Знакомьтесь – заведующий кафедрой биологии и экологии Красноярского государственного педагогического университета, доктор биологических наук, профессор Александр БАРАНОВ.
То, что приходит из детства
– Вокруг много юристов, врачей, экономистов. Орнитолог, простите за каламбур, – птица очень редкая. С чего началось ваше увлечение?
– Оно пришло из юности. Школьником я разводил голубей, скрещивал, создавал новые породы. Все это где-то во мне застряло… И даже окончив факультет физвоспитания красноярского пединститута, работая там же на кафедре, как выяснилось, не смог ничего забыть. Познакомился с зоологами – Тимофеем Кимом, Александром Вавитовым. Они как раз занимались птицами и млекопитающими и часто звали меня с собой в экспедиции.
В первую из них попал совершенно случайно. Крупный советский ученый – систематик птиц Лео Степанян и Владимир Леонович, ученый секретарь Музея изобразительных искусств в Москве, впервые ехали в Туву. Леонович – крупный искусствовед с необычным хобби: он коллекционировал птичьи гнезда и создал ценнейшую коллекцию. Я в Туве бывал, занимался там еще со студенчества сплавом по горным рекам. И меня пригласили их сопровождать.
Мне очень повезло. Представляете, два человека с мировым именем, с огромной эрудицией – и я рядом с ними. В Туве – колоссальная ландшафтная мозаичность: пустыни, высокогорья. Путешествовали около месяца. Общение с этими людьми повлияло на мой окончательный выбор – заниматься орнитологией вполне осознанно и осмысленно. Хотя сначала казалось – ну как мужчина может возиться с птичками? Смешно!
– Пришлось менять профессию?
– Да, поступил и окончил уже биолого-географический факультет. Начал заниматься закономерностями территориального размещения птиц по Сибири и Центральной Азии.
Я думаю, что не любить птиц вообще нельзя. Настолько это особая группа. Не случайно их называют пресмыкающимися, вознесенными в небо, – ведь когда-то они эволюционировали из рептилий. Они настолько интересны и великолепны по своей окраске. А какие у них голоса! Когда вы заходите в весенний лес, вы слышите разноголосый хор – это поют птицы. От самой крохотной, 4–5 граммов весом, до крупных – все распевают на разные лады.
Прощай, оружие
– В детстве нет. Но когда стал заниматься наукой… Наша работа связана с коллекционированием организмов. Без этого нельзя. Определить популяционные особенности группировки можно, имея в руках коллекционный материал. Значит, приходится стрелять. И добывать не одну птичку, а целую серию – не менее 10 экземпляров. Самца, самку, возраста разного. И на основе этого изучать их морфологические изменения, давать подвидовые названия. Например, синица большая сибирская. Для неспециалиста ведь все синицы одинаковы. А это совсем не так.
Добывать птиц не так просто. Есть разные способы. Ставить ловушки, силки – но тогда попадется то, что попадется. А нам нужен конкретный экземпляр. Поэтому применяли оружие. Стреляли только мелкой дробью размером с маковое зерно. И надо было знать, куда целиться. Ведь можно пальнуть так, что от птицы не останется даже перьев.
За некоторыми птичками я неделями гонялся. Например, жемчужный вьюрок живет только в высокогорье. Представьте, он сидит на самой вершине скалы. Я к нему подбираюсь, он – раз! – и перелетает на соседний хребет! Значит, надо опять спуститься вниз, снова подняться. А он опять перелетает на другую сторону!
Однако с прошлого года я сказал себе: все. Только толерантная орнитология. Иными словами – фотографирование птиц, никакой стрельбы. Оружие в руки больше не возьму. Только фотоаппарат. И от этого я получаю даже большее удовольствие, чем от добычи.
Музейные кладовые
– Вот удалось добыть интересный экземпляр. С ним же надо что-то делать?
