Нет-нет да покажут по центральным каналам телевидения кого-то из ветеранов войны, живущего в лачуге, позабытого и позаброшенного властью и людьми. Глядя на такое безобразие, невольно подумаешь: «Слава Богу, у нас в городе и районе с этим всё в порядке, к фронтовикам бережное отношение».
И вдруг на нашу редакционную почту приходит письмо, в котором написано: «Мой отец проживает в селе Тарутино. Родился в 1926 году. В 1942‑м добровольцем ушёл на фронт. В настоящее время – лежачий больной. Уход осуществляет дочь. Жильё неблагоустроенное. Медицинского наблюдения – никакого. Дом нуждается в капитальном ремонте. К себе забрать не могу. Прошу содействия».
Человек, написавший это письмо, живёт и работает в районах Крайнего Севера – там и здоровому выживать не просто.
Отправляюсь в Тарутино. Дом ветерана и инвалида войны Андрея Андреевича Чайрана со стороны выглядит вполне прилично. Меня встретила у калитки его дочь Елена Андреевна. Во дворе чисто, несмотря на весеннюю слякоть. Проходим через небольшую веранду, где каждая вещь явно знает своё место, попадаем в дом. Внутри – обволакивающее тепло, глаз радует царящий уют. Даже не подумаешь, что здесь живёт обездвиженный человек: болезнью и лекарством не пахнет.
Ремонт длиноюв жизнь
Заметив трубы отопления, констатирую:
– Так у вас, оказывается, есть коммунальные удобства…
– Вы про трубы? – уточняет Елена Андреевна и поясняет: – Это папа сам отопление делал, когда мы сюда переехали со станции Чернореченской в 1982 году. Дом уже в ту пору старый был, продувался насквозь. Он его утеплял снаружи и изнутри. Мне иногда кажется, что только благодаря обшивке внешней да внутренних стен крыша пока и держится. Со стороны дороги ещё прилично смотрится, потому что шифер обновляли, а если из огорода смотреть, то видно, что уже внутрь кровля прогибается, появилась течь. