Восьмого сентября в возрасте 83 лет ушел из жизни замечательный человек, видный сибирский ученый, ведущий научный сотрудник лаборатории таксации и лесопользования Института леса им. В. Н. Сукачева, доктор сельскохозяйственных наук, почетный работник леса Российской Федерации Рашид Асхатьевич Зиганшин.
«Медведя я воспитал»
Он был одним из лучших лесотаксаторов страны. Специалистов такого уровня в России можно пересчитать по пальцам одной руки.
Если по-простому, таксация – это инвентаризация лесных ресурсов. Сколько деревьев на том или ином лесном участке, каков их возраст, что это за деревья – виды (породы), степень зрелости, их физические размеры, каков подрост и подлесок, какие почвы, чем лес болеет и почему. Как влияет на древостои экологическая обстановка. И, наконец, сколько древесины можно заготовить на каком-то участке, сколько она стоит в денежном выражении и как будет восстанавливаться лес после рубки… Вот лишь часть того, что входит в сферу интересов таксатора.
Названия многих работ ученого вполне понятны и дилетанту. Привожу лишь несколько, для понимания сути профессии.
«Особенности таксационного строения бруснично-зеленомошниковых сосняков междуречья Оби и Томи в связи с возрастом»; «Охрана лесных почв Хамар-Дабана на ландшафтной основе»; «Методика аэровизуального лесопатологического обследования горных лесов»; «Оценка окружающей природной среды по трассе нефтепровода Россия – Китай на территории национального парка «Тункинский» (в соавторстве); «Динамика состояния крон в очаге промзагрязнения в бассейне реки Быстрой в южном Прибайкалье»…
И еще более двухсот статей, монографий, докладов.
Многие годы ученый сотрудничал с заповедниками «Байкальский», «Таймырский», «Тункинский национальный парк», преподавал в ведущих красноярских вузах.
Он автор девяти книг, обладатель государственных патентов, связанных с инвентаризацией и систематизацией лесных ресурсов. По его учебному пособию «Ландшафтоведение» сегодня учатся студенты.
За всем этим научным наследием – тысячи километров тайги, десятки восхождений к горным вершинам. Палатки, холод и зной, комарье, тяжелый рюкзак за плечами. Таксация – наука трудная, бродяжья. Отменным здоровьем и волей нужно обладать, очень надо любить лес, природу, родную землю, чтобы посвятить ей жизнь.\
– Тащишь на себе в горы топор, пилу, буссоль, высотомер, мерную вилку (такой здоровенный штангенциркуль), месяцами живешь в экспедициях. По горным кедрам лазаешь, сучки обрубаешь. Деревья пилили, кольца считали, – рассказывал ученый. – А однажды меня чуть медведь не съел. Мы с напарником, географом, вдвоем работали, я пробы делал. Когда косолапый стал нас навещать, напарник испугался, сбежал к людям. А я мишку воспитал. Он придет и отирается возле палатки. Прикрикну – уходит. Нет, ружья не было, на базе в 90 километрах осталось. Но ничего, без стрельбы поладили. Он хоть и здоровый был как шкаф, но молодой еще, неопытный. Матерый – тот сразу бы съел.
Его родители были из крестьян. Испытали все ужасы Гражданской войны – голод, тиф, разруху. От всех этих бед и уехали из Вятки в Сибирь, где жить, по слухам, было немного легче.
Выживших детей в семье было семеро. Две девочки умерли маленькими – тогда не умели лечить дифтерит и скарлатину.
– В Сибири родители жили в нескольких областях, кочевали. Строили знаменитый Кузнецкий комбинат, о котором писал еще Маяковский. А я родился в поселке Пезас Крапивинского района Новосибирской области… Отец прошел три войны – Первую мировую, финскую, Великую Отечественную. В 43-м был списан в тыл по болезни – легкие еще в Первую мировую были отравлены газом. И мать повезла его домой фактически умирать. Отца не стало 19 января 44-го… – вспоминал ученый.
