Сам по себе Новый год – чьим бы он ни был: китайским, мусульманским, яванским или нашим – дата условная, поскольку означает полный оборот нашей планеты вокруг Солнца. Тут все зависит от точки отсчета, а стать ею может каждый из дней.
Поэтому, если заглянуть во всемирную историю, празднование новолетия характеризуется широчайшим разнообразием дат. Только у нас, на Руси, этот день побывал и в марте, и в сентябре, и в январе – а из-за конфликта календарей появился даже сугубо наш и ничей больше старый Новый год. Но календари – отдельная тема. Важно, что праздник, на какой бы день он ни приходился, обрастал традициями и всевозможными суевериями – вполне безобидными, если, конечно, не принимать их всерьез. А то, к примеру, всем угодившим в ту самую «волшебную ночь» в больницу или в полицейский участок не следует ждать от следующих 364 дней ничего хорошего в силу расхожего «с кем год встретишь, с тем и проведешь»…
Но, по сути, в самом понятии «Новый год» главное слово – «новый», поскольку в природе человека заложены желание начать все с чистого листа и вера в то, что начинается цикл времени, в котором все будет по-другому и лучше, чем прежде. Тоже, конечно, суеверие, но очень оптимистическое…
Весна – осень – зима
До XV века Новый год в нашей стране отмечали 1 марта. Как пишет в своей книге «Праздничные службы и церковные торжества в старой Москве» Григорий Георгиевский, первый весенний месяц был выбран потому, что на него часто приходилась Пасха, а это и есть подлинное начало церковного года, определяющее порядок евангельских чтений и даты многих праздников. «Вместе с этим основанием для начинания года с марта служило и древнее церковное верование, что именно в этом месяце получил начало видимый мир, человек и вся тварь… Однако до нашего времени не сохранилось никаких данных для суждения о том, в какой форме совершалось празднование этого дня Церковью, и даже было ли оно».
Зато когда Новый год в подражание грекам «переехал» на 1 сентября, празднования начались самые обширные, пышные и, что особенно интересно, подробно описанные. В том числе заезжими иностранцами. Адольф Лизек, участник посольства императора Леопольда к царю Алексею Михайловичу, стал свидетелем таких торжеств в 1675 году. «Митрополиты, епископы и игумены, по два в ряд, поздравляли с Новым годом царя, а потом патриарха, с низкими поклонами. Царь отвечал им небольшим наклонением головы, а патриарх благословением. После почтеннейшего духовенства царя приветствовали бояре и вельможи, кланяясь почти до земли, а за всех говорил князь Одоевский. Между тем с другой стороны один из епископов, от имени прочих и всего духовенства, в то же время приносил патриарху поздравления с Новым годом. Когда князь и епископ кончили свои речи, то военачальники, находившиеся на левой стороне, и бесчисленное множество войск, наполнявших площадь, и весь народ – все в одно мгновение ока ударили челом до земли. Это была поистине трогательная картина благоговейного почтения венценосцу».
После церемониальной части все шли на литургию, а после нее – по соответствующим званию «банкетам» – кто за царский стол, кто домой или в гости, а простонародье – угощаться вином и пивом, которыми была уставлена Красная площадь и ближайшие к ней улицы.
Вообще, чин «летопроводства» был куда более обширным, чем его описывает германский дипломат, но с такой пышностью встречали Новый год, помимо столицы, только в Новгороде и в Киеве. В прочих городах, надо полагать, все было проще. По-домашнему, короче говоря.
Чтоб привыкали к канонаде
Великий, отреформировавший все, что только можно, не обошел и Новый год – праздновать его стали 1 января, а летоисчисление вести не от сотворения мира, а от Рождества Христова. Хотя известный новогодний указ царя датирован еще по-старому.
«7208 году декабря в 20 день великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России указал сказать:
Известно ему, великому государю, стало, не только что во многих европейских христианских странах, но и в народах словенских, которые с восточною православною нашею церковью во всем согласны, как: волохи, молдавы, сербы, долматы, болгары, и самые его великого государя подданные черкасы и все греки, от которых вера наша православная принята, все те народы согласно лета свои счисляют от Рождества Христова в восьмой день спустя, то есть января с 1 числа, а не от создания мира, за многую рознь и считание в тех летах, и ныне от Рождества Христова доходит 1699 год, а будущего января с 1 числа настает новый 1700 год, купно и новый столетний век; и для того доброго и полезного дела указал впредь лета счислять в приказах, и во всяких делах и крепостях писать с нынешнего января с 1 числа от Рождества Христова 1700 года».
