5 сентября считается одной из знаковых дат отечественной истории – в этот день (19 августа по старому стилю) 1698 года Петр I издал указ «О ношении немецкого платья, о бритии бород и усов, о хождении раскольникам в указанном для них одеянии».
В буквальном смысле указ предписывал мужчинам переодеваться, оголять лица и, наконец, вводил «налог на бороды», т. е. пошлины для тех, кто не желал с ними расставаться; впоследствии будет еще несколько подобных указов.
В смысле широком это начало масштабной, быстрой и жесткой до жестокости кампании по внешнему преображению русского народа. Перемена национального обличья на немецкое (тогдашний синоним всего западноевропейского) прежде всего коснулась аристократии, военного и бюрократического сословия, но стала процессом необратимым и всеохватным – благодаря чему мы и выглядим нынче «как весь цивилизованный мир». По крайней мере, внешне.
Жетон на бороду
Правда, есть нюанс – указа от 5 сентября нет в «Полном собрании законов Российской империи», что позволяет считать его легендой. Широко известен того же рода документ от 16 января 1705 года.
Но по большому счету отсутствие нужного текста ничуть не отрицает сам факт начала кампании. «Бородовой знак» – металлический жетон, официально подтверждающий, что деньги за растительность на лице уплачены в казну, датированный 1699 годом (указ, как принято считать, вступал в силу с 1 сентября следующего года), – хранится в Эрмитаже. Такой же был найден в 2010 году в Подмосковье. Знаков более позднего происхождения найдено больше.
Наконец, никем не оспаривается, что молодой царь, имевший обычай все важное делать собственноручно, приступил к борьбе с бородами еще до появления указа – 28 августа 1698 года на московском банкете в честь возвращения «Великого посольства» из Европы, вооружившись бритвой и ножницами, лично обкарнал знатнейших бояр, пощадив лишь совсем стареньких.
Государь и впоследствии был неумолим в своей борьбе с бородами, а также прочими знаками русского обличья, делая при этом лишь два исключения – для духовенства и крестьян.
Что касается стоимости «бородового знака», то дороже всего он обходился купцам первой статьи – 100 рублей, с царедворцев и дворян полагалось брать по 60 рублей, столько же – с купцов низших статей. Мещане платили по 30 целковых.
Кстати, исключение для крестьян было тоже не совсем бесплатным – при въезде в город с бородатого мужика взымалось «две деньги», или одна копейка.
Несмотря на то что все указанные суммы были огромными даже для далеко не бедных людей, «знаки» покупались, хоть и не нарасхват. Но это была все же пассивная форма сопротивления. Участники Астраханского бунта 1705 года, едва не переросшего в новую разинщину, поклялись друг другу «стоять за веру, и за бороды, и за платье заодно» – и это лишь один из эпизодов той революции стиля.
С платьем же пошла борьба более жестокая; никаких разрешительных жетонов там и не подразумевалось. По указу 1714 года за торговлю русской национальной одеждой (а равно упорство в ее ношении) полагались кнут, каторга и конфискация имущества. По улицам рыскали патрули с ножницами…
Справедливости ради отметим, что царь-реформатор был далеко не первым, кто ввел налог на бороды, – ранее то же самое делали монархи Англии, Франции и других стран. Папы и кардиналы также проявляли активность… Но в любом случае за всем этим стоит нечто гораздо большее, чем мода, гигиена или простая алчность.
Метафизика бритья
Ненависть Петра к бородам и кафтанам часто воспринимается как свидетельство тоталитарности государства, вмешивающегося даже в бытовые мелочи. Такой взгляд вполне оправдан для обитателей мира, где все более или менее одинаково – еда, одежда, постель, транспорт… Но эта одинаковость – хоть и не абсолютно всемирная – следствие большой исторической победы Запада.
Скифского царя Скила (V век до н. э.) соплеменники убили, узнав, что во время визитов в Ольвию он одевался как грек; эпизод, рассказанный Геродотом, считается канонической иллюстрацией несходства культуры и варварства. Но все же это больше иллюстрация важности самого несходства.
