Присоединяться к развернувшейся дискуссии вокруг конституционного требования узаконить однополые браки на всей территории США скромного регионального журналиста может заставить только убежденность, что первыми жертвами всевозможных социальных катаклизмов становятся провинциалы.
Имею в виду не жителей замкадья (это без малого вся Россия), а тех, кто считает, что мировые грозы проливаются где-то далеко, в центрах, а до нашей глухомани вряд ли дойдут. Луизиана, Дакота, Техас, Небраска, Теннеси – всего 14 штатов, где это безобразие было запрещено местными законами, – тоже глухомань, только американская. Там, надо полагать, местные лесорубы-сталевары-фермеры так же думали – «до нас не дойдет, а если сунутся – не пустим». Теперь пустят, никуда не денутся. И разговоры «где-где, а у нас такое невозможно» теперь уже бессмысленны.
Конечно, в той же прессе поднимается гневный хор голосов, обличающих богомерзкую природу данного греха, поют о его опасности для основ цивилизации, и это правильные слова, но чем-то смахивающие на рассуждения о мокрости воды.
За кадром остается вопрос куда более злободневный – о тирании меньшинств. Каков ее механизм? Как вообще получилось, что люди, страдающие одним из видов психического расстройства, которых в любом обществе не больше двух процентов, вдруг стали одной из самых могущественных групп, диктующих свою волю правительствам и странам, загоняющих миллионы нормальных в юридическое гетто, переиначивающих на уровне международных организаций законы биологии?
Конечно, кое-какие материалы на эту тему можно найти. Например, историю о том, как сплоченная компания голубых друзей в Ассоциации психиатров США еще в 60-х годах прошлого века начала потихоньку проталкивать в ученый мир идею, что никакое это не отклонение, а всего лишь одна из форм сексуального поведения человека. Почти все профессора, естественно, встали на дыбы при виде такой антинаучной наглости, поскольку в биологии гомо сапиенса эти господа ничего «альтернативного» не открыли. Профессорам было стыдно всерьез обсуждать подобную чушь. Но вода камень точит – число сторонников чуши потихоньку росло, и вовсе не за счет убедительности научных доводов (там убеждать не в чем), а потому, что в Ассоциации увеличивалось количество господ соответствующего цвета – они вообще господа очень сплоченные, друг другу способствующие. И по мере расстановки фигур антинаучная чушь проникла во Всемирную организацию здравоохранения, которая в начале 90-х сдалась и признала: да, гомосексуальность – одна из форм поведения, а не болезнь, только отвяжитесь. Все мероприятие по переубеждению заняло около 30 лет, зато достигло триумфа – теперь ересью считается обратное.
Но поскольку я не занимаюсь морализаторством, только пробую задавать себе наивные вопросы, возникает один, самый наивный: а какой от них вред народному хозяйству? Мэр Лондона – гей: и что, от этого в Лондоне стало жить хуже? Вроде бы нет. Изменилась ли внешняя политика Латвии оттого, что тамошний министр иностранных дел такой же нежный молодой человек? Нет, поскольку меняться, в принципе, нечему. Наконец, наш Путин сказал западным корреспондентам (чтоб не приставали больше), что с этими людьми ему доводилось работать, даже награждать их за трудовые свершения. Так какой же всенародной беды нам ждать от этих несчастных двух процентов? Заводы остановят? Флот потопят? Колодцы отравят?
Сила этих господ, разумеется, не в привлекательности данного порока, а в невероятно развитой корпоративности. Если на более-менее значимой должности появился один из них, рядышком, гарантированно, как закат, появится такой же, потом еще, еще – и так до предела возможного. Именно за счет корпоративности они идут от победы к победе, поскольку почти каждый из них во всем обязан корпорации, а вовсе не деловым качествам – они есть и у многих представителей нормального большинства, но те находятся за пределами голубой сети.
Еще один важный момент: легитимная, демонстративная гомосексуальность – целиком и полностью продукт западного сообщества. Поэтому наш открытый гей – по определению глобалист, а открытый гей-патриот для России – вампука, смесь бульдога с носорогом – в отличие от его западного собратика, несущего радужное знамя своей родины в дикие пределы.
Наш же патологически обидчив, постоянно напоминает о терпимости, и стоит его обидам хоть чуток потрафить, он пролезет туда, куда его не надо пускать, размножится и – остановит, потопит, отравит. Другой его миссия в России быть не может. А провинциалам, которых просвещенные столичные деятели (не обязательно из «этих») призывают не слушать «гееборцев» и вообще вести себя покультурнее, придется только расписаться в получении новой жизни – как тем традиционалистам из американской глухомани.