Царь приказал развешивать на воротах «некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, елевых и можжевеловых, против образцов, каковы сделаны на Гостине дворе и у нижней аптеки», а также палить из всего, что стреляет, – «в знак веселия». Относительно последнего новшества занимательное объяснение оставил прусский министр барон Фельд, которому царь будто бы сказал, что «чрез увеселительные огни я могу приучить своих подданных к военному пламени и в оном упражнять; поелику я приметил из опыта, что тем менее страшимся военного пламени, чем более привыкаем обходиться с увеселительными огнями».
Георгиевский добавляет к словам барона: «По-видимому, действительныя цели и ожидания императора оправдались вполне».
Соперничество с Рождеством
После смерти Петра многое из его наследия было намеренно забыто, в том числе и еловые ветки на воротах. Но в следующем веке новогодние традиции начинает перенимать близкий по времени великий праздник – Рождество Христово. Ель становится его символом. Тогда еще было далеко до приключений с календарями, поэтому отмечали его 25 декабря. Но пройдет еще столетие, и светский Новый год отберет у христианского праздника и елку, и подарки в носке – примерно таким манером ночью, тайком, подбрасывал деньги бедным людям епископ Мир Ликийских Николай. Потом Рождество с Новым годом разойдутся так, что новолетие будет приходиться на рождественский пост, а святитель Николай превратится в Деда Мороза, к которому в 1937 году добавят Снегурочку.
Но человеческая память – не телевизор, ее одним щелчком не переключишь на другую программу….
«– Во что мы будем играть? – спросила Владимира Ильича маленькая девочка. – Давайте скорее!.. Ну, во что же?
– Сейчас давайте водить хоровод вокруг елки, – предложил Владимир Ильич. – Петь будем, а потом в кошки-мышки…
– Согласны, согласны! – хлопая в ладоши, закричала девочка, и все другие хором за ней.
– Согласны? Ну так что же, за чем дело стало?.. Давай руку!.. Ну, живей, присоединяйтесь!
И мигом образовался большой круг детей и взрослых. Владимир Ильич пошел вокруг елки, и все за ним». (В. Д. Бонч-Бруевич, «На елке в школе».)
То, что многие из нас читали про новогоднюю елку, на самом деле было про елку рождественскую. Вообще может показаться парадоксом: в атеистическом государстве Рождество оставалось праздничным днем до своего полного запрета в 1929 году, но ни 31 декабря, ни 1 января не были выходными до самого конца 1947 года.
Новый год, конечно, праздновали – только без елки, она вместе с Рождеством попала под запрет. Но в 1935 году за нее вступился первый секретарь Киевского обкома Павел Постышев. «Правда» опубликовала его статью, вот цитата: «В дореволюционное время буржуазия и чиновники буржуазии всегда устраивали на Новый год своим детям елку. Дети рабочих с завистью через окно посматривали на сверкающую разноцветными огнями елку и веселящихся вокруг нее детей богатеев. Почему у нас школы, детские дома, ясли, детские клубы, дворцы пионеров лишают этого прекрасного удовольствия ребятишек трудящихся Советской страны? Какие-то, не иначе как «левые» загибщики, ославили это детское развлечение как буржуазную затею».
Поскольку автор был человеком весомым и наверняка рупором высочайшего мнения, Новый год с того времени начал приобретать знакомые нам очертания. В 1939-м Постышева расстреляют, а елка останется.
Шарики и пушки
Во время Великой Отечественной войны страна продолжала выпускать елочные украшения – разумеется, не в прежних масштабах и по новым технологиям, поскольку промышленность была переведена на военные рельсы. Например, делали их на кабельных заводах из остатков проволоки и фольги; шарики стали побочным продуктом электролампового производства – та же лампочка, только без цоколя. Остальное люди делали сами – вырезали из бумаги, находили эстетическое применение стреляным гильзам, колбам и пробиркам… Дед Мороз к мешку с подарками получал вдобавок автомат. Полиграфисты выпускали серии открыток «Новогодний привет героическим защитникам Родины!», а семьи военнослужащих могли получить от своих близких «Новогодний привет с фронта!».
