Не так давно по экранам страны с большим успехом прошел кинофильм «Т-34». Мнения зрителей разделились. Диванные критики с ходу заявили, что такого просто не могло быть. А вот ветеранам картина понравилась. Я верю последним: кому, как не им, знать, что в экстремальных ситуациях возможно и не такое. Документальное подтверждение тому – две истории из фронтового опыта нашего земляка Болеслава АГАЛЬЦОВА.
Записи о боевом пути
Болеслав Филиппович родился в 1926 году в Красноярске. А по всем официальным документам – в 1925-м.
– У меня две даты рождения – одна для себя, а другая для государства. Потому что я подделал бумаги и на один год раньше положенного ушел добровольцем на фронт, – рассказывал ветеран.
Парня определили в 19-й учебный танковый полк в Нижнем Тагиле. Здесь готовили механиков-водителей, стрелков-радистов, наводчиков орудия и заряжающих. До января 1944-го он осваивал танк Т-34-76. После выпуска Агальцову присвоили звание «старшина» и направили в 18-ю гвардейскую танковую бригаду. С боями освобождал Белоруссию, Литву, Польшу. Перед отправкой на фронт отец наказал сыну: «Болеслав, веди записи о своем боевом пути».
– Поэтому я достал себе трофейный немецкий зольдбух и записывал в него все свои впечатления.
Письма, самолет, летчик…
– Под городом Штеттин мы замыкали кольцо вокруг вражеской группировки. Заняли оборону в помещичьей усадьбе: три танка внутри двора, один снаружи. Немцы были в двух-трех километрах от нас.
Из дома вышли только дед и старуха. Что-то лопотали, смотрели с испугом… Мы организовали с ними чаепитие. Пока немцы готовили, я подошел к книжному шкафу, нашел какие-то газеты, книги. На глаза попалась пачка любопытных писем: каждое начиналось с фразы: «Хайль Гитлер». Полистал их, нашел фотографию молодого летчика, офицера. За этим занятием меня застал старик. Взял трясущимися руками эти письма и торопливо забормотал: «Майн либе киндер». Оказалось, на фото изображен его сын. Комната со шкафом нам понравилась, и мы с командиром танка Женей Полковниковым выбрали ее в качестве места для постоя.
На другой день утром я сел на танк, начал возиться с трофейным оружием. Вижу – вдоль забора идет наш солдат. Идет почему-то без оружия, на нем немецкий рюкзак. А я держу в руках пистолет и думаю: куда же он пошел – дальше немцы? Крикнул ему: «Куда ты идешь, славянин?»
Солдат остановился, посмотрел на меня каким-то ошалелым взглядом. Безумные глаза – он был или пьяный, или контуженый. И в это время послышался характерный звук авиационного мотора. Поднимаю глаза – на нас пикирует штурмовик. Этот солдат срывается, выскакивает с шоссе и бежит в степь – прямо навстречу самолету.
Все произошло мгновенно. Я думал, противник на танк летит, но он дал несколько выстрелов из пушек прямо по солдату. Я скатился с машины, крикнул ребятам: «Воздух! Воздух!» Все забегали, стали прятаться. Немец же с шумом и грохотом пролетел над нами – и все. Развернулся и улетел, больше не показывался.
Я побежал к солдату. Вижу – три воронки от пушечных выстрелов, между ними лежит он, весь истерзанный. Я пытался хоть какие-то документы достать у него из карманов, но это оказалось просто невозможно сделать – таким разбитым было тело. Позднее я взял лопату и вместе с заряжающим закопал бойца. На доске написал: «Неизвестный солдат, погиб тогда-то».
И тут меня как будто током ударило – самолет, письма, летчик, солдат… Мы начали искать старика. Один из членов нашего экипажа хорошо владел немецким языком, стал допрашивать. И получилось, что в этом самолете, скорее всего, находился сын хозяина дома. Возможно, он пожалел свой собственный дом и вылил злость на этого бедного солдата, который побежал к нему навстречу.
Плоды беспечности
– В Польше мы захватили передовой дозор – шесть эсэсовцев во главе с офицером. Крепкие и здоровые, как дубы, ребята в черном. И только один был в какой-то зеленоватой форме, маленький солдатик. Он мне понравился чем-то.
