Пожелтевшая, надорванная фотография дома с палисадником – вот, наверное, и все, что осталось от деревни Залесье Иланского района Соколовского сельсовета Красноярского края.
Снимок этот хранится у Алексея Степановича МОНИДА, залесского уроженца. Сейчас ему 83 года, и неизвестно – последний ли он житель этой исчезнувшей деревни, или кто-то еще остался.
– Недавно я в госпитале ветеранов лежал, рассказывал про свое детство, про Залесье, и тогда мне сосед по палате сказал – а ты напиши, нельзя ведь, чтобы все это совсем пропало…
Он написал, принес в редакцию, и мы решили, что текст нужно опубликовать почти целиком, поскольку в этом незамысловатом с виду рассказе охвачена целая жизнь, от рождения до смерти, одной из тысяч русских деревень, погибших в одночасье, во время хрущевского «укрупнения». А вместе с ними уходили во тьму имена и судьбы, уходило то, что уже никогда не повторится. Так что сосед по палате абсолютно прав – нельзя, чтобы это «совсем пропало», и если есть возможность хоть что-то спасти – надо спасать.
По царскому указу
«Мой дед, Монид Егор Яковлевич, рассказывал нам в 1943 году, как тридцать смелых мужиков: братья Демеши, Михалковы, Сорока, Пасынок, Бобрик, Оверченко, Осипович, Прохоренко, Казакевич, Асташкевич, Наследние, Монид – решили поехать на постоянное жительство в Сибирь из деревни Хатутичи Виленской губернии в Белоруссии в 1907 году.
Деревня Хатутичи была большой. По выходным дням народ собирался на базарной площади: кто пел, кто играл на гармошке, балалайке, а кто просто приходил послушать пение и посмотреть пляски.
Однажды базарные выступления прервал местный урядник, он огласил царский указ. В этом указе говорилось, что кто пожелает поехать на постоянное жительство в Сибирь, будет обеспечен бесплатный проезд до места, дана земля, лес на строительство дома, хозяйственный инвентарь: плуги, бороны. Каждая семья будет обеспечена деньгами на покупку одной коровы, двух лошадей, зерновыми для посева. Будет разрешено рубить лес для строительства домов, хозяйственных построек, заготовки дров. А на месте прибытия обещали дать топоры, колуны, пилы для продольного и поперечного распила, столярный инструмент, скобы и гвозди. Сначала должны были ехать одни мужики… Как только будет построена новая деревня, приедут семьи, проезд им будет бесплатный.
В то время в Белоруссии земля в основном принадлежала помещикам и богатым купцам. У деда, как и у других сельчан, своей земли было мало и делить между сыновьями было нечего. Детей у деда было трое: дочь и два сына. У сыновей было два пути: первый – в батраки, второй – если повезет, в примаки, т.е. жениться на девице и жить в ее доме. Поэтому, поразмыслив, дед решил рискнуть и поехать в Сибирь.
По дороге, а путь был долгим, выбрали старосту деревни. Им оказался старший брат Демеш. Братья Демеши были мастера на все руки. Они умели делать деревянные колеса для телег, сани, хомуты. Братья Бобрик были умельцами по изготовлению сбруи и дуг. Мой дед был хорошим портным. Он кроил и шил верхнюю одежду, пиджаки, полушубки, тулупы, меховые штаны и прочую одежду. Братья Наследник были хорошими бондарями, делали кадушки любых размеров, ушаты, шайки для мытья в бани. Братья Михалковы были мастерами по столярному делу. Братья Осиповы были замечательными печниками. Братья Сорока занимались изготовлением ручных прялок и ткацких станков. У нас в деревне ткацкие станки назывались кресны, а прялки назывались коловорот.
И вот в мае 1908 года приехали эти умельцы на станцию Иланская с тридцатью подводами, груженными сельскохозяйственным инвентарем и провиантом. Привезли картошку на еду и на посев, зерновые: овес, ячмень, рожь…
Вот мужики осмотрелись, походили вокруг и выбрали место для строительства деревни на небольшой возвышенности. Определили ширину улицы –примерно сто метров. Мужики разделились на три группы по десять человек. Стали строить три землянки, расчистили площадь для строительства деревни. После того как земля была расчищена от леса, каждый выбрал на свой вкус место для усадьбы. Для каждой усадьбы наметили место, равное 0,9 га. Место выбиралось не только для самого хозяина, но и для подрастающих сыновей. Мой дед застолбил место для моего отца напротив своего дома.
Одновременно со строительством корчевали лес и распахивали поляны для посева зерновых и картофеля. За первое лето расчистили место для деревни, заготовили мох, тесали бревна для строительства домов. Работали от восхода солнца до захода. Работы было очень много. Толстую сосну, не менее пятидесяти сантиметров в отрубе, опиливали с двух сторон, получалось типа бруса, это шло на строительство домов и амбаров. А опил, типа горбылей, шел на устройство изгородей и заборов.
Коринки
Общим согласием постановили до конца строительства деревни жить коммуной. Деревню решили назвать Залесье. Поздней осенью приступили к строительству усадьбы. Каждая землянка, состоящая из десяти человек, отрывала десять березовых коринок. На одной коринке ставили крестик угольком, как метку. Все десять коринок складывали в шапку, перемешивали и вынимали по очереди. Кто вытаскивал коринку с крестиком, тому и ставили избу первому. Общим согласием решали, каких размеров будет изба, а амбар, хлев для скотины, баню рубили одну на три хозяина…
Расчищали площади под зерновые. Участки полей были под номерами. Как при строительстве изб, так и при наделе земли использовали березовые коринки. Объем земельного надела был не менее двадцати десятин… После раздела земли стали вызывать семьи из Хатутичей. На станции Иланская каждый хозяин встречал свою семью на собственной телеге. По приезде семей все дружно взялись за работу. За короткое время деревня стала зажиточной. Селяне стали покупать сеялки, косилки, жнейки, молотилки на три хозяина в складчину…
Вода и соль
В то время в Сибири был большой дефицит соли. Зимой жители деревни собирались в обоз, ставили на каждые сани по две большие кадушки. Каждая кадушка вместимостью 250 литров. Обоз состоял из десяти-двенадцати саней. И этот обоз за 150 километров уезжал в Тасеево за соленой водой. При приготовлении домашней пищи люди добавляли соленую воду в чугунок, так решался вопрос о нехватке соли. Выпаривали соль из воды, но она в натуральном виде на столе была только по праздникам. Если кто случайно ронял солонку на пол, случался страшный скандал, потому что соль доставалась с большим трудом.
Как-то решили всей деревней сделать пруд. Из глины сделали плотину, получился большой водоем, примерно 300 метров в ширину и 800 метров в длину, глубиной около трех метров. В деревне называли пруд озером. Там ловили рыбу. После того как деревня была уже построена и наделы земельные были распределены, приехали еще две семьи: Шереметьевы и Казакевичи. Обустраиваться в деревне не захотели, построили свои хутора.
В 1931–1932 годах больше половины жителей деревни были раскулачены. Также и мои родители. И семью Казакевич полностью раскулачили, жилой дом и амбары перевезли на хутор Шереметьева и назвали полевым станом. Во время посевной кампании и уборки урожая труженики деревни жили на полевом стане, там была организована общая столовая.
В шестидесятые годы коммунисты стали объединять деревни, наша деревня объединяться не захотела. И деревня Залесье исчезла, умерла…»
«Мы жили по солнцу…»
– В этой деревне я жил до семнадцати лет, – рассказывает Алексей Степанович. – В колхозе начал работать во время войны, десятилетним подростком. Уже четырнадцатилетними отправляли нас в ночь молотить. Ночная смена – от заката до восхода, дневная – от восхода до заката. В Залесье ни у кого часов не было, жили по солнцу… А в сорок девятом году старший брат взял меня в Новосибирск, там я окончил школу мастеров-строителей. Приехал в Красноярск и всю жизнь проработал на стройках, прошел от бригадира до начальника участка.
– Почему залесские не захотели переселяться?
– Так в Залесье все рядом – и лес, и вода хорошая. А в Соколовке, куда нас и еще три деревни собрались переселять, колодцев вообще не было. Все на речку ходили, воду возили на саночках. И за дровами там надо было за три километра ездить…
– Как односельчане пережили приговор, вынесенный деревне?
– Я в то время в Новосибирске учился. Сестры писали, как народ уговаривали, а он был против… Ну тогда начали убирать сельхозпредприятия – свинарники, телятники, все убрали и перевезли в Соколовку. И люди за пять километров ходили на работу. Летом-то еще можно, а зимой – снег, вьюга… Так Залесье и разъехалось.
– Выживали?
– Получается, да, выживали. Процентов двадцать перебралось в Соколовку, остальные – кто в Иланск, кто в Канск, и куда подальше. Некоторые разбирали свои дома и перевозили в Соколовку. Остальные пошли на дрова. Рассказывали, когда в Канске и в Иланске узнали, что деревню ликвидируют, приезжали с кранами, лесовозами, ночью, а иногда и днем, разбирали дома и увозили. Хозяин приходит, а на месте дома – пустота. Деревня стала бесхозной, только одичавшие, хозяевами брошенные кошки с собаками жили… Какие перезимовали, какие – нет.
– Как вы сейчас переживаете гибель родной деревни? Обиды нет?
– Ну а как мне переживать – полоса была такая в стране. Правительство эту линию проводило, какая ж тут обида.
– Давно бывали на месте Залесья?
– Два года назад за грибами туда ездил. Бурьян… Где усадьба была – рыжики там растут, в своем дворе я их собирал. Сосенки там уже большие выросли.
– Что чувствовалось?
– Детство вспоминал, как на лыжах ходил, с каких горок падал. Я теперь уж городской человек, а иногда даже во сне деревня снится. Послевоенные годы, босое детство. У нас школа была только до четырех классов, потом уже надо было в Соколовку идти. Так мы туда ходили босиком, если с утра снега не было. А бывало, идешь по снегу, полпути пройдешь – он уже растает. Тогда валенки снимаешь, кладешь под кусты, чтоб не замочить. Два-три урока просидишь – опять снег пойдет, и до валенок своих бежишь босой. Все так ходили.
– Народа много на войну забрали?
– Почти всех. Два-три человека вернулись. Работали только женщины, старики и дети, весь колхоз на них держался.
– Сколько народу было в лучшие времена?
– Сорок пять дворов, вот и считайте… Семьи были многодетные. Нас мать девятерых вырастила. В основном имели по четыре-пять детей.
– Остались какие-то вещи на память о деревне?
– Никаких, кроме этого снимка.
