Нью-Йорк, как известно, на пять лет моложе Енисейска и на четыре старше Красноярска. По историческим меркам это абсолютные ровесники. Но у рождения Сибири и Америки есть одно принципиальное различие.
Ранняя история США – это битва за территории. Ранняя история Сибири – битва за подданных.
Европейцы, сходившие на берег земли, совершенно девственной для них, были полны возвышенных планов устройства новой жизни для себя – такой жизни, какая была невозможна на континенте. Помимо этой жизни, для них ничего не существовало.
Здесь, как остроумно заметил американский историк Дэниэл Бурстин, континентальные диссиденты (вроде квакеров) превращались в ортодоксов. Разумеется, никакие соседи этим героическим пилигримам были не нужны. Наличие коренного населения оказалось делом весьма и весьма хлопотным для них, но в их мечтах и планах оно вообще никак не значилось.
Конечно, пришлось попыхтеть и пострадать от того досадного факта, что в Северной Америке в начале XVII века уже давно жили люди, но победа в конце концов осталась за пилигримами и их мужественными потомками. А коренным достались зараженные одеяла, резервации и Голливуд, который многократно и талантливо изобразил их трагедию.
Сибирь же была, по-нынешнему говоря, государственным проектом. Само собой, имела место частная инициатива – от новгородских ушкуйников до Строгановых и Василия Тимофеевича Оленина, то есть Ермака, известного также тем, что из обычного разбойника он превратился в знакового государственного деятеля, положившего к стопам царя завоеванную им бескрайнюю землю во искупление прошлых грехов.
Но все-таки главную роль играло государство. Читая документы тех времен, поражаешься дотошности тогдашней бюрократии, которая, снаряжая очередную экспедицию, имевшую четкую цель, просчитывала каждый гвоздик, веревочку и тряпочку. Более того – каждое слово, которое должен был произнести государев человек, такой как батюшка наш Андрей Онуфриевич Дубенской, при встрече с коренными, оговаривалось особо.
Пусть меня поправят, но я где-то читал, что он пришел сюда, имея инструкцию на четыреста страниц, где была смоделирована любая теоретически возможная ситуация. В замечательной книге Леонида Безъязыкова «Красноярск изначальный» приводится текст шерти (то есть присяги) для князей местных народов, где они клялись в верности русскому государю своими языческими богами. Пусть вам – вы чужой веры, не клянитесь Христом, креста не целуйте, клянитесь своими демонами, но будьте верными.
Европа и Америка такого не знают.
Экономически этот политес объясняется просто: пушнина – нефть, золото и вольфрам того давнего столетия, поэтому Москве кровно нужны были люди, которые ее добывают. В обмен на государственные услуги в виде защиты от кыргызов, монголов и джунгар, которые, по правде говоря, добивались того же самого, но только с меньшим успехом.
Но сводить полноту жизни к экономике – значит обокрасть жизнь.
В истории освоения Сибири были страницы величественные, героические, но также ужасные, трагические, постыдные, вроде той несчастной экспедиции Якова Игнатьевича Хрипунова за серебром, которое будто бы есть в низовьях Ангары. Экспедиция эта испортила отношения с бурятами и прочими местными жителями лет на двадцать вперед.
Но все это не отменяет генерального факта: русские шли к людям, европейцы – в пустыню, которая, по неприятному стечению обстоятельств, была заселена.
И поэтому их коренные получили резервации и национальную гибель, превращение в обезьянок для белых, наши – письменность, национальные литературы и законодательство, настолько лояльное к ним, что, как говорят многие из коренных, оно развращает природных зверобоев и рыбаков, перегревает чудовищными благами города, отвращающего их от собственной природы.
И еще раз поэтому – мы создали многонациональное огромное государство, а наши ровесники – империю, где придавленные точат ножи и ждут своего часа. Почему ждут – читайте Фолкнера и Марка Твена, смотрите Тарантино и вообще весь классический Голливуд, слушайте Армстронга, Эллу Фицджеральд и Рея Чарльза…
Там есть не проговоренная прямо, но явно ощутимая пропасть между людьми разного цвета и понимания жизни, которые никогда по-человечески не встретятся друг с другом.
А у нас – как-то так получилось – встретились.
