционер», «участник Гражданской войны», тем более «видный деятель» картины не прояснит. Нужно будет растолковать – что он сделал хорошего – да, именно хорошего? И здесь ответить, причем подробно и честно, будет намного сложнее.

Вот, например, известный исторический факт, который не скрывали при прежней власти, а при нынешней – тем более. В июле 1918 года красноярские большевики, поняв, что защитить город от белочехов сил не хватит, погрузили на пароход весь золотой запас и отправились вниз по Енисею. За ними снарядили погоню, догнали, доставили в Красноярск – и вот здесь нашли свою смерть многие из тех, чьи имена остались на карте города. Была среди них и Ада Лебедева – симпатичная 25-летняя женщина.

«Именно на берегу Качи нашла свою смерть Ада – ее вместе с Печерским и Марковским арканами выхватили казаки из толпы 264 пленных советских служащих, пойманных под селом Монастырским (ныне Туруханск), – сообщает краевая газета. – Поизмывавшись над Лебедевой, еще живую казаки бросили ее в районе Малокачинской улицы. К стонущей революционерке почти сутки никто не подходил: не любили ее в городе; затянутая в революционную кожаную тужурку, Ада, недоучившаяся студентка-психолог, чуть что не так, любого «пускала в расход» из револьвера». Чуть позже «белая» власть попыталась привести участников самосуда к ответственности, но столкнулась с глухим упорным сопротивлением горожан – ни одного свидетеля не нашлось. Прокурор Д. Е. Лаппо позже объяснил это так: «Лебедева вызывала к себе всеобщую ненависть в военной среде, так как, по упорным слухам, особенно настаивала в свое время на расстреле офицеров». Также есть сведения, что Григорий Вейнбаум, сожитель Ады, не раз пытался сдерживать ее чрезмерную, даже по большевистским меркам, жестокость, но не всегда удачно.

Бывшая Малокачинская уже давно улица Ады Лебедевой. Гражданскому мужу Вейнбауму и прочим жертвам «реставрации» – Бограду, Перенсону, Маерчаку – нашлось место на карте города. Правда, белочехи и колчаковцы тоже позверствовали вдоволь…

Главное в другом: оставляя в топонимике столь спорные имена, мы как бы усыпили дух Гражданской войны и почему-то не опасаемся, что он проснется. Потому что дети, которым мы это правдиво расскажем (а не расскажем – сами отыщут), будут сомневаться в том, что долго живет только добрая слава.

Почему волна затихла?

Волна переименований поднялась в самом начале 90-х годов прошлого века и прошлась по всей стране. Из крупных городов «неродные» названия сохранили только Симбирск (Ульяновск), Вятка (Киров), Екатеринодар (Краснодар), что же касается названий улиц, площадей, районов, станций метро, то здесь процесс шел не так гладко, как хотелось бы. Красноярский край, например, – если не считать Шарыпово, недолгое время побывшим Черненко – он почти не затронул, и в региональном центре все советские названия сохранились. В свое время мэрия приняла решение писать на табличках старые названия улиц, но, по-моему, это полумеры – интересные с точки зрения краеведения, но ничего по сути не меняющие. При этом стоит отметить, что фантазией по части топонимики прежняя власть не обладала вовсе, для каждого города предлагался «типовой набор» из Мира, Ленина, Кирова и прочих. Поэтому никого не удивляло, что, например, названия районов в Омске абсолютно такие же, как в Красноярске.

Но все равно, как говорил Горбачев, процесс пошел – и активнее всего, конечно, в столице. Только одних станций метро было переименовано 16, а улиц, переулков, проспектов и площадей – более 150. Можно сказать, что вся историческая часть Москвы вернулась к своим родным именам. И надо бы идти дальше, до победного конца, тем более что осталось-то совсем немного – стереть с карты имя Войкова. Поддержка идеи переименования была более чем весомой. Протоиерей Всеволод Чаплин заявил, что не видит разницы между Войковым, Басаевым, Ильичем, Рамиресом Санчесом и подобными им лицами: «Перед нами самый настоящий террорист и разрушитель государственности».

Людмила Алексеева, глава Московской хельсинкской группы, отреагировала на это заявление словами: «Это тот редкий случай, когда я согласна с РПЦ». Высказались «за» и крупные представители Русской церкви за рубежом. Более 50 видных историков и юристов направили мэру столицы и президенту РФ письмо, в котором было сказано: «Мы поддерживаем предложение о переименовании станции метро «Войковская» и платформы МКЖД «Войковская» не потому, что Войков советский деятель, а потому, что он террорист и убийца невинных детей».