Командир батальона майор Белов тут же приказал расстрелять эсэсовцев. Их в плен не брали. Вечером я вернулся к машине и вижу: вылезает из-под танка этот солдат в зеленой шинели. Увидел меня, залопотал: «Майн киндер, киндер». Я даже запомнил его имя и фамилию – Рихард Ляйхтлинг.
Думаю: ну что же с ним делать? Отпустить не могу, расстреливать не хочется. А он понял мои метания, заметил привязанный к поручню танка трофейный аккордеон и зачастил: «Их бин мьюзик, их бин Катюш! Вольга-вольга, мать их Вольга, рус энд флюс!» Начал что-то петь по-немецки, декламировать Гейне. Говорю ему: «Давай! Бери аккордеон». Он полез, снял его и как начал играть! А у нас в батальоне был большой спрос на музыку. Я ему показываю – мол, пилотку снимай к черту и убирай в карман. Ремень стаскивай, и будешь похож на советского солдата, потому что многие наши танкисты носили что-то из немецкой формы.
Так немец остался, но история получила неожиданную развязку. Обычно мы спали прямо на улице, рядом с танками, и этот Рихард вместе с нами. Караул сменялся так: подойдешь к куче спящих, первого попавшегося ткнешь ногой, передашь ему автомат и запасной диск. И однажды случайно попали на немца – в темноте не разобрались. Тот поднимается – а ему вручают автомат. И он, гордый тем, что ему доверили нести караульную службу, всю ночь простоял на часах.
На рассвете, как назло, майор Белов поехал проверять нашу оборону. Немец услышал стрекот мотоцикла, испугался. Мы ведь ему заранее сказали: мол, бойся майора Белова, который есть твоя смерть. Начальство подъехало буквально вплотную и видит: человек в немецкой форме, да еще и в привычной немецкой позе – ноги на ширине плеч, автомат ППС с рожком на животе… Мотоцикл резко влетел в кювет.
Рихард узнал комбата, подбежал к нашей общей куче. Пинает спящих и кричит: «Белов! Белов!» В его понимании комбат был опасен для всех. Первый проснувшийся увидел, что вокруг нас бегает немец с автоматом, да еще и кричит – и тоже заорал от испуга. Я проснулся от того, что мне кто-то наступил на щеку. Все поднялись и разбежались кругом, немец в себя пришел, автомат бросил: «Сдаюсь! Сдаюсь!»
Белов зашел во двор, построил нас и говорит: «Слушайте, ну что это такое? Вы уже до того дошли, что некоторые даже не снимают знаков различия с немецкой формы». Комбат решил, что это кто-то из наших солдат надел немецкую форму. Начал подходить к каждому и спрашивать, кто он, – Белов многих знал в лицо. Дошла очередь до немца: «А это чучело откуда появилось? Как твоя фамилия?» Тот пытается что-то неразборчиво отвечать. Тогда Белов спрашивает нас: «Он что, поляк или кто?» Кто-то робко отвечает: «Немец, товарищ майор». Белов взбеленился: «Как немец?» Объяснили, что, когда он приказал расстрелять тех эсэсовцев, этого не убили. Тот завелся: кто, что? Ему: «У Агальцова спросите». Ну, он мне нагоняй дал!
Потом в нашей фронтовой газете появилась статья «Плоды беспечности». Там меня приводили в пример как человека, решившего подружиться на войне с врагом. А он нам помогал, варил кашу и все такое, только в своих не стрелял…
В результате Белов в сердцах бросил: «Делайте с ним, что хотите». Мы нашли швабру, натянули на нее простыню с надписью «Рихард Ляйхтлинг следует на сборный пункт военнопленных, просим оказать содействие». И что-то наподобие печати пришлепали. Надел он эту швабру на плечо, как солдат винтовку. А мы еще подсказали ему, что везде нужно представляться: «Их бин социал-демократ. Гитлер капут!» Потом нам рассказывали, как он в тылу сдавался в плен и словно мантру повторял эти слова. Смеха было много!
При подготовке материала использованы информация и фотография с сайта iremember.ru