Когда линия фронта перешла границы СССР, правительство решило провести грандиозный праздник под названием «Елка Победы». Проходил он в московском саду «Эрмитаж» с 26 декабря 1944-го по 20 января 1945 года. Эта традиция возродилась год назад.
Селедка против буйства
Новогодний стол в России такая же традиция – он может быть каким угодно, однако есть в нем элементы, которые не меняются десятилетиями. Коротко расскажем историю двух таких блюд.
По одним данным, произошло это до революции, по другим – сразу после нее, но суть вот в чем. В тогдашних заведениях общепита для людей с «очень средним» достатком выпивка стоила значительно дешевле еды. (Сейчас – строго наоборот, особенно в ресторанах.) Посетители из экономии пренебрегали закуской, которая, как известно, еще и «градус крадет», в результате быстро теряли форму – и далее известные последствия в виде драк, разбитой посуды, поломанной мебели. Говорят, этим был особенно опечален Анастас Богомилов, владелец сети кабаков в Москве и Твери. Как приучить клиентов закусывать, он не знал. Выход нашел один из его московских поваров – Аристарх Прокопцев, который правильно понял задачу: надо придумать что-нибудь сытное, вкусное и, главное, дешевое. И он придумал – взял разделанную на кусочки селедку, покрыл ее слоем лука, вареной моркови, картошки, свеклы, а сверху полил маслом. Закуска пошла на ура. Неизвестно, привело ли это к снижению числа дебошей, но так или иначе Аристарх Прокопцев вошел в отечественную историю как изобретатель «селедки под шубой». Название, кстати, тоже его.
Согласно другой версии, дело было в 1918 году, и создатель блюда вкладывал в него революционный смысл: селедка как традиционная рабочая пища символизировала пролетариев, картошка – крестьян, а свекла – кровь, пролитую за освобождение тех и других.
Впрочем, в кулинарии стран с более-менее похожей «кормовой базой» трудно найти абсолютно оригинальный рецепт. Слоеные салаты из сельди, свеклы и прочих ингредиентов были известны в Скандинавии, Британии и других странах Северной Европы. Например, англичане добавляли туда тертое яблоко и пикули. В России готовили винегрет с селедкой. Неизвестно, знал ли об этом повар Прокопцев, в любом случае он молодец, и вообще спасибо ему. А майонез, который в его времена считался барским кушаньем, вошел в традиционную отечественную рецептуру «селедки под шубой» только в середине 60-х годов прошлого века, когда этот соус начали производить в больших объемах. Примерно тогда же пошла мода и на другие слоеные салаты из самых доступных продуктов – скажем, «Мимозу», для которой нужны рыбные консервы. Уж чего, а консервов этих в бедных советских магазинах было завались.
Тайна повара Люсьена
Салат оливье изобрел в начале XIX века Люсьен Оливье, повар трактира «Эрмитаж» на Трубной площади. Столичный краевед Владимир Муравьев в книге «Московские слова и словечки» приводит рецепт с пояснением, что это оливье образца 1904 года, периода его упадка, а подлинник француз унес с собой в могилу. Так что записывайте ингредиенты и сравнивайте с тем, что едим мы: «2 рябчика; 1 телячий язык; четверть фунта паюсной икры; полфунта свежего салата; 25 отварных раков или 1 банка омаров; полбанки пикулей; полбанки сои кабуль; 2 свежих огурца; четверть фунта каперсов; 5 яиц вкрутую. Для соуса: майонез провансаль должен быть приготовлен на французском уксусе из 2 яиц и 1 фунта прованского масла».
Трактир, в котором творил этот самый Люсьен, считался заведением дорогим, соответственно, аристократическим. Ближе к концу столетия туда начала заходить публика попроще, студенты, например. Созданный им салат проделал тот же путь – только более радикально: из «князей»… нет, конечно, не в «грязи», но в нечто предельно доступное, в то, что готовится по принципу «берешь все, что завалялось в холодильнике».
Кстати, практически так же родилось другое известное блюдо – в бедных итальянских семьях все, что оставалось от обеда, выкладывали на тонкую лепешку и отправляли в каменную печь. Пицца завоевала весь мир, однако теперь никто не вспоминает, что она появилась на свет вследствие жесткой экономии продуктов. И советский оливье завоевал всю страну, основываясь на стремлении сделать нечто необычное из небогатого продуктового ассортимента.
