В органах прокуратуры наш сегодняшний собеседник работает больше четверти века. «С каждым годом задачи, стоящие перед нами, становятся сложнее, как и сама жизнь. Главное – не забывать самое важное правило: не знаешь, как поступить, поступай по закону! На том и стоим», – говорит руководитель уголовно-судебного управления краевой прокуратуры Андрей СМИРНОВ.
25 тысяч уголовных дел
– Андрей Юрьевич, функции управления, которое вы возглавляете, в принципе понятны даже из названий его подразделений: отдел государственных обвинителей, апелляционный отдел, кассационно-надзорный отдел. Если в широком смысле, то главная задача ваших сотрудников – контроль за соблюдением законности на всех стадиях уголовного судопроизводства?
– Совершенно верно. Вместе с прокурорами городов и районов мы обеспечиваем поддержание обвинения от лица государства в судах – от мировых и районных до краевого, обжалуем незаконные судебные решения и постановления по уголовным делам. Добиваемся поэтапной проверки всех судебных решений… Работа серьезная и очень ответственная, только в прошлом году в судах края было рассмотрено 25 тысяч уголовных дел, и каждое у нас должно быть под контролем.
– Конвейер…
– Нет, мы не можем относиться к своей работе как к конвейеру. За каждым уголовным делом, за каждым судебным решением стоит судьба реального живого человека, поэтому мы не имеем права на ошибку. Ни в отношении потерпевшего, ни в отношении подсудимого. Каким бы он ни был жуликом и рецидивистом, закон нарушаться не должен! В прошлом году сотрудники нашего управления лично изучили и перепроверили более 8 тысяч приговоров и других судебных решений. Нашли полторы тысячи ошибок и дали указания их исправить. По нашим представлениям в апелляционном порядке устранены различные судебные ошибки в отношении 1 700 лиц, в той или иной степени это коснулось 600 приговоров. Кроме того, 108 приговоров, уже вступивших в законную силу, отменены либо изменены в кассационном порядке вышестоящими судебными инстанциями.
– После вмешательств надзорных прокуроров повторные приговоры обычно смягчаются или ужесточаются?
– Чаще всего после рассмотрения уголовных дел в суде апелляционной инстанции осужденным снижалось назначенное наказание. Однако в прошлом году более 60 осужденных получили после пересмотра их дел более суровое наказание или их действия были переквалифицированы на более тяжкие составы преступлений.
– О каких преступлениях идет речь?
– О разных: мошенничества, квартирные кражи, наркоторговля. Например, в прошлом году Зеленогорский городской суд приговорил наркоторговца за совершение семи особо тяжких преступлений в составе организованной группы к 9 годам лишения свободы в исправительной колонии особого режима. Мы обжаловали приговор. Судебная коллегия, признав доводы представления прокурора обоснованными, сочла назначенное наказание по совокупности преступлений чрезмерно мягким и усилила его до 11 с половиной лет лишения свободы.
– Накинули, значит, довесок больше «двушечки»? Хорошо…
– Замечу, что в отношении наркотиков закон у нас суров. За сбыт дают очень большие сроки.
«Неправильная» конфискация
– А много ли у нас в крае выносится оправдательных приговоров? Бытует мнение, что прокуроры считают оправдательный приговор чуть ли не поражением.
– Вспоминаю, как адвокаты сильно обиделись на председателя Красноярского краевого суда Николая Викторовича Фугу, когда тот объяснил, почему у нас не должно быть оправдательных приговоров. И я с ним полностью согласен. Он очень правильно сказал: если человека суд оправдал, значит, его незаконно привлекли к уголовной ответственности. Значит, на каком-то этапе следствия и надзора мы сработали плохо, что-то упустили! Ведь, по идее, если человек оказался невиновен, это дело вообще не должно было дойти до суда. Поэтому по каждому оправдательному приговору мы проводим серьезнейшие служебные проверки. Начиная от того, кто зарегистрировал материал, кто арестовывал, кто и как вел следствие, – заканчивая работой нашего государственного обвинителя. Словом, все разбираем по косточкам, чтобы выяснить: кто допустил ошибку, на каком этапе? Следствие? Прокуратура? В прошлом году у нас в крае судами разных инстанций было оправдано 32 человека. Но семь оправдательных приговоров были отменены по нашему представлению как незаконно вынесенные. По одному уже состоялся обвинительный приговор. А по четырем делам, внимательно их изучив, мы вообще отказались от государственного обвинения. Но это, я повторяю, не поражения, а ошибки. Если мы их видим, пресекаем, значит, сотрудники управления не зря едят свой хлеб.