Элегантно высказался известный журналист Дмитрий Киселев: «Хорошая идея – вывешивать на улицах, зданиях и станциях метро доски с краткой информацией о тех, чье имя увековечено, кем и за что. К слову, в Париже это повсеместно. Да и у нас бы такую практику пошире ввести. Например, станция «Войковская» названа по результатам народного голосования в Интернете в честь Петра Лазаревича Войкова. Террорист и цареубийца, советский дипломат, безвременно погиб». Тогда у пассажиров метро появится хоть какая-то наколка, почему именно «Войковская», и снимутся неудобные вопросы». Наконец, адвокат Российского императорского дома Герман Лукьянов был уверен, что станцию переименуют: «Войков – это душегуб и палач! Это олицетворение победы зла над добром, победы человеконенавистничества, ненависти к собственному народу. Этот человек выписал пять пудов серной кислоты для уничтожения детских тел! И такой человек – герой?! – задает адвокат риторический вопрос. – Это не герой! Он не научит нацию жить в процветающем демократическом, правовом обществе».

После нас хоть потоп

Так почему же не переименовали? Многие видят причину в том, что граждане просто не захотели согласиться с бытовыми неудобствами, которые сопровождают любое переименование. Стоит заметить – не такие уж длительные и большие… По большому счету это был выбор по принципу «после нас хоть потоп» – а те, кто после нас, пусть сами о себе подумают. Остается вопрос, который задал в «Правмире» священник Дионисий Костомаров: «Солженицын писал в «Архипелаге ГУЛАГ», что многие были вынуждены совершать ужасные поступки, что мало кого можно было обвинить в то страшное время в сознательном выборе зла, на зло подталкивали страхом и атмосферой ада. Но сегодня мы можем выбирать. И что же мы выбираем?»

Действительно – что?

Сегодня в России насчитывается более:

11 000 улиц Свердлова

8 400 – Советских

7 000 – Октябрьских

5 600 – Ленина

5 000 – Комсомольских

990 – Революции

550 – Урицкого

По данным фонда «Возвращение»

Маргарита КОЛОКОЛЬЧИКОВА

  Может быть, хватит?

Отказ москвичей менять существующее название – признак оптимистический

Ничего вечного

Недавно натолкнулся я на статью доктора филологических наук А. В. Суперанской, после прочтения которой стало мне страшновато, и вот почему. Поправить, отредактировать прошлое многие хотят, все, как говорится, не без греха. Но мы на фоне этих многих выделяемся каким-то особо изощренно-хамским отношением к собственной истории. Теперь цитата. «В разных странах отношение к географическим названиям различно. Так, в Англии за все время ее существования не было ни одного переименования. Даже такие названия, как Чертова Дыра или Устье Дьявола, не вызывают отрицательного отношения, потому что они отражают какую-то географическую реалию. Англичанин говорит: «Мы живем в Чертовой Дыре, и мы гордимся этим, черт возьми!»Один из мотивов переименования – дружба с представителями других стран. Город Мелекес Ульяновской области в честь дружбы с Болгарией был переименован в Димитровград. Но болгары свой город в Мелекес не переименовали. Ставрополь-на-Волге стал Тольятти, но в Италии ничего в честь российских городов переименовано не было. В знак особой дружбы с Казахстаном станцию метро «Братеево» назвали «Алма-Атинская»… Название Братеево известно по документам с 1628 года. Фактически оно существовало и раньше. Там же был и Братеевский холм.

Чехи и поляки, на территориальную целостность которых неоднократно покушались немцы, бережно хранят свои исторические географические названия. Немецкие названия Карлсбад, Бреслау после войны получили славянские формы Карловы Вары, Вроцлав. Это не переименование, а возвращение исконных названий».

Кроме того, доктор филологии ссылается на автора однотомного Словаря русского языка С. И. Ожегова, который рассказывал, что «до революции работавшие на почте люди по одним лишь названиям улиц могли узнать, в какой город адресовано письмо, настолько индивидуальными были эти названия. Сейчас подобных названий сохранилось немного: Щипок, Балчуг в Москве, Крещатик в Киеве, Дерибасовская в Одессе».

Что касается Красноярска, то, наверное, лишь специалист, да и то не всякий, сможет перечислить улицы, сохранившие свои исконные названия с царских времен. Тут, в общем-то, и перечислять нечего. «В мае 1921 г. решением коммунального отдела Енисейского губисполкома названия всех улиц Красноярска были изменены, – пишет ведущий специалист архивного агентства В. В. Чернышов. – Старые дореволюционные имена сохранили всего две улицы – Гоголя и Пушкина (ныне в Железнодорожном районе). Новые названия, по мнению инициаторов переименования, должны были соответствовать революционной эпохе. Так, Воскресенская улица (ныне проспект Мира) была переименована в Советскую улицу, Благовещенская – в проспект Ленина, Гостинская – в улицу Карла Маркса». Свистопляска с переименованиями продолжалась и в последовавшие десятилетия, поскольку кто-то из «пламенных» и «несгибаемых» попадал в опалу, включая и самого, величайшего из величайших – расписывать этот нудный процесс нет никакого желания.

Пожалуй, единственное светлое пятно в нашей переименовательной истории – только те улицы, парки, скверы, которым присвоены имена героев войны – людей и подразделений, а также выдающихся покорителей Севера, ученых и других по-настоящему достойных людей. Самое приятное, что эти имена давали по большей части новым улицам – отчего, хочется верить, они на веки вечные останутся исконными. Так же как Водометный переулок и улица Весны…

Главное же вот в чем: пытаясь искоренять «наследие совка» в топонимике, мы полностью копируем повадки ушедшего строя, для которого имя было такой же переменной величиной, как и сам человек.

