Плотность событий огромна, поэтому стоит остановиться на вещах, которые уже оформились. И, пожалуй, главное в том, что не раз было и будет сказано, – вот и удалось стравить два братских народа, славяне убивают славян. Как говорили в девяностые – «сбылись надежды Гитлера».
Ведь казалось бы, слово «братство» — коренное в программных статьях и речах Путина. Но это слово имеет множество значений – иногда оно означает лишь степень родства. Распри между родственниками бывают злее и упорнее, чем между чужими.
Но дело даже не в этом – в той стране славяне убивали славян, причем с теми же паспортами, уже восемь лет. Ни сами убийцы, ни поддерживающий их «цивилизованный мир» этого не замечали, пребывая в гармоническом согласии по данному поводу.
Почему?
Потому что законы, вроде бы очевидные – такие как запрет нацистской идеологии, – распространяются не на всех. В отношении русских и вообще восточных славян запрет не действует. Потому что это низшая раса, которую следует рассматривать в критериях целесообразности, а вовсе не морали и права.
Когда первые бациллы нацизма – прежде всего ощущение своего глубокого коренного превосходства над русскими «азиатами» — только начали проникать в сознание населения той страны, вживлялись они не сразу, организм сопротивлялся…
В две тысячи пятом-шестом годах, когда я жил в Киеве, на улице Луначарского, после переворота переименованную в улицу пособника нацистов униатского митрополита Шептицкого, шествия бандеровцев по Крещатику заканчивались мордобоем.
Но вода камень точит, и все пришло к тому, что бить морду сторонникам «чистой расы» стало некому. Куда подевались эти люди?
Старики, хранители живой памяти о том, как все на самом деле было, – умерли. Остальные вытеснены на периферию общественной жизни, испорчены образованием, подкуплены, посажены, убиты.
Некоторые наши ура-патриоты говорят, что главная опасность для российских военнослужащих – не быть задушенными в объятьях местными жителями (особенно на востоке) в припадке благодарности за освобождение от хунты. Это не так.
Это очень не так.
Нельзя говорить о настроении всего сорокамиллионного народа – для этого нужны исследования, которых, понятно, никто сейчас проводить не станет, − однако из переписки с родней, знакомыми проявляются два мотива.
Первый – обида, в стиле «а нас-то за что?». Второй – страх: но не столько перед российской армией, сколько перед тем, что русские выпустят на материковую Украину донбасских ополченцев.
Хотя нет никаких оснований считать, что и вправду «выпустят», и за восемь лет монотонной пропаганды можно было окончательно уверовать, что донецкие с луганскими все эти годы бомбили сами себя, но кошка-то все равно знает, чье сало съела…
Мы имеем дело с нацистской матрицей, отравившей сознание миллионов людей, считающих, что всякое убийство несогласного с ними человека есть благо.
Доверять таким людям оружие, тем более ядерное, не то что рискованно – безумно. Но если первая цель операции – демилитаризация – вполне ясна, и будет выполнена в ближайшие дни, то вторая часть – денацификация – это один сплошной вопрос.
По правде говоря, я сейчас даже не догадываюсь, кто ею будет заниматься (особенно зная уверение главнокомандующего, что оккупация не планируется), и сколько времени это займет.
Думаю, не год и не два… Но без выведения бациллы ничего не изменится, и, может быть, даже повторится через какой-то срок.
