Основа целостности любой страны – нерушимая государственная граница. Кто пересекает ее несанкционированно – автоматически становится вне закона, и тогда о дружественных намерениях не может быть речи. Днём и ночью, в любое время года пограничники стоят на страже рубежей государства, готовые как задержать нарушителей, так и самоотверженно принять на себя возможный массовый удар агрессора. Одним из таких славных защитников спокойствия мирных граждан был в 50-х годах прошлого века на Сахалине уроженец Ирбейского района Николай Клепцов.
Родом из детства
Николай Клепцов родился в 1932 году в Сергеевке, здесь же прошли его детство и юность. Несмотря на трудное время жил-не тужил… Пока не грянула война. Ее начало запомнилось отчетливо. Накануне соседские мальчишки в совместной игре сломали рукомойник. Отвечать, как старшему в компании, пришлось Коле – собственной «пятой точкой», по которой хлестко прогулялся отцовский ремень. Считая наказание несправедливым, сын сильно обиделся и на проводах отца на фронт хмуро молчал, глядя в сторону. Если бы знать, что любимого батьку он видел тогда последний раз в жизни… Отец же, словно что-то почувствовав, попросил у Коли прощения. И ушел на войну.
Меткого от природы сибиряка поставили командиром батареи, и он, как сам выражался в письмах, гостеприимно «угощал немцев огурцами» — 22-килограммовыми снарядами. Пока в 1942 году не попал в фашистское окружение. Бойцы, не найдя другого выхода, пошли на отчаянный прорыв. И в тяжелых боях, с большими потерями, питаясь чем придется, они выбрались к своим. Уже не солдаты – изможденные, оголодавшие доходяги. Увы, тогда счет шел даже на таких военнослужащих. «Сейчас либо комиссуют, либо отправят под Ленинград», — написал домой отец. Верным оказалось второе предположение, это письмо стало последним. Приближая освобождение города-героя, Павел Клепцов погиб в бою. А в далекой Сибири его старший сын Николай на уроках иностранного языка в Ирбейской школе принципиально отказался говорить по-немецки. И на требование учительницы прийти с мамой не отреагировал. Вскоре он вернулся из райцентра в родную деревню работать в колхозе, на лошадях обрабатывать поля, выращивая драгоценный урожай.
По словам Николая Павловича, жилось в Сергеевке, по меркам того времени, на удивление сносно. Недоедали, конечно, как и вся страна, но нельзя сказать, что совсем пухли с голоду, не позабыли, что такое чувство сытости. В таких условиях и работа спорилась. Трудились самозабвенно, не покладая рук.
— Я в 1945 даже День Победы пропустил, — признался Николай Клепцов. – Мы в поле прибивали влагу, готовились к посевной. Радостное известие получили позже.
За неустанную работу в военные годы он получил почетное право называться тружеником тыла. Хотя тогда об этом не задумывался, просто продолжал трудиться. В преддверии совершеннолетия постепенно начал пересаживаться с лошадей на механизированную технику. А в 1951 году ушел в армию с твердым намерением не посрамить чести сергеевских фронтовиков и лично своего отца.
Восток – дело тонкое…
Надо сказать, призыв на службу в то время был настоящим праздником. Зачастую скрывали разные физические недостатки, чтобы только врачи не забраковали. Вместе с Николаем Клепцовым призывались его односельчане Антон Гузенков, Владимир Семченко и Константин Фролков. У Константина в Иланске обнаружили заболевание и признали негодным. Домой он возвращался едва ли не со слезами. Товарищи сочувственно посмотрели ему вслед, а сами погрузились в поезд и – вперед, на восток! «Телячьи» вагоны, нары в два яруса, круглая печка-«буржуйка» для защиты от холода… В Чите дали возможность помыться – и снова в путь-дорогу по бескрайним просторам страны на ее дальний рубеж, который бойцам, как они уже знали, предстояло охранять. Непритязательность обстановки не пугала, но тягот и лишений службы пришлось хлебнуть задолго до принятия присяги. Особенно на корабле, когда переправлялись с материка на Сахалин. В проливе Лаперуза, отделяющем российский остров от японского Хоккайдо, всегда гуляют волны, нередки и шторма. Николая, мучимого морской болезнью, по собственному признанию, больше суток жестоко рвало. Призывников разбросали по разным заставам Сахалина, кого-то отправили и дальше – на Курилы. Николай Клепцов оказался на южном рубеже острова. Все было интересно и необычно после родной Сибири. Застава располагалась бок о бок с гражданским поселком на берегу залива. Океан, дающий сильную влажность с пронизывающими ветрами, испытывал людей суровым климатом. Однажды зимой провода покрыла наледь в руку толщиной. Столбы не выдерживали тяжести и падали, вызывая проклятия связистов.
Зато кормили исключительно вкусно, разнообразно и вдоволь. Мясо, котлеты, овощи… А уж разной рыбы – просто завались. Килькой удобряли почву. При посадке картофеля бросали в лунку корнеплод, сверху – горсть рыбешек и только тогда засыпали землей. Иной раз на поле приходили медведи в поисках этого лакомства. Но урожай осенью собирали отменный. Рыбой обеспечивали всю округу три бригады: одна русская и две корейских.
Родные дети этого сурового края (до их родины от Сахалина рукой подать), корейцы, удивляли наших своей прозорливостью. Наблюдали за погодой, за природой и заранее знали, когда будет улов, а когда нет. В неблагоприятное время их в море не выгонишь – зазря не ходили. Отказывались жить в советских основательных домах, сколачивали себе из тонких досок неказистыедвухэтажки. Преимущества таких легких строений стали очевидны после страшного цунами, накрывшего Северо-Курильск в 1952 году. Тысячи людей были погребены под бетонными развалинами, не говоря об огромном материальном ущербе. Очень любили корейцы русскую водку. Но при этом не спивались, не шатались пьяными и не валялись по подворотням, знали меру. Николай Павлович отзывался о них с большим уважением. Иногда к берегу подплывали нерпы, и пограничники их отстреливали. Не испытывая недостатка в продуктах, жир брали себе, а мясо отдавали корейцам – кушайте на здоровье…
На первом месте оставалась служба. Дежурства на вышке и ночные патрулирования береговой линии по восемь километров в одну и в другую сторону. Учебные стрельбы из ППШ – патронов не жалели. Николай Павлович никогда не был заядлым охотником, однако отличался меткостью, видимо, унаследовав ее от отца. Причем, по движущимся мишеням попадал лучше, чем по неподвижным. Боевые дозоры очень быстро стали привычной повседневностью. Но несмотря на мирное время таили в себе смертельную опасность. Бойцы одной из северных сахалинских застав задержали нарушителя – русского военнослужащего из Прибалтики, завербованного иностранцами. Двое дозорных, патрулируя берег, услышали в густом тумане легкий всплеск. Из моря выходил водолаз. Пограничникам крупно повезло. Их готовили к схваткам с нарушителями, но диверсантов учили намного лучше и оснащение давали первоклассное. Например, у этого «ихтиандра» обнаружилась стреляющая ручка. С виду – обычный канцелярский предмет, на деле – грозное оружие, страшное внезапностью боя. К счастью, водолазный костюм сковывал шпиона, и он не оказал серьезного сопротивления. А имей диверсант хоть несколько минут в запасе, успей переодеться – запросто мог бы убить обоих пограничников и отправиться на выполнение задания. Сведения о таких происшествиях секретно распространялись командованием по всем заставам и не давали расслабляться – подобное могло случиться на любом участке побережья.
Да и в быту подстерегали неприятности, особенно слишком любопытных. Николай Клепцов как раз дежурил на вышке, когда один из бойцов нашел залежавшийся в земле со времен Второй мировой войны запал от гранаты и решил его разобрать. Взрывом пограничнику сильно оцарапало два пальца и еще на одном начисто отхватило полторы фаланги. Можно сказать, легко отделался. Трое суток гаупвахты – невелика беда, а раны зажили.
Школа жизни
Зато в помине не было «дедовщины». Личный состав заставы насчитывал около 30 человек. И командир, старший лейтенант Ермоленко с военным стажем более 20 лет, поддерживал в них дух боевого братства. От населения тоже видели только поддержку – солдата искренне уважали и ценили, видели в нем истинного защитника. Пограничники и сами проникались неподдельной гордостью за славный род войск, в котором им довелось служить. По сей день, разменяв уже восьмой десяток лет, Николай Клепцов часто с удовольствием напевает про себя: «На границе тучи ходят хмуро…» Культовая песня, пусть он и не был на «высоких берегах Амура» – в Амурской области, где после перевода с Сахалина провел завершающий третий год службы, стоял на другой речке. Оттуда и демобилизовался. Запомнилось возвращение на малую родину. Прибыл в Ирбейскийвоенкомат для отметки. Заместитель комиссара велел выйти из кабинета и зайти как полагается. Боец выполнил указание – вновь без воинского приветствия. Что такое?
— К «дурной» голове руку не прикладывают! – бойко отрапортовал пограничник.
И впрямь – демобилизован, одет по «гражданке». С чего вдруг «брать под козырек»?
— В армии мальчишки мужают, — пояснил Николай Павлович. – Разве раньше, простым деревенским парнем, я мог бы так ответить военному человеку?
К дальнейшей судьбе отслуживших молодых людей сотрудники комиссариата не оставались равнодушными. Военком сразу предложил помощь в обустройстве, учебу в ДОСААФ. Николай Клепцов поблагодарил за заботу, пообещал обратиться, если возникнут сложности. Водительскому делу отучился сам. И работал до 65 лет в разных организациях шофером. Нареканий не получал – армия, по словам пограничника, учит не только мужеству, но и ответственности. И все, что, по народной традиции, должен сделать в своей жизни настоящий мужчина, Николай Павлович выполнил.
С любимой женой Галиной вырастил сына (который пошел по стопам отца, отслужив в погранвойсках) и двух дочерей, есть внуки и правнуки. Своими руками построил в Ирбее дом, где сейчас и живет. Деревьев посадил не меньше десятка, особенно предпочитая прихотливые кедры. Не все они прижились. Но забота и упорство дали результат – в палисаднике у Клепцовых возвышаются два уже больших дерева, с которых Николай Павлович в прошлом году собрал больше сотни шишек. Еще три саженца молодняка набирают силу. Жизнь прожита не зря. И важной вехой в становлении личности сибиряка стала служба на пограничной заставе.