Топонимический террор

Правда, в случае со станцией метро (а заодно и улицей с тем же названием) возникает аргумент аргументов: Войков – нехороший человек, он участвовал в убийстве царской семьи, включая детей. Лично стрелял, или даже был организатором. Приводятся подробности – будто бы заготовил четыре пуда серной кислоты для уничтожения тел.

Как всегда красочно высказался В. В. Жириновский: «Если доказано, что эти люди убили, то как мы скажем детям? «Папа, вот эта улица Войковская, это кто такой, этот дядя?» «Дядя убил царя… А этот дядя убил губернатора, а этот убил министра». И мальчик будет расти в мыслях, что надо убить кого-то, чтобы твоим именем назвали улицу. Памятник поставят. Это чудовищно».

Да, разумеется, чудовищно, поскольку чудовищна любая история – и не только советская. Марат с Робеспьером, чьими именами засижена российская топонимика, были подлинными чудовищами – и что с того? Идеи Сен-Жюста по своей античеловеческой откровенности не уступают идеологии Нечаева, Гитлера, Пол Пота – а ему ставят памятники на родине. Каляев убил великого князя Сергея Александровича (а хотел убить всю царскую семью – не дали) – его имя до сих пор носят улицы в Санкт-Петербурге, Рязани, Воронеже, Пензе, Краснодаре – в самой Москве. Дмитрий Каракозов, стрелявший в Александра II в 1866 году, «подарил» свое имя улицам в Туле, Пензе, Можайске. Улицы Халтурина, пытавшегося взорвать царя-освободителя, есть в Петрозаводске, Иркутске, Екатеринбурге и опять же в обеих столицах. Память о Желябове, Кибальчиче, Перовской, Михайлове и Рысакове – обо всех, кто довел этот длительный кровавый проект до конца – хранят улицы многих городов, включая Питер. (Только одна из участниц компании, Геся Мировна Гельфман, почему-то не удостоилась такой чести.)

Так что товарищ Войков на этом фоне – разумеется, очень скудном, можно было бы перечислять долго – смотрится хоть и не заурядным, но и не выдающимся персонажем. Почему взялись именно за него? Может быть, потому что убитая им семья не рядовая, она была канонизирована. И вообще вся эта заваруха с Войковской «совпала» с повторной экспертизой останков, которая непонятно зачем понадобилась.

Если же продолжить тему «чудовищности» истории и окинуть взглядом то, что творили сами помазанники, включая причтенных к лику святых, на их фоне сразу бледнеют любые террористы. Объясняется это не только тем, что у царей возможностей для убийства больше – просто всякое установление порядка (т. е. работа царя) есть по сути своей война с несогласными, а на войне – кровь, причем с обеих сторон. Однако стоит отметить, что во все времена в царском сословии процент потерь всегда больший, чем в солдатском, – отсюда и некоторая «извинительность» насилия власти.

Свидетельство мелочности

Так или иначе, наша страсть к «восстановлению исторической справедливости», обрушенной в советские годы, по духу своему абсолютно советская. Во главу угла ставится сиюминутная политическая конъюнктура, которая может с десяток раз поменяться при жизни одного поколения, а по сравнению с веком городов она вообще исчезающе ничтожная величина. Если же кому-то противно ходить по улицам имени террористов и цареубийц, то можно утешиться тем, что эти персонажи будут бесконечно превращаться из героев в злодеев и наоборот (что сейчас и происходит), но их роль в истории от этого не станет менее значимой, чем она есть. Кесарь и слесарь равны только перед Богом, а в истории между ними – пропасть, если, конечно, их жизни не пересекутся.Страсть к переименованиям – свидетельство не исторической справедливости, а исторической мелочности, вносящей путаницу в умы, и вообще в жизнь простых граждан – особенно таксистов. Имя Войкова должно остаться хотя бы как память о тех временах, когда было принято называть улицы именами политических убийц. Потом оно, может, и вовсе сотрется, и образованные родители объяснят, что местность сия названа по слову «вой», что в старину означало воина.

Мнение

Анна Трапезникова, кандидат филологических наук, член комиссии по наименованиям и перенаименованиям внутригородских объектов г. Красноярска

Люди, стремящиеся переименовать улицы, которые носят имена тиранов и убийц, сами того не подозревая, делают им замечательный пиар. Мало кто из живущих на Свердловской помнит (знает), кто такой Свердлов. В лучшем случае – каждый 20-й житель. «Реформаторы» не знают о языковых законах, по которым живут названия улиц. Любое название со временем превращается в метку, опустошенный знак. Раньше это было именем революционера, теперь просто обозначение улицы, на которой живет бабушка и по которой можно выехать из Красноярска в Дивногорск. Названия улиц – часть нашей истории, не надо уподобляться большевикам, одномоментно переименовавшим все кроме улиц Пушкина и Гоголя. Время рассудит само: о ком-то будут помнить вечно, а кто-то, как Войков или Свердлов, просто канет в Лету.