– Обрабатывать. На среднюю воробьиную птичку уходит два часа. У меня таких – две с половиной тысячи в коллекции. Представляете, сколько времени на это ушло. День хожу, добываю птиц, изучаю гнезда, фотографирую и прочее. Вечером возвращаюсь в лагерь и еще 5–6 часов работаю с тушками. Иначе они сразу испортятся. Зимой хорошо коллекционировать, заморозил и не спешишь. Хотя и тут есть отрицательные моменты – температура зимой в Тувинской котловине опускается до –55. Руки, чтобы птичку обработать, постоянно засовываешь в рукавицы.
Потом материал поступает в научную коллекцию и в музей – детище нашей кафедры. Когда я пришел работать, было всего два шкафа с чучелами. Все они сохранились до сих пор – некоторым по 100–120 лет. Переехав в новый корпус на улице Лебедевой в 1976 году, мы с Тимофеем Кимом – он тогда был деканом нашего факультета – решили, что здесь создадим зоологический музей. И с той поры началось пополнение нашей коллекции.
Тогда, будучи ассистентом, я сам увлекался таксидермическими работами – учился по книгам, смотрел, как работают мастера в Москве и Ленинграде. Из каждой экспедиции мы привозили экспонаты. Например, в 1985 году организовали экспедицию на Японское море – добыть фауну, которой у нас в музее совсем не было. 45 дней жили на острове Попова. Договорились с директором местного рыбозавода и вместе с моряками на сейнерах выходили в океан. Оттуда мы привезли великолепную коллекцию – порядка 1 500 экспонатов самых разных морских животных.
– Часто приходится выезжать на полевые исследования?
– Ежегодно. Первый выезд начинается уже в мае. Он самый крупный – порядка 40–45 дней. На двух уазиках наматываем по пять-шесть тысяч километров только в один конец, со всякими финтами. Такие маршрутные экспедиции дают возможность биогеографу понять закономерность распространения птиц. Проводим анализ их видового состава, численности, соотношения видов и так далее.
География экспедиций очень разнообразна. Начиная от Красноярска и на юг – до Центральной Монголии, пустыни Гоби – все это нами охвачено. Центральная Азия, Алтайский край, Иркутская область, Бурятия – тоже область наших исследований. Плюс – Японское море, Курильские острова.
Смотрите – на юге территории птенцы уже на вылете, а на севере «родители» только начинают гнездиться. Все эти различия можно исследовать только по результатам таких крупных маршрутных экспедиций. Не обходится и без стационаров – когда мы приезжаем и сидим, работаем по четыре-пять месяцев на одном месте. В одной из таких экспедиций, в Туве, мы сняли фильм вместе с известным красноярским кинооператором Юрием Устюжаниновым об уникальных, единственных в своем роде гусях, которые гнездятся на деревьях. Там же сняли фильм о черном коршуне. И отовсюду привозили биоматериал для музея. У нас есть потрясающие экспонаты, которых нет ни в Санкт-Петербурге, ни в Москве, ни вообще в мире. Например, монгольская сойка. Или азиатская форма дрофы. Поэтому многие ученые из других научных учреждений России приезжают к нам работать.
Пернатые символы края
– Каков мир птиц нашего региона? Кого из пернатых можно назвать своего рода символом Красноярья?
– Птиц у нас около 400 видов. Одни живут только на севере, другие – на юге. Первым символом я бы назвал краснозобую казарку – это небольшой, очень красивый гусь. На Таймыре сосредоточена практически вся их мировая популяция.
Если взять юг, то это будет алтайский улар – горная индейка. Нигде на Земле его нет больше, только у нас.
Затем черный журавль (его еще называют монахом-отшельником). Он гнездится в отдаленных, труднодоступных местах. Очень редкая птица, занесенная в международную Красную книгу. У нас он обитает между Подкаменной и Нижней Тунгусками. Еще монах встречается на Нижнем Амуре. Вот и все, только два пункта, причем отдаленных друг от друга. К сожалению, когда ареал распадается, это свидетельствует о деградации вида. Он исчезает. А зимует черный журавль на острове Кюсю в Японии и частично на Корейском полуострове. Для корейцев, кстати, он вообще является священной птицей.