– Андрей Юрьевич, в последние годы от людей в погонах мы слышим, что система наказаний в России становится более мягкой, либеральной. Но народ говорит: либеральной она становится не для всех: тем, кто ворует миллионами и эшелонами, у нас дают какие-то смешные сроки или вообще отпускают по амнистии, а вот «мужику за мешок картошки» могут впаять года три. Этот «мужик с мешком картошки» уже стал каким-то нарицательным персонажем…
– Да, взят курс на то, чтобы уходить от наказаний, связанных с лишением свободы, за преступления небольшой тяжести. И это, наверное, правильно. Главное ведь не суровость наказания, а его неотвратимость. Но люди, я согласен, справедливо возмущаются, когда кто-то наворовал, допустим, на 130 миллионов, а получил за это четыре года. Причем половину у него еще не изъяли, непонятно куда это все ушло и на кого оформлено… Сложно объяснить обывателю, что у нас сейчас имеется множество смягчающих обстоятельств, досудебных соглашений, особый порядок судопроизводства и т. д. По всем этим позициям идут сокращенные сроки наказания, понижается его максимальная кратность… И ситуация иногда доходит до парадоксального. Начинают считать все эти смягчающие кратности, смотришь – преступника уже освобождать надо, потому что он в СИЗО свой срок отсидел.
А за экономические преступления предлагается больше наказывать рублем, применять экономические санкции, штрафы, конфискацию и прочее. Что касается конфискации, то мое личное мнение: надо возвращать ее в том варианте, который был в старом Уголовном кодексе РСФСР. Сейчас она… немножечко не такая. Поймали мы, допустим, взяточника – нам надо доказать, что его имущество добыто преступным путем. Причем по каждому объекту: машине, квартире… Раньше была статья 93 прим. «Хищение государственного имущества в особо крупных размерах». Инкриминируют ее тебе – значит, конфискуют все. Я в органах работаю давно, захватил еще Советский Союз. И у меня есть возможность сравнить систему права, которая была тогда, и которая действует сейчас. И в этой части сравнение явно не в пользу нынешней. Хотя мы настаиваем, активно боремся за то, чтобы конфискация была ощутимой, чтоб больно била расхитителей и взяточников. Генеральный прокурор, руководство прокуратуры края ставят нам такую задачу, и правоохранительные органы стараются оказать всяческое содействие: найти это имущество, доказать его происхождение. Хотя это и очень сложно сделать в рамках существующих законов. Но мы работаем, и есть результаты. В прошлом году конфискация была применена к 42 лицам. Изъято различное имущество и 140 тысяч наличными деньгами.
– Всего-то?!
– Так я и говорю: надо вернуть ту конфискацию, которая была в старом УК РСФСР. Но это вопрос не к нам, а к законодателям.
И судьи подсудны
– Как у нас в крае идет борьба с коррупцией? Порадуйте цифрами.
– В 2015 году судами было рассмотрено 194 уголовных дела в отношении 201 человека. 173 из них осуждено. В том числе за взятки – 24.
– В каких сферах работали эти люди?
– В контролирующих органах, органах местного самоуправления, в сфере обслуживания, здравоохранения. Реальное лишение свободы по коррупции было назначено 18 лицам. Сроки – от двух до 14 лет. Самый большой штраф (183 млн рублей) был назначен руководителю лесничества в Минусинске. Плюс 14 лет лишения свободы. Всего судами края штраф в виде основного наказания за дачу и получение взятки назначен на общую сумму 16 миллионов, в качестве дополнительного – на 300 миллионов.
