5 декабря 1931 года в Москве был снесен храм Христа Спасителя. Это было не первое и далеко не последнее «культовое сооружение», уничтоженное в советский период нашей истории. Но символическое значение взрыва 90-летней давности выходит за пределы статистики и собственно антирелигиозной политики в СССР.
Чуть больше одной десятой
Точное количество уничтоженных в советский период православных храмов (а ведь помимо них сносили мечети, кирхи, дацаны, синагоги, костелы) до сих пор остается вопросом дискуссионным. Обычно принято сравнивать данные 1914 года и 1987-го, когда перестраивающееся государство внезапно прекратило гонения и вскоре даже отпраздновало Тысячелетие Крещения Руси.
Так вот, перед началом Первой мировой войны в Российской империи насчитывалось 54 174 православных храма, 25 593 часовни, 1 025 монастырей. Через 73 года показатели, соответственно, таковы: 6 893 храма и 15 монастырей. То есть уцелело чуть больше одной десятой. Однако в дореволюционную статистику не вошли храмы, числившиеся за военным и морским ведомствами, а это – хотя бы по данным за 1890 год – девять соборов (пять армейских, четыре флотских) и 266 церквей – полковых, бригадных, госпитальных, крепостных и т. д. В начале ХХ века их наверняка стало больше.
С советской статистикой еще сложнее: в 1987 году были учтены только действующие храмы и монастыри. Сколько было уничтожено полностью и сколько превращено в склады, мастерские, музеи, клубы, кинотеатры, гаражи и даже общественные уборные, сколько оставлено обезглавленными и полуразрушенными – неизвестно. Возможно, на эту тему есть научные исследования, но пока будем иметь перед собой предельно общую картину – уцелели крохи из того, что было.
Храм Христа Спасителя не уцелел, однако его судьба все же имеет особый смысл.
Бедный Карл…
Идею построить храм в благодарение за победу в Отечественной войне приписывают Петру Андреевичу Кикину, генералу, участнику турецких и наполеоновских войн, герою сражений при Валутиной горе, под Бородином, Красным, впоследствии меценату, статс-секретарю, давнему знакомому Александра Павловича… Идея появилась у генерала в декабре 1812 года, когда Бонапарт и его армия были выдворены за пределы России. Первым об этом узнал лучший друг Кикина адмирал Шишков, которому он написал: «Провидение Божие, помощию веры и народного духа спасло нас. Ему благодарность, и памятник Ему же принадлежит», а вскоре узнали и поддержали Гавриил Державин, Иван Крылов, другие виднейшие люди того времени и, наконец, сам император, подписавший соответствующий манифест.
12 октября 1817 года в присутствии царя и более четырехсот тысяч его подданных произошла торжественная закладка храма-памятника на Воробьевых горах, самой высотной точке столицы – т. е. совсем не на том месте, где он будет построен впоследствии. Надо пояснить сей казус…
Почти двадцать лет беспрерывной войны и победа над «всемирным антихристом» (кстати, Наполеон по своим политическим и военным способностям весьма близок к этому «идеалу») были для современников событиями настолько огромными, что требовали соответствующего по масштабам отражения. К истории храма это имеет самое прямое отношение.
На конкурс было представлено более 20 проектов, в числе участников такие мастодонты архитектуры, как Воронихин, Кваренги, Стасов, но побеждает Карл Магнус Витберг. Молодой петербуржец шведского происхождения придумал сооружение поистине циклопическое – трехуровневое здание высотой около трехсот метров, с колоннадой из 600 колонн, с пантеоном героев… Наверняка профессионалы понимали, что ни Россия, ни какая-либо другая страна того времени не располагают технологиями и финансами для постройки такого гиганта. Но, видимо, свежая память об огромном событии диктовала подобные формы, а кроме того, проект чрезвычайно понравился Александру. Возможно, сыграла роль и принадлежность Витберга к масонству, которому царь в ту пору благоволил. Автору проекта был пожалован чин, орден, а главное – его сделали начальником работ со столь же циклопической сметой 16 миллионов рублей. Для доставки материалов вырыли канал, соединяющий Москву-реку с Волгой, и – увы, но так было – закупили 20 тысяч крепостных, которым предстояло работать на строительстве.