Если оставить за скобками множество частностей, с тех самых пор, как уровень обработки металла позволил создать инструмент, удаляющий волосы, мир начал – неспешно, веками – разделяться на гололицый Запад и бородатый Восток. (То же самое можно сказать о Древнем Египте и противостоявших ему гиксосах, ассирийцах и пр.)
Ранние греки были бородаты, но высшее воплощение эллинизма, Александр Македонский, уже предстает с безволосым лицом. Таков же и классический облик римлянина. Можно сказать, что у выбора в пользу бритья были вполне практические причины: борода – «приют» для насекомых, что особенно неудобно в дальних военных походах; если борода длинная, противник может ухватить ее в ближнем бою…
Но все же выбор имел корень куда более глубокий и в некотором смысле судьбоносный.
Растительность на мужском лице – от естества, ее удаление – от человека. Бритье – знак превосходства человека над естеством. Запад шел по пути превосходства культуры над природой (а в итоге – и над Божьим замыслом), равняясь на идеал Рима с его открытым лицом.
В этом и заключалась «метафизика бритья». Наиболее радикальную позицию здесь заняла католическая церковь: в 1119 году на Тулузском соборе борода была решительно осуждена, что впоследствии вылилось в категорическое предписание: «Клирик не носит ни волос, ни бороды».
Другая половина мира выбрала естество, которое можно украсить – вспомним лелеемые бороды вавилонян, персов, ассирийцев на барельефах и фресках, – но противостоять ему нельзя.
В последнем особенно упорны были евреи, считавшие естество делом Бога, покушаться на которое – кощунство.
Книга Левит, одна из самых ранних в библейском своде, предписывает: «Не стригите головы вашей кругом, и не порти края бороды твоей» (Лев., 19:27). О сохранности самой бороды, которая также знак принадлежности к одному из двух полов, граница между которыми священна и неприкосновенна, даже речи не идет…
Более того, есть обстоятельство, сближающее древность с петровским переодеванием; Восток оставался не только бородатым, но и длиннополым – Запад укорачивал то и другое. Для человека Востока это бедствие.
«И взял Аннон слуг Давидовых, и обрил их, и обрезал одежды их наполовину до чресл и отпустил их. И пошли они. И донесено было Давиду о людях сих, и он послал им навстречу, так как они были обесчещены; и сказал царь: останьтесь в Иерихоне, пока отрастут бороды ваши, и тогда возвратитесь (1 Паралипоменон, глава 19, ст. 4).
К чему привело
Наряду с множеством принципиальных расхождений с Западом, богословских, политических и пр., борода стала одним из главных знаков православного Востока – так и перешла к нам.
Уже в «Русской Правде» штраф за отрезанную бороду вчетверо превышал компенсацию за отрубленный палец. А в постановлении Стоглавого собора 1551 года бритолицых запрещалось отпевать, «на сорокоуст не подавать, свечи не ставить и не молиться».
Жизнь, конечно, была сложнее, изворотливее всех этих строгостей – сам Петр I, например, бороды никогда не носил, ограничиваясь франтоватыми усиками, и в окружении батюшки его, Алексея Михайловича, встречались бритые западники…
Но все же надо понимать масштаб того, на что покусился этот стилист всея Руси – на коренное представление русских о естестве и стати.
Конечно, это был шок – и эстетический, и мировоззренческий. Боярин в полном одеянии, являвший собой столп, величественный и неприступный, обратился в некое подобие карнавального петуха, выставив наружу телесные излишества и нехватки, обтянутые шелками и атласом.
Столп рухнул – что стало поводом для первых сомнений в божественной природе власти. Сомнения окончательно оформятся полтора-два столетия спустя. На Западе это произойдет раньше, что неудивительно – великий царь, не имевший времени для всяких философий, взял страну за шкирку и усадил на закорки «ихней» кареты.