– Имена чиновников и одного депутата Заксобрания, которым были предъявлены обвинения в коррупции, мы знаем. Можете поделиться подробностями: как идет следствие, что уже накопали?
– Следствие ведется по закону, тщательно и скрупулезно. Других подробностей сообщить пока не могу, это будет некорректно. Будут вынесены приговоры – все расскажем.
Что касается «мужика с мешком картошки», которому якобы «дали три года», то это, извините, фантазии. Могу вас заверить: такие приговоры редкость. А если они выносятся, то впоследствии отменяются. У человека, впервые совершившего преступление небольшой тяжести, сейчас нет шансов получить наказание, связанное с реальным лишением свободы. Если первая кража, да еще если обвиняемый несовершеннолетний, он останется на свободе. Мало того, законодатель отменил такое понятие, как «особо опасный рецидивист», изменили формулировку. Взять, например, карманника, который совершает кражи на небольшие суммы одну за другой. Украл – выпил – в тюрьму… Сколько у него таких эпизодов? Много! Но он теперь не считается рецидивистом. Потому что совершает преступления небольшой тяжести…
– У нас есть такая почти неприкосновенная категория граждан, как судьи и прокуроры. Вам или вашим коллегам приходилось поддерживать обвинения в судах в отношении своих коллег?
– Почему «неприкосновенная»? Перед законом все равны. В конце 90-х к уголовной ответственности привлекались судьи. Они получили реальные сроки за взятки. Своих прокуроров мы очень сурово наказываем за это дело. Как только хоть какая-то информация появляется, хоть намек, наша служба собственной безопасности тут же начинает присматриваться к человеку, его расходам и образу жизни. Был у нас в Богучанах один прокурор. Купил автомобиль за 4,5 миллиона, пошла информация, что обложил «данью» местных предпринимателей и т. д. Вскоре его задержали с поличным при получении взятки. Получил шесть лет в позапрошлом году. Несколько лет назад я лично поддерживал обвинение по делу заместителя прокурора одного из районов края, который не просто «крышевал» наркоторговцев, но и сам был уличен в сбыте наркотиков. Это было очень незаурядное дело. Сам подсудимый, прекрасно знающий методы оперативно-разыскной деятельности, требования уголовно-процессуального и уголовного законодательства, вместе с адвокатом жестко отстаивал позицию о невиновности: это, мол, провокация. Одних только ходатайств об исключении доказательств было больше 70. Пришлось, что называется, попотеть. Он получил серьезный срок. Но самое интересное, что после условно-досрочного освобождения за примерное поведение бывший коллега нашел меня и поблагодарил, что его вовремя «посадили». Сейчас у него семья, дети, работает в солидной компании. И, знаете, это, наверное, самый главный результат, потому что наша работа не ограничивается схемой «поймали – доказали – посадили».
Грамотные жулики
– Изменился ли преступник за последние 10–15 лет и сами преступления? Что нового появилось в арсенале жуликов?
– Конечно, изменился! Преступники активно используют достижения прогресса. В прошлом году в суде первой инстанции у нас рассматривалось дело банды Блинкова – так называемые компьютерные закладчики. Торговали наркотиками через Интернет. У них там все было настолько законспирировано, что они даже не знали друг друга, познакомились только в суде. Но при этом схема была до такой степени отлажена: один привозит наркотики из Таиланда, другой их упаковывает, они отправляются в Новосибирск, оттуда – еще куда-то. Третий делает закладки и сообщает о них покупателям. Кто-то по компьютеру их пробивает. Свои пароли, шифровки… Вычислить их было очень трудно. Работали ФСБ, ФСКН, ребята из группы «К». Группа действовала с 2012 года. В приговоре было сказано: «Занимались реализацией наркотических средств синтетического происхождения бесконтактным способом». Когда такое раньше было? Нам приходится учиться вместе с жуликами, чтобы бежать впереди них. Они же придумывают массу схем, совершенствуют их. Все эти синтетические наркотики все время новые появляются, наркоконтроль не успевает заносить их в свои реестры… А УПК требует провести экспертизу, вычислить сухой остаток, там масса разных требований, все это надо доказать…
– Вы за смертную казнь?
