Корреспондент НКК побывал в мастерской талантливого красноярского художника Эдуарда Шеломова, где одним из первых познакомился с его новыми картинами, которые вышли из-под кисти живописца в этом году.
Знакомые лица
Шеломов – известный сибирский портретист. Много лет он работает в этом сложном жанре и добился больших успехов, его холсты узнаваемы, искусствоведы дают им высокую оценку, у художника есть свои поклонники.
Эдуард Викторович ШЕЛОМОВ родился в Екатеринбурге в 1962 году. Учился в детской художественной школе, окончил Екатеринбургское художественное училище, Красноярский государственный художественный институт, Творческие мастерские Российской академии художеств в Красноярске.
Участник международных, всероссийских, краевых и городских выставок.
Работы находятся в частных коллекциях и музеях России, США, Германии, Австрии, Великобритании, Китае, Польше и других странах.
Творческую работу совмещает с преподавательской – учит рисунку и живописи будущих архитекторов в строительном техникуме.
Сегодня автор готов показать широкой публике три новых портрета – Льва Толстого, Виктора Астафьева и Дмитрия Хворостовского. Они еще не покинули стен мастерской. На портрете Хворостовского только-только высохла краска – автор закончил его за пару дней до моего визита.
Журналист НКК – один из первых представителей общественности, кто видит три моих новых работы вместе, – улыбается Эдуард Викторович, по очереди устанавливая картины на мольберт, чтобы я их сфотографировал. – До этого показывал их только коллегам-художникам. Впрочем, портрет Астафьева один раз побывал на выставке.
Не исключено, что скоро новые картины разъедутся по вернисажам, попадут в частные коллекции, музеи, и неизвестно, когда снова окажутся под одной крышей. Может, на персональной выставке художника. А пока вот они, перед вами.
Льва Толстого я видел в мастерской Шеломова, кажется, года два назад. Тогда была написана только голова. А сегодня это законченная работа. С холста на нас смотрит почтенный и несколько угрюмый бородатый старец с палкой в руке, в аскетической черной рубахе. Причем смотрит он прямо тебе в глаза и, кажется, видит тебя насквозь. Вселенская мудрость и какой-то укор в этом взгляде. (В чем мы провинились, Лев Николаевич?!) Но тут же – яблоки в кармане черного балахона. Обычные красные яблоки, как у простого смертного. Всего одна деталь – и перед нами уже не только великий писатель и мыслитель, но и человек, бодрый деревенский старик, который шагал по саду со своим посохом, увидел яблоки на дереве, сорвал парочку и сунул на ходу в карман… Замечательный портрет.
А вот Виктор Астафьев. Поразительно схвачен характер нашего выдающегося земляка. Портрет простой, написан в академической манере, как, собственно, и все работы Шеломова. На нем Астафьев не улыбается, не смотрит глубокомысленно вдаль, за спиной у него нет ни Енисея, ни широких сибирских просторов. Ничего, никакой «философии». Портрет в чистом виде, в фас, без изысков. Но из трех работ именно эта зацепила меня больше других. На ней – тот самый Астафьев, которого я помню и с которым разговаривал. Спрятанная улыбка, хитринка в глазах, усталость много повидавшего человека…
Хворостовского художник изобразил в сценическом костюме. Здесь выдающийся баритон уже в зрелом возрасте. Прост, серьезен, даже суров.
Разговариваем с Эдуардом Викторовичем о том, как он работал над портретами. Хотя, конечно, дело это неблагодарное – расспрашивать художника о вдохновении, о приемах работы… Иногда он и сам не знает, откуда все это приходит и «из какого сора растут стихи». Но все же интересны были некоторые технические нюансы.
Трудно ли писать великих?
– Перед Толстым я всегда преклонялся. Глыба! Очень люблю его повести и рассказы, – объясняет мастер. – Его рисовать было трудней всего. До сих пор не могу объяснить, зачем я за него взялся. Однажды утром словно толкнуло что-то: пиши Толстого! Взял холст, краски… Конечно, смотрел портреты и наброски, сделанные Репиным, который очень много рисовал писателя. Разыскал все прижизненные фото Льва Николаевича, какие смог. Изучал их. Читал о нем. Трудно шел портрет, два года я с ним бился… Но вроде получилось, как считаешь?
А решение писать Астафьева пришло как-то само собой. Думаю: столетний юбилей же все отмечают. Надо тоже в этом поучаствовать, – рассказывает живописец. – С Виктором Петровичем я, как и многие красноярские художники, был знаком. Бывал у него в Овсянке, общались. Помню, он рассказывал всякие байки и заразительно смеялся. Портрет написался очень быстро, буквально за пару дней…
С Хворостовским художник учился в одном институте искусств (тогда он так назывался), они ровесники.
– Он на вокальном факультете, я на художественном. Иногда виделись на лекциях по истории КПСС, когда всех студентов собирали в одной большой аудитории, – вспоминает Шеломов. – Знали ли мы тогда, что перед нами будущая звезда мировой оперы? Да практически не сомневались. Дима пел потрясающе, и мы догадывались, что у него большое будущее. На этом портрете я изобразил его уже в последний год жизни, когда он, полагаю, чувствовал скорый свой уход. Здесь он в расцвете славы, поживший и много переживший. Мудр, велик и спокоен.
– Именно поэтому ты ни на одном портрете не стал писать какой-то фон? На всех трех за спиной персонажей нейтральная серая стена. Потому что они великие?
– Совершенно верно. Глыбам никакой фон не нужен, он бы здесь только отвлекал от главных фигур.
– И какова дальнейшая судьба этих картин?
– Пока не знаю. Наверное, покажу на выставках.
– А вот я, например, вижу портрет Астафьева в кают-компании нового пассажирского теплохода, который сейчас строится в Питере и будет носить имя писателя…
– Хорошие у тебя фантазии, – смеется художник. – Я тоже не против.