Семилетний Рашид шел на кладбище за его гробом три километра, через весь поселок. Стоял сильный мороз, а у него, как потом оказалось, в валенках были дырки на пятках, никто и не знал. Слег с пневмонией. Считает, что выжил только за счет хорошей наследственности – лекарств никаких, питания никакого. Врач вздыхал: «Мальчишке бы сливочного масла…»
– Какое масло?! Мы тогда не знали, как оно выглядит. В войну и после войны сильно голодали. Помню, привозили в поселок корм скоту – какой-то гороховый и льняной жмых. Мы, пацаны, помогали его разгружать. И когда получали за работу по кусочку такой «еды», были счастливы безмерно…
57 лет – в одном институте!
После школы поступил в лесной техникум.
– У меня и сомнений не было, куда идти, – вспоминал Зиганшин. – Мы были пацаны лесные. Рыбаки, охотники, с 14 лет с ружьем по лесам-полям. Пропитание добывали. Тогда во мне и прорезалась эта натуралистическая жилка – там змейку увидишь, там дерево необычное, там глухаря… Да так на всю жизнь и осталась. В тайге я как дома. А вот охотиться давно перестал, зверье жалко.
Потом была учеба в Ленинградской лесотехнической академии, где он сразу стал одним из лучших студентов, занялся наукой. Стипендию получал повышенную, 48 рублей.
После защиты диплома его приглашали остаться сразу несколько кафедр, предлагали аспирантуру. Но молодой специалист выбрал производство. Еще в академии на практике начал работать помощником таксатора.
В начале 1963-го пришел по конкурсу в Институт леса, где и трудился до самой смерти. Сколько же это… 57 лет! Начинал с младшего лаборанта, потом старший, потом «мэнээс»… Защищал диссертации. Ни через одну ступеньку не перепрыгнул, так и взбирался по этой крутой лестнице. До доктора наук.
– Рашид Асхатьевич работает очень основательно, по вершкам не прыгает, он человек скрупулезный, как и положено настоящему ученому, – рассказывал мне как-то о Зиганшине один его коллега, профессор. – Сто раз все перепроверит, пока не убедится в верности своих теорий. По-хорошему упертый. Скромняга и трудяга. Отдает всего себя любимому делу, не лезет на трибуны, не идет по головам.
Помню его институтский кабинет, вечно заваленный документами, картами, книгами, приборами. Я любил здесь бывать – столько всего интересного! Зиганшин с увлечением говорил о том, над чем сейчас работает.
В прошлом году, помню, показал новую свою статью, посвященную организации заповедного дела на Таймыре, где мы с ним были в экспедиции: у него всю жизнь душа болела об экологии полуострова. Исследованию вредных факторов Норильского промкомбината он посвятил много публикаций.
Защищал Байкал еще в советские годы, требовал остановить там вырубку лесов – и она была остановлена! Благодаря в том числе и результатам его исследований Норильский комбинат снизил вредные выбросы, стал вкладывать в защиту окружающей среды большие деньги и продолжает работать в этом направлении.
Ученый до последних дней отдавал себя науке, был полон планов. Однажды признался:
– Об одном мечтаю: хватило бы остатка жизни обработать и опубликовать результаты моих исследований – столько набрано за десятки лет…
Его похоронили на Бадалыке, на новом дальнем участке, среди простых могил и деревянных крестов, в скромном гробу. Тихо, без красивых речей и оркестров. Проститься с этим прекрасным человеком пришли только самые близкие и друзья, дочь прилетела издалека. Говорят, из-за коронавируса многолюдные похороны проводить не рекомендуется.
Номер захоронения A 34261. Вдруг кто-то захочет прийти, поклониться.
Лежит ученый на холме, открытом всем ветрам, на самом юру. Отсюда открывается прекрасный вид на город и на отроги Саян, где голубеет в дымке тайга с ее вековыми кедрами, которые Рашид Асхатьевич всю жизнь любил и защищал. Возможно, его душа сейчас там, в их густых кронах.
Фото из личного архива Рашида ЗИГАНШИНА