– Раньше, когда был помоложе и было меньше опыта, – да. Сейчас – против. Всегда вспоминаю дело жителя Дивногорска – он был осужден за убийство, которого не совершал. Этим делом как раз занималось мое управление, готовили заключение о возобновлении производства по вновь открывшимся обстоятельствам. Там, казалось бы, все было против него! Факты, улики, вещдоки, свидетельские показания… Осудили мужика на длительный срок.
А потом выяснилось, что женщину убил маньяк Ершов. Во время следствия он признался в этом убийстве, показал на месте, как все было. Мы понять ничего не можем – как?! Человек ведь уже сидит! Это говорит о том, насколько прокурор должен быть внимателен на всех этапах следствия и судебного разбирательства, как должен уметь оценивать ситуацию, скрупулезно собирать и сопоставлять факты…
Творческая работа
– Вы много лет в правоохранительной системе, вам часто приходится общаться не с лучшими представителями общества – ворами, мошенниками, убийцами… Наверное, трудно бывает сдержаться от гнева, ненависти? Не мешают ли собственные эмоции работать, когда общаешься со всяким отребьем? Или… форму надел, переступил порог суда или прокуратуры, и все эмоции оставил за порогом?
– Нет, ну почему… Ничто человеческое нам не чуждо. Иногда можно и эмоции показать, если ты стопроцентно уверен в себе, чувствуешь свою правоту. От того, как прокурор ведет себя в процессе, как он выстраивает линию обвинения, зависит и поведение обвиняемых. Не каждый посмеет на него нападать и угрожать. Никогда не надо орать, грубить, хамить. Надо вести себя идеально. И подсудимый чувствует эту дистанцию. Прокурор должен знать психологию. С кем-то тихо и спокойно надо говорить, а с кем-то – громко и с металлом в голосе.
Или, бывает, на тебя адвокат необоснованно нападает, намеренно провоцирует, а ты хорошо знаешь закон и материалы дела, понимаешь, что прав. Вот тут можно в атаку пойти, приструнить его. Судебный процесс невозможен без элемента состязательности. Это как шахматы – определяешь тактику, выстраиваешь ходы…
Вообще, я считаю, умение быть объективным, несмотря ни на какие эмоции, – процентов 50 профессионализма. Этому мы учим и молодежь, которая приходит к нам на работу.
– В ваше управление трудно попасть?
– Нелегко. Уголовно-судебное управление – это бренд. Отбор сюда идет очень серьезный, к нам попадают только лучшие. Я горжусь своими сотрудниками, они настоящие профессионалы. Хотя иногда с грустью замечаю, как быстро летит время. Вроде еще вчера вот эта девушка или парень пришли к нам зеленые и неопытные, а сегодня они уже советники юстиции, участвуют в серьезных процессах.
Помню, моя соседка, совершенно далекий от нашей системы человек, попала как-то на судебное заседание апелляционной инстанции. Там участвовал наш молодой сотрудник из апелляционного отдела. Фамилию называть не буду, чтоб он не загордился, а другие не обиделись. «Ну этот, твой, – говорит соседка, – он такой! Он адвокату не дал рта раскрыть, как начал сыпать законами… Разделал под орех. И так аргументированно! Я только его 15 минут и слушала. Судья говорит: все правильно, все отменено, идите… Вот это прокурор!»
Мне было приятно, не скрою. И это сказал обыватель, который не знает нашу кухню. Но для того чтобы так было, этот парень сидит часами перед двумя компьютерами. Там ему надо посмотреть практику, там – что по делу возникло. Чтобы получались такие прокуроры, их надо готовить, постоянно обучать, передавать опыт. Мы учим молодежь: наша работа творческая! Уйдите от шаблонов, от формализма, не забывайте, что мы работаем с людьми. Хотя полностью уйти от регламента, требований закона, конечно, невозможно. Он всегда будет побеждать. Мы же люди в погонах, и закон для нас – превыше всего.
