В конце прошлой недели взбаламутил общество – начиная с первого лица – один известный кинорежиссер, работы которого, простите за каламбур, известны очень немногим. На сей счет могу сказать лишь, что действительно хороший фильм у него есть, про Эрмитаж, полнометражная лента, снятая «одним кадром», то есть без монтажных склеек…
Но дело, конечно, не в склейках, а в очередном, массовом «не могу молчать» в ответ на очевидную гадость – опять же очередную, изрекаемую время от времени кем-нибудь из таких же известных.
Режиссер, который состоит к тому же в президентском совете по правам человека, предложил Путину отпустить всех, кто «не хочет жить с Россией», в частности республики Кавказа, но и не только, и «пожелать им удачи». То есть распустить страну. Путин возразил режиссеру ласково, но сурово, поскольку такие мыслеформы по нынешним временам тянут на статью, а сажать такого разряда персонажей у нас нельзя. Потому что не принято.
Потом, уже совсем не ласково, начали возражать все прочие – от «кремлевских пропагандистов» и должностных лиц, в том числе кавказских, до тех, кого просто заусило.
Режиссеру вспомнили все – главным образом, как активно, с болью на лице защищал тех, кто деятельно желал нам зла, в упор не видел страданий Донбасса, требовал отдать японцам Южные Курилы (накануне, кстати, в консульстве Японии режиссеру вручили орден Восходящего солнца), а упомянутым выше пропагандистам грозил Гаагским трибуналом…
Конечно, такие манифесты необходимо оспаривать, каким бы на первый взгляд рутинным делом это ни казалось, – в противном случае молчание будет принято «той стороной» как знак согласия.
Для пропагандистов (и особенно контрпропагандистов) это вообще служебная обязанность. Однако у человека, не связанного службой, но пожившего и наблюдавшего подобные манифесты (с кампаниями и в защиту, и против) бессчетное множество раз, рано или поздно возникнет простой вопрос: доколе?
А именно доколе опровергать посторонних, доказывающих тебе, что жизнь твоя, мягко говоря, в принципе неправильная. Что ты не насильник, не хам и не свинья, каковым тебя считает посторонний, даже если явно это не артикулирует.
На самом деле это старинная технология перевода бесспорных вопросов – а они есть всегда, везде и у всех – в дискуссионные. Технология живуча, поскольку, вступая в такой поединок, ты уже наполовину проиграл.
В житейском отражении это выглядит примерно так. Приходит к вам некто и говорит:
Здравствуйте, я ваш сосед сбоку… Давно наблюдаю за вашей семьей и прихожу к убеждению – вам надо разойтись. Ваша жена каждый день выходит из подъезда неулыбчивая, даже мрачная; вы, как я вижу, тоже счастьем не светитесь. Ваш ребенок после уроков гоняет собак по микрорайону – он не хочет домой, потому что дома ему плохо. Наконец, регулярно до меня доносятся звуки, несомненно, из вашей квартиры, и, несомненно, это сцены насилия. Так что разводитесь, пока не дошло до трагедии; зачем жить вместе, когда вас ненавидят и вы ненавидите? Говорю это не из соображений правды, а из соображений истины, желая добра, но и на тормозах не спущу…
Есть два варианта реакции. Первый, совсем неправильный. Вы усаживаете гостя на диванчик и начинаете по пунктам объяснять: жена не мрачная, у нее работа ответственная, она бухгалтер; и я веселый, на гитаре играю, а мальчик наш безумно любит животных, и мы все друг друга любим. А звуки доносятся – так это мы мебель двигали. Вы понаблюдайте за нами повнимательнее, сами в этом убедитесь и т. д.
Вариант второй, очень близкий к правильному. Предлагаете гостю очистить от себя помещение; не внемлет – берете его за шкирку, спускаете с лестницы с четко проговоренным запретом появляться на пороге.
Потому что защита семьи от посторонних посягательств – бесспорный вопрос. И единство страны – бесспорный. (И не единственный, их много, включая мытье рук перед едой.) Спорить можно лишь о том, как лучше сохранить и укрепить то и другое.
Когда бесспорное становится предметом дискуссий – под каким бы то ни было возвышенным предлогом, – начинается фундаментальный оползень. В конце концов главой семьи станет тот самый активист-наблюдатель, а впоследствии – главой всех семей, если таковые вообще останутся.
Со странами происходит то же самое – и у нас почти произошло в 90-е, когда даже районы городов объявляли суверенитет, а интеллектуалы молились идолищу «компактной развитой страны» и рассуждали, куда девать Сибирь с Дальним Востоком.
Они, кстати, и были хозяевами в то время – то, что режиссер излагал, в его кругу вполне себе мейнстрим, только третьей свежести, – но, к их несчастью, до нормальной части страны дошло (увы, через кровь и унижение), что такие «дискурсы» – прямая дорога на помойку истории. И просто на помойку.
Спорьте о чем хотите, но есть несколько тем, которые по общественному согласию запрещается препарировать. Поэтому за шкирку и на лестницу – правильный вариант.
Воспринимать его буквально, иносказательно или как-то еще – об этом можно и поспорить, что, впрочем, не отменяет необходимость самого действия.
Режиссер, как у них водится, изобразит себя эдаким небожителем, не понимающим оттенков земной грязи… Не переживайте, все он понимает.