Однако столь пафосное начало обернулось крахом – за семь лет стройка не двинулась дальше нулевого цикла. Бедного Карла, принявшего к той поре православие и ставшего Александром Лаврентьевичем, обвинили в растрате и сослали в Вятку. (Будущий Киров – с именем этого человека связана особая страница в судьбе храма.) Современники, впрочем, сходились на том, что архитектор – не вор, а всего лишь никудышный начальник, даже расписки у купцов забывал брать…
Храм будет построен в 1883 году в другом месте – на Волхонке – по проекту Константина Тона, выполненному в традиционном византийском стиле. От закладки первого камня до первой литургии пройдет 43 года. Храм станет крупнейшим в России, хоть и втрое меньше задуманного Витбергом. Но это будет именно храм, дом молитвы, а не призванное потрясать воображение технологическое чудо.
Один должен погибнуть
Далее происходит странная вещь – эпоха переменится на свою враждебную противоположность, но начальный замысел поместить в самое сердце древней столицы сакрального колосса останется.
Дух гигантомана Витберга проснется в вятском уроженце Сергее Мироновиче Кирове. В 1922 году на первом Всесоюзном съезде Советов «любимец партии» говорил о невиданном росте рабоче-крестьянского парламентаризма, которому становится тесно в оставшихся от проклятого прошлого зданиях.
«Воздвигнем же на месте их новый дворец рабочих и трудящихся крестьян, соберем все, чем богаты советские страны, вложим все наше рабоче-крестьянское творчество в этот памятник и покажем нашим друзьям и недругам, что мы, «полуазиаты», мы, на которых до сих пор продолжают смотреть сверху вниз, способны украшать грешную землю такими памятниками, которые нашим врагам и не снились».
Киров не только стал неким повторением генерала Кикина, но и обозначил сверхзадачу – поразить, потрясти мир. По сути это была заявка на создание другого храма – новой, абсолютно земной религии. Архитектурное сообщество поняло ее как следует, началась работа над созданием Дворца Советов. В итоге из 160 представленных на конкурс работ победил проект Б. Йофана, В. Щуко и В. Гельфрейха – стоэтажное, почти в полкилометра высотой здание, увенчанное статуей Ленина с диаметром головы 14 метров и высотой около ста. Так же как у Витберга, был запланирован пантеон из статуй святых и героев новой веры, начиная от утопистов.
Происходило это в первой половине 1931 года. Участь собора на Волхонке была предрешена – уже потому, что главные храмы двух абсолютно разнонаправленных религий не могут даже соседствовать. Один должен погибнуть.
Витберговская эпопея повторилась – с тем лишь отличием, что полтора года потратили на разбор и уничтожение руин «первого храма», а к лету 1941 года все же успели сделать фундамент и начать цокольный этаж, стальные конструкции для которого вскоре пойдут на противотанковые ежи. Непонимание непосильности задачи было все то же, что и в 1817-м…
Понимание пришло в первые послевоенные десятилетия. От прежнего настроя осталось лишь стремление соорудить на столь значимом месте нечто пусть и не священное, но хотя бы крупнейшее в мире – этим «нечто» и стал построенный на фундаменте Дворца Советов в 1960 году самый большой на планете открытый плавательный бассейн круглогодичного пользования «Москва». Зимой на месте двух храмов – взорванного и не родившегося – поднимались паровые облака, напоминая о тщетности человеческих устремлений по переделке мироздания.
Храм Христа Спасителя возродят в девяностые годы, первая литургия пройдет в последнее Рождество ХХ века. История, сделав круг, вернулась в исходную точку.
Фото pravmir.ru