– Жителю мегаполиса наверняка не удастся вживую увидеть этих красавцев. Мы больше привыкли к свиристелям и снегирям, которые появляются зимой, а летом куда-то исчезают…
– Они принадлежат к оседло-кочующим птицам. Это таежная форма, которая гнездится в нашей тайге. Когда птенцы покидают гнезда, семьи начинают кочевки в поисках корма. Сначала выедают ягоды в своих угодьях, потом перемещаются в поселки, города – туда, где есть различные плодовые деревья и культуры. Есть еще оседлые птицы – например, глухарь, рябчик. Они живут только в пределах своей гнездовой территории.
– А наши перелетные птахи? Куда улетают зимовать?
– Подавляющее большинство – в Переднюю, Юго-Восточную Азию, в Северную Африку. А, например, кроншнеп-малютка, живущий у нас в районе Подкаменной и Нижней Тунгусок, долетает до самой Австралии!
Тяжелая поступь человека
– На территориальное размещение не только птиц, но и растений, млекопитающих сегодня очень сильно влияют два процесса. Это антропогенная трансформация ландшафтов и глобальное потепление в северной части евро-азиатского континента. И тот и другой фактор основательно влияют на современное размещение живых организмов.
Первый – некогда наша тайга, которая подходит к Большемуртинскому району, мощным языком уходила прямо до Куйсумских гор. Была громадная лесная перемычка между Западной и Средней Сибирью. Сплошная тайга. Сегодня ее нет. Вырублена. И эта брешь открыла путь для многих европейских видов, которые связаны с открытыми ландшафтами. Они просто хлынули к нам. Например, зяблик, мухоловка-пеструшка – они возникли и жили всегда в Европе, у нас их не было. А теперь они распространились вплоть до Байкала. То же движение воробьинообразных происходит со стороны Монголии.
Второе, что касается глобального потепления, – средние температуры, особенно зимние, за последние 100 лет выросли на 3,5 градуса. Как раз на территории Средней Сибири и Западного Прибайкалья. Мы уходим от резко континентального климата. Существенно изменяется фенология – сроки размножения, прилета, отлета птиц. Вы посмотрите – август закончился, а подавляющее число птиц еще не улетело.
Виды-старожилы под давлением новых исчезают. До этого самого зяблика у нас был очень распространен вид под названием вьюрок. Теперь его редко где встретишь.
Есть и третья причина – большая часть нашей популяции зимует в Юго-Восточной Азии. В частности, в Китае. А там массово добывают наших птиц – не только гусей, но и мелких воробьинообразных. Счет идет на миллионы: соловей-красношейка, дубровник, вьюрок – все они продаются там по дешевке и съедаются. В результате у нас совсем исчез великолепный певец – дубровник-овсянка. Численность еще одного из прекраснейших сибирских певцов – соловья-красношейки – тоже катастрофически сократилась. Все они гибнут на зимовках. Вот это то, о чем, вероятно, говорит ваша коллега… В начале 2013 года Россия и КНР подписали конвенцию о сохранении перелетных птиц. Возможно, это даст какие-то результаты – правда, только спустя годы.
– А влияние окружающей среды? Выбросы, загрязнение атмосферы, водоемов?
– Оно тоже относится к разряду антропогенной трансформации. К примеру, есть определенные группы водоплавающих, которые завязаны на прозрачность воды. Та же скопа. Она на мутных реках вообще не будет гнездиться – ей не видно корма. А питается эта птица исключительно рыбой. Поэтому оттуда, где на реках ведутся изыскания, птица уходит.
– Возможен ли компромисс между развитием промышленности – так, как мы это сейчас делаем, и сохранением экологии?
