Неловко даже подумать, сколько раз повторялся этот сюжет: медийная персона говорит какую-нибудь гадость про страну, из которой происходит, или про что-то другое, важное и даже святое для многих, и на персону сходят лавины праведного народного гнева…
Казалось бы, надо уже привыкнуть и перестать нервничать.
Это ведь только в сказке Корнея Ивановича свинки мяукают и кошечки хрюкают, а в действительности каждый вменяемый человек понимает, что единожды отважившийся выдать космического масштаба гадость уже никогда не скажет ничего хорошего. Что такого оригинального и неожиданного может выдать беглое коллективное «эхо», кроме того же, что выдавало десятилетиями до ухода в изгнание? Ничего. Оно себе верно и будет верно до издыхания.
Но мы продолжаем удивляться, возмущаться, и, надо признать, есть чему. Один в Рождество сделал скейт из креста и на нем катался, два других продекламировали бандеровское приветствие, третий пожелал бывшей Родине обратиться в радиоактивный пепел и пообещал участвующего в спецоперации товарища прикончить на поле боя, на котором говорунчика этого никогда не было и, заранее известно, не будет…
Не так уж важно, кем именно это говорится и делается, зато вполне понятно, для чего – чтобы публика не забыла. Рекомендация отвечать этим господам полным игнором насколько разумна, настольно и нереалистична. В самодовлеющем информационном поле такое … где-то да всплывет обязательно. Крайний же цинизм самих акций и слов объясняется тем, что
в информационно обожравшемся мире никого не удивишь логикой и поэтикой – надо выдавать нечто такое, чтоб стены шатались, иначе просто не заметят.
Все это давно понятно, грустно, но, по некоему общему согласию, не смертельно. Пословицу про собаку и караван все знают…
Однако, сколь бы ни были далеки (пространственно и т. д.) доморощенные говорители мерзостей, их «слово и дело» – штука куда более серьезная, чем о ней принято думать.
Тридцатилетний навык
Когда у нас рассказывают о том, как в европах-америках власти закрывают российские СМИ, заводят уголовные дела против западных журналистов, осмелившихся поехать в республики Донбасса и вещать не «с той стороны» (это действительно было в Британии, Франции, Германии), как подчищают крамольный контент в соцсетях, то с чувством гордости отмечают, что в России таких вот безобразий не наблюдается. Если что-то и запрещают, то лишь в соответствии с действующим законодательством. А все потому, что «у них» нет свободы слова. У нас – есть. И еще какая.
Надо признать, свобода слова – именно то, в чем после развала Союза мы преуспели более всех прочих, в том числе тех светочей демократии, с которых брали пример. Свобода эта цвела дурниной, когда народное хозяйство валялось на боку, не подавая признаков жизни, и когда начало подниматься – опять же цвела.
Но если вы спросите человека, пережившего данное «буйство глаз и половодье чувств», в чем же выражалась эта свобода слова, то он вспомнит вовсе не тех, кто критиковал политику Центробанка, приватизацию и прочее, а то самое коллективное «эхо» и его художественные мерзости. По какой-то труднопонимаемой логике само существование информресурсов и персон, которые в режиме 24/7 не столько критикуют власть, сколько желают стране распасться или попросту сдохнуть, добавляет этой самой стране дополнительные очки в глазах прогрессивного человечества.
Если рядом с тобой живет и свободно балаболит существо, неизменно принимающее сторону твоих врагов (а коллективное «эхо» никогда и ни при каких обстоятельствах не было замечено в чем-то другом), то ты вроде как сам делаешься свободным.
И даже когда началась спецоперация, «эхо» оказалось под запретом и ударилось в бега, но никуда не делось. Равно как и отношение к нему. Оно вещает, только из других щелей. Общество, даже патриотически настроенное, плюс государство хоть и негодуют, но относятся по принципу «не трожь – вонять не будет». Потому что в России свобода слова – это именно свобода говорить и показывать откровенные мерзости, а лояльное отношение к ним закреплено почти тридцатилетним навыком.
Кто приглашает?
Да, кто-то из беглых уже набалаболил на статью, но, во-первых, их число мизерно и не покрывает всей большой компании, заслуживающей, по правде говоря, того же, а во-вторых, к людям, позволившим себе такие слова и действия, у нас не относятся как к «прокаженным», любой контакт с которыми исключает из общества. В самом радикальном варианте предлагают лишить господдержки, не давать ролей и площадок – но только тех, которые финансируются из казны. Частную же свободу запретить не можно. А, собственно, почему? Когда, к примеру, рассказывают, что известный певун с грузинской фамилией сделал новогодний чес по корпоративам крупных российских компаний, то принимающая сторона здесь куда более интересна, чем сам певун. То есть в этих самых компаниях трудятся люди, которым искренне наплевать на все происходящее с их страной, что они не особо-то и скрывают. Они просто хотят слушать певуна и потом хвастаться, что слушали, а некоторые даже потрогали. И если какой-нибудь частник даст актеру, пожелавшему своей стране обратиться в радиоактивный пепел, роль в проекте, то в прессе его поругают, карикатурку нарисуют, но из делового мира не прогонят и здороваться не перестанут – проверено. Он же частник, а не чиновник. И антрепренеру, расклеивающему по городам театральные афишки с престарелой Лией, тоже ничего не будет, равно как и зрителю, стремящемуся с непреклонностью мухи на знакомую физиономию, как будто ничего вокруг не происходит.
Проблема не только в утрате брезгливости, которая, кстати, в физиологическом смысле является природной защитой от всего заразно-отравленного. Как-то уже совсем забылись времена, когда даже косвенный контакт с подонками (а люди, о которых сейчас речь, и есть подонки, чего уж там…) порицался, а в особых случаях был поводом для гражданской казни.
Но куда большая проблема в опасной иллюзии, которую мы тридцать лет назад приняли за свободу слова. Возможность любого действия начинается со слова – слово продвигает его в сферу легального. Если некто говорит про «радиоактивный пепел», то «пепел» этот уже не выглядит чем-то нереальным. Тем более что говорилось подобное ранее, и не раз… Слова – как люди, и такое слово, как преступник, не может разгуливать на свободе. На свободе должны быть вменяемые слова, пусть и не всем приятные. Государство подверстывает закон под этот принцип, но процесс начался, когда обстановка накалилась до полной красноты. Массовая привычка воспринимать слова-злодеяния как некое «альтернативное мнение», «другую сторону правды» и пр. пока остается нетронутой.
Фото: avatars.dzeninfra.ru
