Жительница Красноярска Зоя Павловна Казачкова признается: с каждым годом все труднее и труднее становится выступать перед школьниками, рассказывать о своем блокадном детстве. Понимание приходит со временем: все, что происходило с ней в ту тяжелую военную зиму в Ленинграде, когда город оказался отрезан от остального мира, было настолько ужасно, что и словами не выразить.
Важное сообщение
Когда началась война, Зое исполнилось 11 лет. Она была средней в семье. Брат Толик старше на два года, а младшему Вове – только шесть. Сейчас Зоя Павловна анализирует: в довоенные годы в России нормой считались большие семьи – меньше трех ребятишек практически ни у кого не было. Хотя и жили не богато.
– Я хорошо запомнила тот день, когда началась война, – рассказывает Зоя Павловна. – Мы с мамой поехали в Павловск – пригород Ленинграда. И только сошли с поезда, объявляют: «Важное сообщение». Все люди заволновались – предполагали, что может быть война.
А когда из динамиков прозвучало это слово, пассажиры побежали обратно на поезд – какие уж тут прогулки, началась сутолока. Кто плачет, кто кричит.
– Приезжаем домой, а отец говорит, что ему уже повестку прислали, – продолжает Зоя Казачкова. – Закрылись они с мамой и разговаривали: обсуждали, что с нами, ребятишками, делать.
Отца на фронт проводили 25 июня, а детей сразу же вывезли из Ленинграда в областной городок Боровичи. Полтора месяца прожили там в детском лагере, после чего их отправили обратно в Ленинград. Старшие шли пешком, младших везли на подводах.
– Немцы газ пускали, и взрослые боялись, что нас отравят. Но когда мы вернулись в Ленинград, его было уже не узнать. Окна заклеены белыми полосками бумаги, магазины завалены мешками с песком.
Ребятишки не понимали, насколько серьезно то, что происходит с их городом. Так же, как и в мирное время, играли, бегали. Когда 8 сентября над Ленинградом полетели первые самолеты, раскрыв рты, наблюдали за ними и спорили, какой перегонит. Потому, наверное, и не испугались, услышав первые взрывы. А на следующий день услышали: «Горят Бадаевские склады». Там хранились продукты ленинградцев. И сразу же появились очереди за продуктами.
– Уже потом, когда маму по весне отправляли раскапывать пожарища на Бадаевских складах, она приносила домой черную землю, похожую на творог, – вспоминает Зоя Павловна. – Некоторые с этой массой пили чай, а мы ее просто ели – сладкую рассыпчатую землю с кусочками глины. Так мне запомнился этот творог, что я и сейчас настоящий есть не могу. Но тогда было вкусно.
Осень
В сентябре продуктов хватало, но уже ввели карточки. Зоя каждый день стояла в очереди за хлебом. Паек удавалось получить не всегда.
– Только наша очередь начинает подходить, и вдруг – воздушная тревога. Вся очередь разбегается кто куда, прячется. Налеты были постоянно. Иногда хлеба мы не получали по нескольку дней.
А в один из дней сентября в дом, где жила семья Зои, попали осколки фугасной бомбы. Дом разрушился. Благо ребятишки в это время были во дворе, остались живы. Мама прибежала с работы (на заводе объявляли, в каком районе бомбежка): «Дети, вы живы!»
– Мы жили на Петроградской стороне недалеко от Петропавловской крепости, – рассказывает ветеран. – Где ту ночь провели, не помню, а потом нам дали комнату с подселением в другом доме.
В октябре воздушные тревоги стали объявлять чаще – пять-семь раз в день приходилось спускаться в бомбоубежище. Дети втроем брались за руки и с узелками спускались в подвал своего дома. Народу было много. Зоя запомнила: освещение в бомбоубежище очень плохое. Горело несколько лампочек, только чтобы люди различали друг друга.
К концу месяца мы уже реже спускались в бомбоубежище. Их затапливало: осколки бомб рвали канализацию. Когда объявляли воздушную тревогу, выходили на лестничную площадку и пережидали налеты там. О приближении бомбежки знали заранее. Жили прямо напротив зоопарка. И, когда самолеты только подлетали к городу, звери начинали выть.
В тот месяц за зверями в зоопарке еще ухаживали, кормили их, чистили…
Зима
В ноябре норму хлеба понизили до 125 граммов на человека. Теперь на четверых Зоя получала 625 граммов еды. Кроме хлеба, кушать было нечего. Паек запивали водой, которую тоже нужно было достать.
В соседнем дворе около школы упала бомба и не взорвалась. Когда ее удалили, осталась воронка. В ней собиралась сточная вода, которую пили.
– На Неву идти далеко, а в этой воронке все брали воду, – вспоминает Зоя Павловна. – Яма глубокая, зимой обледенела. Спускаться было сложно – такой большой лед намерз. Кто постарше говорили: «Давай бидончик, я тебе достану». Я ходила за водой с чайником. Мы ее грели и пили.
Ребятишки заливали свой паек хлеба водой, посыпали солью и ели. Хлеб должен был как можно дольше оставаться в воде – так получался «бульон».
В ноябре не стало отопления и освещения. Как бы окна не заклеивали бумагой, стекла все равно вылетали. Кто мог, заколачивал проемы фанерой, остальные затыкали разным тряпьем.
Дома было холодно, и мама приобрела буржуйку. Ее поставили посреди комнаты, труба выходила в окно. Топили только тогда, когда приходила с работы мама. Тут же грели воду и кушали. Тогда сожгли все книги, которые были в доме, несколько стульев – дров не запасли.
– Мама все время работала на военном заводе № 218, – говорит ветеран. – А мы, дети, оставались дома одни. Старший брат тогда перешел в 6-й класс и очень любил читать книги. Он лежал в постели и читал. Я приношу хлеб, а он говорит: «Ты, наверное, поела немножко по дороге». Удержаться действительно было сложно, но я не ела.
Голод постоянно преследовал ребятишек. В декабре мама приносила с работы дрожжевой суп и сырые кости. Дети бросали эти кости в печку и ждали, пока они обгорят, а потом выгребали кочергой оставшийся пепел. Его и ели.
– Такая жадность у нас была, – говорит Зоя Павловна. – В декабре к нам пришел папин брат, который работал на кировском заводе. Мама согрела ему чаю, отрезала хлеба от нашего кусочка и говорит: «Ребятишки, дайте дяде Пете косточку». А мы ворчим: «Сейчас все съест и нам ничего не останется». А на другое утро приходит невестка дяди Пети и говорит: «Умер от голода».
Об отце не приходило никаких вестей. Почту тогда носили, но бросали ее на первых этажах домов, и жители сами разносили ее.
– Январь и февраль я помню плохо. Постоянно хотелось есть, все время ждали маму, – рассказывает блокадница. – Мы уже никуда не ходили, все время лежали в постелях, стараясь согреться. Я с младшим братом, а старший отдельно – читал книги. И вот в марте старший брат только что читал, разговаривал, а потом замолк. Я думала – спит. Мама приходит, я говорю: «Толя почему-то молчит». Она посмотрела: «Толенька умер». Достали простыню, зашили мы Толика в нее, и мама с тетей Дашей вывезли его в кинотеатр «Великан». В стеклянный павильон кинотеатра, откуда до войны все время звучала музыка, свозили все трупы. Он был завален ими чуть не до потолка.
За всю блокаду Зоина мама вывезла туда 12 тел умерших родственников и соседей.
Через десять дней после Толика умер младший брат Зои. Девочка лежала с ним в одной постели, рассказывала ему сказки, какие могла вспомнить. А братишка все время говорил: «Вот закончится война, и мы поедем к бабушке. И там много-много хлеба съедим». Произнес – и замолчал. Зоя поняла: брат умер.
– Мы уже спокойно воспринимали смерть, – вспоминает Зоя Павловна. – Мама тогда только сказала: «Скоро, видно, за нами очередь».
После смерти мальчиков в семье остались их хлебные карточки. Теперь Зоя с мамой делили хлеб на двоих. Так умершие братья невольно помогли девочке выжить в ту тяжелую зиму.
Весна
Весной пошли трамваи, и Ленинград ожил. Как только начала оттаивать земля, измученные люди стали убирать свой город от нечистот. Долбили наледь, вывозили мусор. Зоя бегала в парк и собирала почки и одуванчики, пекла из них лепешки, мама приносила хвою. А в июле девочка записалась на эвакуацию.
Мама собрала небольшой мешок – две подушки и швейную машинку. Уже подходит пароход, на котором семья должна была переправляться через Ладожское озеро, а мешок потерялся. Пока искали, судно отчалило.
– И тут налетели самолеты, и этот пароход разбомбили, – вспоминает Зоя Павловна. – Поднимаем головы – а корабля уже нет. Так подушки нас спасли.
Ехать решили к бабушке в Калининградскую область: жизнь в деревне была сытнее. До места добирались целый месяц – в теплушках. Многие блокадники умирали дорогой. Тогда приходили санитары и выносили тела из вагонов.
– На брюки старшего брата мама выменяла бутылку подсолнечного масла, – вспоминает ветеран. – Так это масло казалось мне слаще меда. Такое вкусное было. Я просила: «Мама, дай хоть глоточек», но она боялась меня кормить – заворот кишок мог случиться.
Еще долго Зою преследовал голод. Даже когда она приехала к бабушке и получала лепешки из настоящей муки и кашу на молоке.
