В семнадцать лет первый и единственный раз я побывал на грузинском застолье. Наш сокурсник Теймураз Давидович Гордадзе перешагнул, как он сам говорил, четвертьвековой порог и потому позвал всю группу. Однако среди приглашенных преобладали его местные соплеменники, в разное время перешедшие из студентов в шашлычники.
Это заседание не имело ничего общего с разухабистой русской гулянкой – все торжественно, нравственно и поэтично. Один из первых тостов тамада провозгласил за предков Тимура. В частности за его деда, который прожил 109 лет и непонятно зачем умер, ибо вплоть до последнего дня был бодр на зависть молодым. Однажды, рассказывал тамада, дедушка получил телеграмму, сообщавшую о приезде лучшего друга. Он вскочил на коня и поскакал в аэропорт. Галопируя по шоссе, дедушка нагнал «Запорожец», который чадил и путался под копытами. В конце концов всаднику это надоело, он пришпорил скакуна, тот перепрыгнул позорную железяку и помчался дальше. Во весь опор.
Выслушав тост, соплеменники покачали головами, произнесли «ва» и заявили, что у Теймураза Давидовича (к тому времени уже лысого и пузатого) в самом деле потрясающая наследственность. Никто даже не улыбнулся.
Далее тамада объявил вот что.
– Прошу прощения у наших русских друзей, но следующий тост я произнесу по-грузински. Пусть они вслушаются в чарующую мелодию нашего языка, который звучит на этой земле пять тысяч семьсот одиннадцать лет. Вдумайтесь только – пять тысяч семьсот одиннадцать!
Соплеменники опять же произнесли «ва» и покачали головами. И ведь было от чего: когда хрестоматийные древние греки еще и не собирались появиться на свет, над миром уже звучало «гамарджоба»…
В семнадцать лет я принимал все – или почти все – за чистую монету. Потом уверял себя, что это был театр, разыгранный для «русских друзей» и немножечко друг для друга. Но в итоге вернулся в почти начальную точку, ибо жизнь научила: национальные сказки о самих себе – как бы забавно они ни выглядели – абсолютно серьезный исторический фактор, движущий «солнца и светила» в массовых умах, а подчас и меняющий земную карту.
Как должно быть
Особенность сказок в том, что они могут существовать параллельно с академической историей, которой занимаются честные профессионалы и интересуются интеллектуально добросовестные любители. Но бывают моменты, когда сказка давит «академию», как алабай котенка. Сказка заменяет подлинник в беллетристике и кино, а следом – в учебниках и «научной лит-ре». К тому же, если вывести за скобки шкурно-политическую подоплеку, настоящая наука, как говаривал Д. С. Лихачев, «обязана быть скучноватой», а сказка – всегда красивая, яркая, внушающая наиприятнейшие чувства, главное из которых – гордость. Сказка дает ее с зашкаливающим избытком. Поэтому исторические сказки, которым предстоит стать идеологиями, сочиняются под одну болванку «как должно быть». Так вот, в своем прошлом мы должны быть: а) невероятно могущественными и культурными, б) широчайше распространенными территориально, в) и самое главное – феноменально древними, желательно старше Ноя. Все это сформирует возвышенный дух, который поднимет на самую вершину и нас, и нашу государственность. Особенно если она только создается, точнее «возрождается».
Легче тем сказкам, у которых имеется некая опора в реальной истории. Тамаду, при великодушном подходе к его застольному пафосу, заносило, но не так уж чтобы совсем. Грузины – действительно один из самых древних этносов на территории бывшего СССР, имеющий историю, насыщенную взлетами и трагедиями, создавший государственность, богатую и сложную культуру, один из пиков которой, кстати, пришелся на советский период. Казалось бы, при таком багаже можно вовсе обойтись без сказок. Но правда – вода, а сказка – вино; без первого не проживешь, второе же дарит иллюзию превосходства – прежде всего обычного, бытового, когда можно, приобняв кого-нибудь из менее древних, тех же «русских друзей», сказать, что, когда вы еще с деревьев не спустились, мы уже были христианами. За нами «пять тысяч семьсот одиннадцать лет», мы знаем, как жить, и не смешите нас своими младенческими мнениями. Когда к власти пришел Гамсахурдиа, которого у нас ругали, Теймураз Давидович за него рубился: «он сказал, мы к Богу идем! К Богу!», а вы ничего в этом не смыслите, ибо маленькие еще… Вскоре в Грузии началась гражданская война, распад земель, серия госпереворотов с последующим переходом государства в разряд примитивных инструментов американской внешней политики. Сложно сказать, какую роль в этой трансформации сыграла сказка, но, безусловно, сыграла. Армения, древнейшая и упоенная своей древностью, реальной и сказочной, на наших глазах повторяет примерно тот же путь.
Конечно, труднее всего приходится тем, кому выпало с нуля создавать и государственность, и сказку. Поскольку первое без второго выходило не таким, как хочется, сказка получила силовую поддержку и заменила науку вкупе с реальностью.
«До прихода в XIII столетии монгольско-тюркских колонизаторов украинская нация заселяла всю территорию Европы от Балтики и Северного Ледовитого океана на севере до Каспия, Кавказа и Черноморья на юге, от Карпат до Уральских гор на востоке. На этой территории с 500 года до нашей эры было государство Великая Украина со столицей в Киевславе». Приведенный фрагмент из украинского учебника – далеко не самый удивительный и радикальный.
Свой вариант «древних укров» различной густоты появился и у других народов бывшего Союза. Рождение сказки неизменно сопровождалось приключениями, часто кровавыми.
Против течения
Русские также фигурировали среди сказочников. К примеру, в начале 90-х нашел я на лотке двухтомник некоего В. М. Кандыбы с эпиграфом: «Великому Русскому Народу – 18 миллионов лет…» Появилось неоязычество, баркашовцы, дворяне и прочие ряженые. Но эти явления были (и остались) маргинальными на фоне господствующей русской сказки, в которой все было наоборот – никакого могущества, культуры, большой территории и, главное, никакой древности. Как и повсюду, эту сказку сочиняла интеллигенция, и не чужая – своя. Вскоре после моего памятного застолья Виктор Астафьев сказал в одном из интервью: «Отчего самые молодые нации, русская и американская, если американскую можно назвать нацией, оказались в конце ХХ века самыми реакционными, самыми страшными? И возникает вопрос: народ ли это? Настоящая нация и настоящий народ никогда не позволил бы сделать того, что сделано с нами, русскими… Значит, наша культура не такая древняя, как нам пытаются внушить, не такая устойчивая. Весной я побывал в Латинской Америке, в Колумбии. Специально с этой точки зрения смотрел на колумбийцев. Это древний народ, это древняя культура. Истинная, крепкая культура!» («Дремлющий разум», «День литературы», 8 сентября 1988 г.)
Это и есть типичный пример тогдашней «русской сказки», которую на разные лады повторяли деятели культуры и медиа. Ее разрушительное действие было огромно и, по словам философа А. Дугина, «мы только сейчас начали размораживать аспекты нашей культуры, которые смогут дать позитивные плоды».
Но парадокс в том, что весь путь России от начала нулевых – это последовательное усилие вырваться из сказки, а не попасть в ее тюрьму, как это случилось с некоторыми соседями.