«У меня всегда была тяга к справедливости»
Еще студентами мы помогали операм Центрального РОВД раскрывать преступления. Я тогда всю Покровку излазил. Искал ворованные велосипеды. Принимал участие в отслеживании первого наркотрафика в Красноярске. Наркокурьер был в одной из красноярских гостиниц, надо было посмотреть, кто выйдет с ним на связь. Но жулики всех оперов знают, а у меня лицо незасвеченное. Отследил я этого курьера, опера потом вели его до самого Иркутска, чтобы выявить всю цепочку…
После третьего курса призвали в армию на два года. Попал в танковые войска.
Дедовщина в то время была жестокая. Но у меня всегда было чувство справедливости. Решил, что не дам себя в обиду. В первую же ночь «деды» нас попытались «поставить на место». Подняли, выстроили. Нас было семеро красноярцев. И только мы вдвоем с Петькой Фуфаревым не поддались. Стали друг к другу спинами, решили драться до последнего, а там ребята были серьезные. Думаю, либо прибьют, либо… Они побоялись нас трогать. А остальных немного помутузили.
Получилось так, что к концу первого года службы одного моего земляка сильно избили, нанесли тяжкие телесные повреждения. Кто-то из «дедов». И я начал собственное следствие. Не хочу хвастать, но за ночь фактически преступление раскрыл, вычислил этого человека. Над ним устроили показательный суд в гарнизонном военном суде, на котором я выступал общественным обвинителем. Это был мой первый опыт обвинения.
В 88-м вернулся из армии, восстановился в университете, познакомился с будущей женой, она училась здесь же, на юрфаке. На следующий год поехали с ней отдыхать в Сочи. Приехал с курорта в шортах, в майке. Так и зашел сюда, в это здание на Мира, 32, в котором сейчас работаю. У меня на руках было направление на практику. Говорю: «Отправьте меня в родной Кировский район». Начальник отдела кадров предложил присесть, написать автобиографию. Посмотрел ее и говорит: «А не хочешь ли ты поработать в прокуратуре по надзору за исправительными учреждениями?» Я не понял, спросил: «Практикантом?» – «Да нет, стажером. Оклад 156 рублей». Так продолжилась, но уже в ранге прокурорского работника, моя трудовая биография. Много поездил по краю, по «зонам»…
С тем периодом связана одна история, которая научила меня, как важно в нашей в работе быть дотошным, все проверять и перепроверять.
Подняли меня как-то утром. Говорят: «В седьмой колонии нападение на офицера». Приезжаю, а там стоит такой… Чуть выше меня ростом и такой же худой, как я тогда. Офицеры показывают мне помятый «нож» из фольги, с которым он «нападал». Думаю: и что здесь возбуждать? Он же ненормальный. Поговорил с «террористом». А тот как начал меня заваливать каббалистикой и нести какую-то нереальную ерунду, но так красиво… Ну, думаю, точно псих. Смотрю личное дело – психиатрическую экспертизу не проводили. А сидит за убийство! Отправляю этого товарища в Москву, в институт им. Сербского. Там у меня его оторвали с руками и ногами. Прислали заключение на 35 листах с подробным диагнозом, один такой на сто тысяч. Отменили ему приговор, отправили на лечение.
Андрей Юрьевич СМИРНОВ
Родился в 1966 году в Красноярске в рабочей семье.
Окончил юрфак КГУ.
Служил в армии. Гвардии старшина запаса.
С 1989 года работает в органах прокуратуры Красноярского края.
С 2002 года возглавляет уголовно-судебное управление краевой прокуратуры.
Старший советник юстиции. Почетный работник Прокуратуры Российской Федерации. Неоднократно поощрялся генеральным прокурором РФ и прокурором края. Награжден почетной грамотой Законодательного собрания.
Жена, Алла Васильевна, советник юстиции, почетный сотрудник Следственного комитета РФ. Сын Кирилл учится на третьем курсе юрфака СФУ.