– Ничего хорошего наш животный мир не ожидает. Давно ясно, что после вмешательства человека в дела природы нужна рекультивация – причем сразу. Надо приводить в соответствующее состояние то, что нарушили. Мы вносим в Красную книгу различные виды животных, растений, но при нынешних методах хозяйствования это только оттягивает кончину многих наших видов.
В природе их смена происходит постоянно – в течение длительного периода. Это нормально и закономерно. Сейчас человек ускоряет эти процессы. И есть опасность оказаться в ситуации, когда биологическое разнообразие настолько упростится, что мы будем жить среди крыс, сорняков и тараканов. Другие виды просто не успеют естественно сформироваться. Вселяет надежду создание в масштабах планеты в целом и России в частности целых экологических регионов для сохранения всего комплекса организмов, живущих на Земле.
За красной чертой
– Про Красную книгу слышали все. Но о том, что такое издание существует применительно к нашему краю, – увы, немногие.
– Первые попытки ее создания относятся к 1995 году. Попытки не совсем удачные – в нее внесли часть видов, на которые был разрешен промысел. Соболь, например, или сибирская косуля. Это дискредитировало само название издания, оно не имело юридического статуса. Ведь по своей логике Красная книга запрещает всякую добычу некоторых видов и даже их фотографирование без разрешения. Тогда мы решили подготовить новое издание. Над ним работало несколько авторов.
Региональная Красная книга имеет свою специфику. Мы включили в нее все виды, которые есть в Красной книге РФ, плюс свои, которые имеют отношение к нашей территории. Эта книга была утверждена, вышло множество соответствующих законов края и подзаконных актов. Потом подготовили второе издание – здесь мы уже пошли по пути сохранения отдельных популяций. Например, северный олень. На Таймыре его очень много. Но лесной северный олень в центральной части края – явление редкое. Его увидеть даже трудно. И мы первыми в стране предложили в региональной Красной книге сохранять целые популяционные группировки – лося, косули. То есть их можно добывать, но в определенных районах. Наш опыт был использован при подготовке российской Красной книги.
– С годами объем ее страниц увеличивается?
– Да, видов в нее попадает все больше. Поэтому новый подход, на котором я настаиваю при подготовке следующего издания, – сохранять особо уязвимые виды там, где они живут, где их пока еще много, создавать им все условия. Парадоксально, на первый взгляд. Охранять не то, что редко, а кого много. Но птицы, звери при такой защите начнут размножаться, двигаться дальше, в другие территории. Именно на этом постулате, на мой взгляд, должна строиться региональная Красная книга.
Место, где свет
– Нынешний студент охотно идет овладевать вашей специальностью?
– Смотрите сами – раньше в наши экспедиции выстраивалась целая очередь ребят. Приходилось проводить своего рода кастинг. Сегодня я с большим трудом уговариваю девочек и мальчиков поехать в поле. Не хотят. Сидят за компьютерами и виртуально наблюдают природу.
Сам я с детства мечтал побывать в Монголии и Австралии. С первой получилось, со второй чуть-чуть не срослось. Но не жалею. Что там? Пустыня в центре, какое-то видовое разнообразие по побережью… Наша природа гораздо богаче и интереснее. Здесь же такая прелесть, такая красота! Вот возьмите чудо – Кинзелюкский водопад. Это же потрясающее зрелище! Он вытекает из озера, 384 метра падения – и втекает в другое. Просто блеск! И таких мест в нашем крае очень много. Мне родные говорят – давай в Таиланд! Отвечаю – поезжайте, а я – к себе. Пока ноги ходят – я здесь.
Фото Олега КУЗЬМИНА и из архива А. А. БАРАНОВА
ДОСЬЕ
Специалист по проблемам фауны, систематики и экологии птиц, биогеографии, территориального размещения и состояния численности редких видов птиц Средней Сибири и их охраны.
Председатель Среднесибирского орнитологического общества, член Союза охраны птиц России.
Почетный работник высшего профессионального образования РФ, заслуженный педагог Красноярского края.
Хобби: горные лыжи, сплав на катамаранах по горным рекам.
