Вряд ли получится найти профессию, более воспетую литературой и кино, чем эта. Но все же между сказкой и действительностью есть значительный пробел, восполнить который может только тот, кто сполна испытал на себе, что такое работа оперативника угрозыска.
Константин Долганов отдал этому, мягко говоря, беспокойному ремеслу два десятилетия своей жизни. Начинал в лихие времена и работал по самым «лихим» направлениям – заказные, массовые убийства. Недавно вышел на пенсию, и этому тоже есть свое объяснение…
– Константин, меня удивило, что вас мне представили как ветерана, а вам всего сорок лет… Почему в угрозыске так рано становятся ветеранами?
– Двадцать лет выслуги – это, конечно, не просто так придумано. Постоянно встречаться с человеческим горем, иметь дело с соответствующим контингентом – я имею в виду преступников – все это не влияет положительно на здоровье. Накапливается моральная усталость. Вдобавок – ненормированный рабочий день. Поясню проще: когда совершается преступление, особенно громкое – массовое убийство, двух и более лиц, – опера стараются раскрыть его как можно быстрее, работают сутками. Там нет такого: шесть вечера – и разошлись по домам. Работают до четырех, до пяти утра. Час-два на сон, и все заново. К тому же приходится ездить в командировки. Моя крайняя командировка, когда я уже работал замначальника управления уголовного розыска, была в Боготол по делу об убийстве семейной пары из пистолета ТТ. Мы с сотрудниками в понедельник туда прибыли, а в воскресенье преступление уже было раскрыто. В течение этой недели спали мы не больше двух часов в сутки. Нормально поесть тоже было некогда. Это, грубо говоря, работа на износ.
– Вообще, зачем такая гонка?
– Когда совершается столь дерзкое по своему характеру убийство, есть опасение, что преступники, пока не пойманы, могут совершить другое преступление, или даже несколько. В данном случае как раз так и было – пока работали над раскрытием двойного убийства, получили информацию, что планируется разбойное нападение на заправку. Вместе с сотрудниками спецподразделения мы их в дороге задержали. Выяснилось, что ранее они совершили преступление в Кемеровской области – расстреляли из пистолета человека, который чудом выжил. Потом перебрались «работать» в наш край – там и попались.
– И что, все двадцать лет состояли из таких авралов?
– Девяностые годы, вплоть до 2010-го, были очень напряженными. С нынешними временами они не идут ни в какое сравнение. Это были и массовые убийства – по два-три человека и более, множество заказных убийств, дерзкие разбойные нападения… Сейчас такого на порядок меньше. Хотя с какой точки посмотреть – ведь стараешься любое дело доработать по максимуму, а это, конечно, требует полной отдачи. В 2007 году дали мне стажера – молодого парня, старшего лейтенанта. Раньше он служил в дежурной части, а потом решил попробовать себя в уголовном розыске. И вот на территории Красноярска совершается очередное серьезное преступление с использованием автомата. Начинается у нас, как вы говорите, аврал. Дело было в новогодние каникулы – естественно, никаких праздников у нас не было, с работы уходили около полуночи, а то и позже. Так вот где-то к концу второй недели такой работы, часов в 11 вечера парень этот не выдержал… Он перебирал тома дела – а их очень много, мы колоссальную работу за это время проделали! – и вдруг как хлопнет этой стопкой об стол: все, говорит, ухожу, не могу так больше. Каким-то чудом мне удалось его успокоить – на этот день дал ему отдохнуть. Подумай, говорю, а с утра приходи. Состоялась у меня с ним беседа, объяснил ему, почему мы так работаем, зачем вообще все это надо. Раскрытие преступления – коллективный труд, надо, чтобы каждое звено единого механизма четко выполняло свою работу.
– А как же гениальные сыщики-одиночки?
– Это единичные случаи. Уголовный розыск, повторю, – это коллективный труд.
– У вас бывали такие моменты, когда вот так же хотелось бросить все, сказать «ухожу»?
– Таких – нет. Хотелось иногда взять два-три дня, чтобы выспаться. Или уйти в тишину. Почему и полюбил отдыхать на природе, где-нибудь в тайге или на рыбалке. Там тихо. Никакой суеты, звонков.
Мамина мечта сбылась
– Вопрос, с которого стоило бы начинать: в уголовный розыск вы пришли сразу после института, работали там с ранней молодости. Вы именно об этом мечтали? Может быть, кто-то повлиял на ваш выбор, родители, например?
– Нет, родители у меня – люди совсем не служивые. Хотя… мама в свое время хотела быть следователем, но не получилось: в девятнадцать лет она родила меня, через год – моего брата. Однако мама очень хотела, чтобы я попытался воплотить в себе ее несбывшуюся мечту, говорила мне: «Я так была бы рада, если бы ты работал в милиции, делал добро, помогал людям». Видимо, по ее мечтам и вышло. После института у меня была специальность, более близкая к следователю. Но в работе оперов было больше романтизма. Да, оперативникам тоже приходится работать с бумагами, сидеть в кабинете, но у них же больше общения с людьми. Уже на четвертом курсе твердо решил для себя – следователем не буду, пойду в уголовный розыск. Хотя стажировку проходил в следствии, это обязательная ступень. Там у меня был наставник Валерий Валентинович Тимощук, очень серьезный, заслуженный следователь из управления по борьбе с организованной преступностью, к тому же много приходилось общаться с матерыми операми, убоповцами, и это только укрепило мое стремление стать оперативником. Вообще в профессиональном воспитании меня и моих товарищей оперативников неоценимую роль сыграли такие руководители отдела по раскрытию убийств, как Сергей Петрович Колбасинский, Андрей Леонидович Анучин и Алексей Викторович Овсянников – он, кстати, сейчас возглавляет полицию Пермского края.
– У Высоцкого есть песня: «Побудьте день хотя бы в милицейской шкуре, вам жизнь покажется наоборот…» Вам она показалась «наоборот»? Никогда не думалось – вот я постоянно занимаюсь раскрытием убийств, а ведь где-то рядом люди живут совсем по-другому, не видят ничего такого, что вижу я?
– Я был изначально настроен, и меня так воспитывали, что жизнь не будет «наоборот», совсем не такая, как у других людей. Одно из лучших качеств оперативника – сопереживание человеку. Когда в 99-м я только начал работать оперативником, следователь прокуратуры говорил мне: «Константин, ты больше мыслишь эмоциями». Но это не эмоции, это сопереживание. Для меня одним из важнейших оперативных качеств было умение поставить себя на место потерпевшего – человека, испытавшего огромное горе. Более того, я считаю, что это важно для любого сотрудника полиции. От этого во многом зависит успех твоего дела. Когда человек безразличен к чужому горю, он не будет отдавать всего себя работе. Сегодня пострадал совершенно посторонний тебе человек, а завтра это может быть твой близкий.
– Странно. Бытует совсем другое представление – если, скажем, врач начнет переживать страдания больных как свои собственные, то рано или поздно доведет себя до инфаркта. Или сопьется.
– Да, очень непросто пропускать через себя человеческое горе. Когда приезжаешь на место преступления и видишь трупы маленьких детей, первое желание – найти и разорвать на куски того, кто это совершил. Но потом все равно начинаешь работать. Здоровья, конечно, это не приносит.
Принцип неотвратимости
– В начале 90-х один милицейский майор рассказывал, как после поимки какой-то банды повел своих ребят на суд, дабы видели, как зло будет наказано, что не зря работали, рисковали. А подсудимые чуть ли не лежали на скамье, предлагали судье проводить вечером до дома, в общем, вели себя свободно, были уверены, что серьезное наказание им не грозит. Это я к тому – важно ли для вас, чтобы пойманный вами преступник получил адекватный срок?
– Могу сказать за себя и моих напарников – Вячеслава Муравьева и Евгения Гришечко: отделение, где мы работали, задержало и довело до суда не одну преступную группу, в том числе несколько банд. Сотруднику уголовного розыска не то чтобы интересна судьба преступника – пока идет следствие, суд, он обязан довести дело до конца. Оперативник выполняет поручения следователя, потом прокурора – например, доставить в суд тех или иных лиц, если этого не могут сделать приставы, проводить другие мероприятия, которые дополнят картину. Опер не просто заинтересован в том, чтобы довести дело до конца, он сам участвует в этом. И уже когда услышит приговор, может успокоиться.
– А если приговор не соответствует вашим ожиданиям?
– Естественно, радости это не вызывает, бьет по самолюбию. Тем более когда был проделан огромный объем работы, а человек получает не 10–15 лет, как ожидалось, а вдвое меньше. Но есть прокуратура, чтобы обжаловать решение суда.
– Вы говорили, что сейчас напряженность криминальной обстановки не та, что в 90-е, например, уровень заказных убийств упал…
– Он практически сведен на нет.
– Почему так происходит? Этот криминальный жанр стал невостребованным?
– Да. С одной стороны, это зависит от социально-экономического положения в стране и от той работы, которую проводит государство в лице правоохранительных органов по пресечению преступной деятельности. Конечно, 90-е – совсем другое время. Тогда была разруха – предприятия подвергались разграблению, шло разрушение экономики. Люди, грубо говоря, были предоставлены сами себе. Но потом наступил совсем другой, новый виток экономических отношений. А кроме того, органы правопорядка уже более-менее отработали многие моменты своей деятельности, в том числе благодаря опыту, полученному в те «лихие» годы. Одно дело, когда человек совершит преступление и длительное время разгуливает на свободе, и совсем другое, когда он совершит преступление и тут же понесет за него наказание. Я вам так скажу: никакой преступник, даже из организованной преступности, даже из отбывавших ранее сроки, не хочет оказаться за решеткой. Исключения есть, но это единицы. Говорю это, основываясь на собственном опыте. Ввиду неотвратимости наказания у преступного элемента пыл, скажем так, погас немного. Также очень важно, что люди стали больше доверять правоохранительным органам. С другой стороны, полиция тоже не стоит на месте, внедряются новые технологии, методы борьбы с преступностью. Есть множество примеров, начиная с 2010 года, когда заказные убийства пресекаются еще на стадии заказа.
Бабушка рядышком с дедушкой
– Двадцать лет назад, когда вы только начинали работать по заказным убийствам, насколько, попросту говоря, часто заказывали?
– В 99-м и примерно до 2003-го – от 10 до 15 таких преступлений в год.
– Это много?
– Очень. Причем я говорю о тех убийствах, которые были доказаны как заказные. Криминальный элемент ведь тоже понимает, что заказное отличается от, скажем, убийства на почве неприязни – первое более квалифицированное, тяжелое преступление.
– Можно назвать какой-либо довлеющий мотив – месть, передел собственности…
– Мотивов много. Да, и передел собственности, и устранение коммерсантов, которые отказывались платить долги или дань. Есть яркий пример «Красной бригады» – банды, высшее звено которой было сколочено из бывших сотрудников милиции. Их «специализация» – грабежи, убийства валютчиков, лиц, занимавшихся перевозкой крупных сумм денег, коммерсантов. У них довлеющим мотивом была элементарная жадность. В конце концов они все друг друга перестреляли, начиная с 90-х и по 2008 год, оставшиеся получили большие сроки за бандитизм. Последний лидер группировки Жигадло Владимир Николаевич был осужден за убийство другого члена группировки – Виктора Рябинкина. А развал банды начался с того, что они не могли поделить добычу. Один из них, Реутский Сергей, хотел не просто поделить деньги, а вкладывать их в бизнес. Другие были с ним не согласны, захотели получить все и сразу. Так что мотив, повторю, один – жадность. Но, с другой стороны, бывали и другого рода мотивы, даже курьезные. Не помню в каком году, женщина 72 лет очень устала от своего мужа – он ворчал постоянно – и не нашла ничего лучше, как заказать его убийство. Сумму точно не помню – что-то около 80 тысяч рублей. Но человек, к которому она обратилась, пришел в правоохранительные органы. Полиция инсценировала убийство, бабушку привлекли, осудили.
– На сколько лет?
– Условно дали, по причине весьма пожилого возраста. Более того, с мужем они продолжали жить вместе, он написал заявление, что претензий к жене не имеет – правда, все время забывал, кто она.
– Странное со страшным насколько часто соседствуют?
– Иногда случается. Были серийные убийцы, маньяки. «Черный ангел», например, – он совершил много убийств. «Ангела» мы поймали, а его подельник еще разгуливал на свободе. Все пути к отступлению мы ему перекрыли. И однажды поступил звонок от его брата, который сказал: «Он устал от вас бегать, готов сдаться. Только, пожалуйста, помогите ему жениться». Мы даем честное слово. Подельник приходит к нам, его арестовывают. Договариваемся со следователем, с прокуратурой. Украшаем милицейский уазик, невеста приходит в свадебном платье, привозит ему костюм, и так вот в наручниках мы везем его в загс. Там, при операх и конвое, происходит бракосочетание. Они выпивают по бокалу шампанского, жена уезжает домой, а он – с нами. Это произошло летом 2002 года.
– Вы в приметы верите?
– Нет, наверное. Про черную кошку, к примеру, говорят – примета плохая. У нас с этой кошкой был случай. В Боготоле преступник, звали его Оркин Юрий Васильевич, сейчас он отбывает пожизненное, расстрелял пять человек. Выехали в командировку. Ночью звонок, нам сообщают, где он находится – в такой-то квартире двухэтажного деревянного дома. Подскакиваем, едем туда и, перед самым подъездом, дорогу нам перебегает черная кошка. Мы были вчетвером, вооруженные – посмотрели друг на друга, ну и пошли дальше. Выламываем дверь – преступника нет. Все обыскали – нет. Тут мы эту кошку и вспомнили. В квартире находился только хозяин. Мы обратили внимание, что у порога стоит две пары мужских ботинок, и одни размером меньше других. Заставили примерять – не налезают. Ну, говорим, показывай, где он? Крохотное окошечко есть под ванной – он туда залез и плиткой окошко закрыл. Как у него это получилось, не знаю. Потом у нас не раз черная кошка перед машиной пробегала, и почему-то всегда к удаче. Мы со Славой Муравьевым – это один из лучших оперативников, мой напарник и друг – часто эти моменты вспоминали.
– Константин, не могу не задать этот вопрос: вы детективы смотрите? Сейчас их потоками выпускают.
– Раньше, да, смотрел. «Улицы разбитых фонарей», например. Но фильм, на котором строилось мое мировоззрение как сотрудника полиции, это «Место встречи изменить нельзя». В прежние времена я его каждые два-три года пересматривал. И сейчас иногда смотрю. Ну и, конечно, «Семнадцать мгновений весны». Шикарнейший фильм. Это пособие не только для разведчиков, сотрудников ФСБ, но и для полицейских тоже. А нынешние фильмы какие-то жестокие, кровавые – я на работе этого насмотрелся. Конечно, надо показать, что добро побеждает зло, но зачем эти нагромождения трупов?
– Вы говорили, что любите отдыхать в лесу, на рыбалке. Теперь, после службы, чем увлекаетесь?
– Сейчас у меня одно увлечение – семья. Я ведь даже не увидел, как моя старшая дочь выросла. Годы, отданные службе, были для семьи упущенными. Теперь вот наверстываю. Младшей дочери пять годиков. Мы с женой вдвоем возим ребенка в детский сад – больше таких родителей я не замечал. Я обожаю свою семью, детей. Может, работа свой отпечаток наложила. Жизнь очень хрупкая, надо ее беречь, каждый миг ценить.
Ветераны уголовного розыска с руководством УУР ГУ МВД России по Красноярскому краю
Константин Григорьевич ДОЛГАНОВ, подполковник полиции
Родился 5 мая 1978 года в поселке Черемушки Красноярского края. В 1999 г. окончил Сибирский юридический институт МВД, работал оперуполномоченным по раскрытию серийных убийств, с июня 2004 г. – старший оперуполномоченный отделения раскрытия убийств по найму ОРЧ УР № 1 ГУВД по краю. С июня 2004 г. по июль 2008 г. – заместитель начальника отдела, начальник отделения по раскрытию убийств по найму. С июня 2011 г. по январь 2012 г. – начальник отдела по раскрытию убийств по найму из корыстных побуждений. С января 2012 г. по апрель 2013 г. – заместитель начальника отдела по раскрытию преступлений против личности. С апреля 2013 г. – заместитель начальника Управления уголовного розыска ГУ МВД по краю.
