Реки – это вены Земли, по которым течет кровь моих воспоминаний. С какими-то наше знакомство было шапочным, они пролетели мимо под стук вагонных колес, и я едва успевал разглядеть их берега. Так промелькнул когда-то за окном поезда Иртыш, вызвав уважение – серьезная река. Ишим и Тобол сверкнули в ночи отраженными в них огнями городов…
Среди садов
Пахнущей рыбой и ветром Волге-матушке имел счастье поклониться. Жаль, тоже на ходу. Не поразила меня масштабами первая река Европы: в Ярославле, где ее пересекает Транссиб, она примерно как Енисей в районе речного вокзала. Чтобы увидеть Волгу во всей красе, надо спуститься ниже, хотя бы к Саратову, там она становится широкой, как песня Зыкиной.
А с некоторыми реками мы были на короткой ноге.
Всю жизнь меня преследуют твои запахи, родной Дунай, река моего детства. Трудяга Дунай, печальны гудки твоих пароходов, доносящиеся сквозь годы. Отец стоит на капитанском мостике, а я, пацан, с гордостью держу доверенный мне штурвал. Мы идем на речном буксире с парой барж мимо островов Катенька и Машенька.
Эту легенду в дельте Дуная знает каждый.
Во времена османского владычества янычары вывозили из Придунавья местных женщин на невольничьи рынки Стамбула. В числе прочих стали грузить на галеры двух красивых девушек – Катю и Машу. Красавицы предпочли смерть насилию и рабству. Взявшись за руки, они прыгнули с борта галеры в быстрые дунайские воды, и река спрятала их навсегда. Именами смелых девушек местные жители назвали два острова, рядом с которыми случилась эта история.
Сава, Драва, Тиса, Прут, все в Дунай-реку текут. Так мы в школе запоминали притоки Дуная. Я бывал на их берегах, когда меня носило по Восточной Европе по пути в Югославию в 1999-м – американские стервятники тогда бомбили ее. Помню разбитый ракетой мост через Мораву. Берега, утопающие в зелени. В гуще деревьев краснели черепичные крыши игрушечных домиков. Мост дымился. Наш водитель серб грозил небу кулаком и крыл американцев матом. Мы с фотокором «Правды» Володей Павленко выскочили из машины, чтобы снять этот мост. Натовский штурмовик закладывал над нами пике. Но пилот не стал тратить на нас ракету – слишком мелкая цель. Он полетел дальше и через несколько минут разбомбил автобус с людьми на дороге у городка Алексинац. Там, в монастыре Святого Романа, похоронено сердце поручика Раевского. А недалеко на высокой горе стоит памятник русским солдатам. На берегах живописной Моравы хранят память о тех, кто освободил Балканы от турецкого ига…
Днестр – веселая и живая река. Здесь прошли лучшие годы молодости. Она петляет среди яблоневых садов и виноградников, мимо богатых и щедрых сел, где в каждом дворе тебе нальют стакан вина и угостят брынзой. Помню старого бакенщика, костер на берегу, уху из сазанов, нашу лодку в утреннем тумане. Черноглазую девушку на корме, она улыбалась своим мечтам. Помню твои паромы, Днестр. Скрипит трос, тугая струя бьет в борт, из деревни тянет дымком от виноградной лозы… А когда никакой переправы рядом не было, я переплывал реку, привязав одежду к голове. Выходил из воды прямо в заросли дикой ежевики. Помню старые блиндажи и окопы Шерпенского плацдарма на высоком берегу Днестра. Во время войны здесь были страшные бои.
Через тундру и тайгу
Реки Сибири – могучие, чистые, полноводные – ошарашили и влюбили в себя навсегда. В мире не так много рек, воду из которых можно пить, просто зачерпнув ее прямо из-за борта лодки. Первое время я, выросший в дельте Дуная (он красив, но пить из него не стоит), даже поверить в такое не мог. Но уже через несколько лет сам снисходительно улыбался, глядя на приезжих с юга, которые попали на Ману и с опаской пробуют забортную водичку. И удивляются: какая вкусная!
Манские пороги прекрасны. Помню эту фантастическую воду – черно-зеленую, белопенную, бушующую. Она низвергалась и ухала, бесновалась и ревела, кипела и вставала стеной, пугала и влекла. Там Мана с натугой вылетает из узких каменных ворот и несется со скоростью стрижа, чтобы через двадцать метров лоб в лоб столкнуться с огромными подводными валунами и рассыпаться в воздухе на миллионы сверкающих алмазов. А мы в эту мясорубку – на катамаранах! Вода накрывает тебя с головой. Катамаран летит в бездну. Восторг – до неба.
Красавец Агул, жемчужина Саян… Плывешь на лодке, и нужно постоянно грести, уворачиваясь от камней. За каждым из них в яме сидит ленок. И ты мастерски берешь его на блесну! На Агуле меня однажды пас медведь. Я жил в избушке, ходил по берегу за дровами, и его свежие следы на мокром песке постоянно напоминали: я здесь, не расслабляйся. Мы щипали с ним подмороженную рябину с одной ветки. Вот его следы, а вот мои… Жаль, человек в погоне за рыбой и экзотикой запрессовал эту чудесную реку. Сейчас Агул практически весь закрыт для туристов и рыбаков. Правильно, пусть отдыхает.
Настоящий Енисей я впервые увидел и потрогал в районе поселка Бор, где в него впадает Подкаменная Тунгуска. Хотя до этого уже лет десять жил в Красноярске, бывал на северах. Но это не то. Енисей надо осязать. Мы шли тогда по великой реке на лодке с военными – на станцию тропосферной связи, что стояла в тайге высоко над Енисеем в нескольких десятках километров от поселка. Он в тех местах суров, могуч и справедлив. Плывешь – и чувствуешь себя песчинкой в космосе. Потом мы ели ложками со сковородки жаренную с луком черную икру. Свежайший малосольный тугунок таял во рту. Хорошая закуска. Офицеры рассказывали, как добывают в тайге медведя и сохатого – надо было как-то выживать, на излете 90-х в армии зарплаты задерживали.
Самые теплые реки моей жизни – это Лена, Тында и Алдан, в которых я купался раскаленным летом 2011 года, путешествуя по БАМу и Якутии. Они были так ласковы, что их объятья не хотелось покидать. Так бы лег на спину и плыл по течению вместе с рыбами, глядя на звезды.
Река Новая в дикой таймырской тундре, где на сотни верст никакого жилья, только редкие балки охотников и рыбаков, – это заполярный курорт. Пляжи там – Сочи отдыхает. Вода теплая, будто на печке грелась. Но прежде чем попасть в Новую, долго плывешь по широкой и мощной Хатанге, которая зовет к океану. В нее иногда заходят киты-белухи.
Любимый Кемчуг, тихий, скромный. Он прячется в буреломах и открывает свою душу не каждому. Но если уж откроет, то рябчики и глухари сами будут на тебя вылетать, а щуки – прыгать в ведро прямо из реки…
Мой добрый приятель и замечательный человек Сережа Хальзов в прошлом году ушел в ту страну, где течет Стикс. Он завещал не хоронить его в земле, а кремировать. И пепел развеять над двумя великими сибирскими реками – Леной и Енисеем, с которыми его многое связывало. Мудрое решение. К чему эти унылые могилки, оградки, тлен, морока родственникам… Он уплыл в океан и стал большим добрым китом.
Мы все уплывем когда-нибудь по своей последней реке и превратимся в воспоминания. Но, Господи, давай не завтра. Есть еще много рек, на которых мы не бывали.
