Так сложилось, что я не услышал ни одного рассказа о войне от своих воевавших предков.
Прадед, тяжело контуженный и попавший в плен, умер, когда я был совсем мал. С дедом, кадровым офицером, в силу особых обстоятельств пообщаться совсем не получилось. Другой дед, получив бронь, был отправлен создавать систему образования в Туве, тогда еще формально независимой…
Немного повзрослев, пробовал что-то узнать у прабабушки. Услышал буквально следующее:
– Мужиков забрали… Самолет летат, завод бомбит, а мы сидим да боимса.
Происходило это, поясню, в ближнем тылу, в Горьковской области, а завод, который немец пытался бомбить, – тот самый ГАЗ.
Главное в другом – все военные мемуары, по большому счету, ограничивались вышеприведенной репликой. Которая в последующие годы иногда дополнялась краткими, предельно общими фразами о том, что приходилось много работать, недоедать и с керосином беда.
Еще позже выяснилось, что такая скудность досталась не только мне, а была, видимо, постоянной с тех времен, когда моя мама была ребенком и за все детство узнала немногим больше моего.
Среди мало-мальски дееспособных мужиков в деревне воевали все, но «на людях» о войне они почти не рассказывали, даже «выпимши». Все те же общие краткие фразы.
Отвлеченно рассуждая, вряд ли в жизни этих людей (с руками, по сравнению с которыми наждак – бархат) было более сильное впечатление, чем война. Но именно оно опускалось «по умолчанию». Может, меж собой о чем-то таком и говорили, но это лишь догадка. Почему? Не знаю.
Конечно, молчание не являлось никаким правилом – о войне писали книги, снимали фильмы, в школы приходили ветераны и рассказывали не только о сплошном «ура»…
Но для того, чтобы личная память такого, особого, рода превратилась в слова, необходимо особое усилие. Для многих – неподъемное, и лучше потратить те же силы на забывание. Что, видимо, тоже далеко не у всех получалось – помирали рано, и не только от ран, а от некой тяжкой усталости.
Однако чем меньше личной, или хотя бы близкой, памяти, тем легче словам. Сейчас слова о войне хлещут из всех щелей – от видных до микроскопических, – хлещут устно, письменно, в видеокартинках, в графике…
Весь мир в курсе, что, например, ближайшая, самая занимательно-увлекательная война начнется в Восточной Европе в конце января, крайний срок – первые числа февраля.
Крупнейшие издания публикуют карты с синенькими-красненькими стрелочками, солдатиками, танчиками, пушечками; все знают, кто и в каком направлении будет наступать, какие и где сосредоточены группировки войск; знают даже, что будет после этой войны, повторю, – интереснейшей, даже более увлекательной, чем футбол…
В котором, как известно, разбираются все – наше время держит рекорд по количеству самодеятельных «военных экспертов».
Кто виноват в предстоящей войне, почему нагнетается напряженность – отдельный вопрос, который опускаю, ибо тут помимо меня специалистов (в том числе настоящих) пруд пруди.
Отмечу другое: так болтливо и красочно ведет себя мир очень, очень, очень долго не воевавший. Настолько долго, что война превратилась в тотальную иллюзию, не имеющую практически никаких ниточек, соединяющих с личной или хотя бы мало-мальски близкой памятью.
В Европе есть люди, помнящие и знающие войну – югославскую, кавказскую, украинскую… Но не они задают тон.
Память о войне ушла из сферы личного массового переживания; люди переживают за исторический образ войны – Великой Отечественной в нашем случае, – уродуют его или бьются с теми, кто уродует.
Но, сами понимаете, это уже не воспоминание о затопленном ливнем окопе, где плавают кишки, сапоги, пустые консервные банки – об этом однажды рассказал наш военрук школьный, подполковник Козырев Иван Иосифович, светлая ему память.
Такой войны больше нет, это не общеевропейская вина, а объективная реальность. Довольно опасная. Хотя бы потому, что зарождает в массах и элитах ложную храбрость и победобесие – в истинном смысле этого слова.
У кого память меньше, тоньше всех, тот всех и храбрее. У самой богатой страны мира такой памяти и было-то с гулькин нос, а теперь ее, по сути, вообще нет – никакой. Ни у малых, ни у великих.
Хотя два поколения назад что-то было. У холодной войны имелись границы и правила не только из-за равенства сил сторон, но и потому, что сторонами руководили реально воевавшие люди – Эйзенхауэр, Кеннеди, Хрущев, Брежнев, правившие как раз в те времена, когда наши мужики о войне не любили говорить, да и «их» мужики тоже кое-что повидали, хотя до наших им…
Теперь «у них» вошли в силу элитные поколения, не заставшие даже войны холодной. Потому и трындят о «завтрашней» войне, как о футболе. Придется показывать, что это не футбол, хотя, не дай бог, конечно…
