Продвинутый потребитель прессы устал удивляться тому, каких чудовищных форм «тараканы» живут в иных головах – от Гомера-украинца до советской атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму, на что европейская ведьма Урсула публично намекала как на нечто само собой разумеющееся… Винить в этом принято тамошнее образование и в целом индустрию по промывке мозгов, перепрошитую с целью вполне конкретной – сломать некогда существовавшую, в целом вменяемую картину мира. И это, безусловно, так.
Но есть другой момент: чтобы массы приняли новые версии Гомера, Хиросимы и «чипы от стиральных машин в русских ракетах», они должны быть не только, по-старинному говоря, темными, но и ввергнутыми в состояние беспрерывного многолетнего психоза, внутреннего напряжения. Тогда самое невероятное вполне сойдет за очевидное.
Более того, так было и в те времена, когда не то что интернета – газет не знали, а роль «новейших версий» исполняли слухи.
Всех невест – немцам
320 лет назад, 9 августа 1705 года, в Астрахани произошло легендарное событие – в этот день в городе было повенчано сто пар. Сразу же после массовой свадьбы начался известный Астраханский бунт, продлившийся больше года, охвативший обширные земли южной Волги.
Хотя не сохранилось никаких документальных подтверждений этой «сотне свадеб», историки не считают ее абсолютно нелепой.
Все как-то накладывалось, одно на другое…
Тогдашний воевода Тимофей Ржевский был невыносимо жаден, обложил всех непосильными налогами, захватил угодья и ловли, отчего население – служилое, рыбацкое, ремесленное – стало голодать. Кроме того, Ржевский в компании иностранцев и офицеров с чрезвычайным рвением европеизировал Астрахань – бороды стриг с мясом и платье резал… То есть город жил нескучно и тяжко. И вот в самом конце июля по базару пронесся слух, что в пути царский указ – на семь лет Петр запрещает астраханцам заключать браки, а тамошних девиц велит выдавать исключительно за немцев, коих будут доставлять из Казани и прочих мест.
И тогда город восстал – упреждающе переженив всю молодежь, устроил лютую расправу над иноземцами, воеводой и прочим начальством и даже собирался идти на Москву.
Что же касается собственно слуха, то нет смысла исследовать его на предмет правдоподобия – массы слишком долго пребывали в ситуации, в которой даже самая невероятная нелепость выглядела вполне возможной.
«А пскопские за нас?»
Изучением слухов занимается особая наука – руморология.
Вот фрагмент интервью одному московскому изданию старшего научного сотрудника Института российской истории РАН Владислава Аксенова, автора монографии «Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914−1918)».
Обобщая основные достижения руморологии, отметим следующее. Во-первых, массовыми становятся лишь те слухи, которые касаются эмоционально важных, общественно-резонансных событий… Во-вторых, массовые слухи отражают скрытые, подсознательные страхи общества, в чем выражается их алармистская (паническая, тревожная. – НКК) функция. В-третьих, противопоставление слухов и фактов, несмотря на то что слухи часто представляют собой искаженные факты, некорректно, так как в массовом сознании они занимают место фактов и порождают соответствующую активность. В-четвертых, попытки властей противодействовать массовому распространению слухов нередко приводят к их реализации.
Период, который охватывает монография Аксенова, являл собой подлинное буйство слухов. В начале Первой мировой власти развернули пропагандистскую кампанию, пытаясь объяснить народу причины и смысл войны. Гигантскими тиражами печатались листовки, по деревням проводились чтения газет и, по-советски говоря, политинформации.
Реакции части крестьянства выразились в анекдоте, как после очередной политпросветительской лекции о расстановке сил в войне крестьяне одной из губерний поинтересовались: «А пскопские за нас?» Сами крестьяне иногда использовали фольклорные когнитивные схемы для интерпретации военных событий. Так, существовала «сказочная» версия войны, согласно которой Франц Фердинанд задумал жениться на княжне Ольге Николаевне, но русские министры, узнав об этом, убили его, из-за чего и вспыхнул военный конфликт. По другой версии, Николай II задумал войну, чтобы истребить крестьян и не давать им землю. Схожие объяснения встречались и в рабочей среде – война как способ уйти от решения рабочего вопроса.
На фронте, отмечает Аксенов, приходилось издавать приказы, запрещающие стрельбу по любым самолетам – крестьяне в серых шинелях видели в этих страшных существах тех самых «железных птиц» Апокалипсиса и палили без разбора по своим и чужим…
Когда же война перелилась в революции, фантастические картины мира умножились. Слухи становятся участниками войны, поскольку выходят уже не из глубин «темноты народной», но оформляются вполне просвещенными хладнокровными людьми.
Нынче в мире созданы целые фабрики по производству слухов, но это уже другая история…
Болезни – от врачей
С особой парадоксальностью слухи проявляли себя во время эпидемий.
В течение XIX века Россия перенесла шесть нашествий холеры, каждое из которых, пусть и в разной степени, сопровождало одно и то же явление: избиение врачей, разрушение больниц и аптек. Это неоднократно описано в публицистике, в повестях Кузьмы Петрова-Водкина и Викентия Вересаева, кстати едва не ставшего жертвой одного из таких волнений.
По самым примерным подсчетам, только во время холерных бунтов 1829–1831 годов было убито более ста медиков, чиновников и офицеров, обеспечивавших карантин – при том что врачей в тогдашней империи было, наверное, чуть больше, чем балетмейстеров.
Каждому из таких бунтов неизменно предшествовал слух, что лекари с провизорами – это те, кто приносит холеру; больницы – помещения для тайного умерщвления народа, аптеки – хранилища яда, а военные в карантине охраняют это массовое убийство.
В начале мятежа военных поселян в Старой Руссе в июле 1831 года пронесся слух, что начальство отравляет воду и хлеба, рассыпает смертоносные порошки по дорогам…
По нынешним временам «болезни от врачей» кажется не просто дикостью, а вывернутым наизнанку здравым смыслом. Однако в дикости этой была своя логика, попытку исследовать которую предприняла историк Ольга Чагадаева в статье «Нас морить хотят! Убьем доктора!», опубликованной журналом «Родина».
Недоверие, граничившее с враждебностью, которое демонстрировало население Российской империи к врачам, было во многом обусловлено тем, что основная его часть, в отличие от наших современников, практически не сталкивалась с профессиональной медициной. До Земской реформы 1864 г. хоть какая-то врачебная помощь существовала только в городах… В народном сознании появление «азиатской гостьи» – холеры и медицинских работников сливалось в одно тревожное событие… Ключевой причиной слухов, беспорядков и неэффективности противохолерных мер можно считать невежество населения, а главное – неприятие «барской» медицины, недоверие к фигуре врача. Врач – представитель господ… воспринимался как враждебный элемент.
Кстати, на этом фоне стоит оценить советский прорыв, в краткое время сделавший медицину всеобщей, персону врача – народной.
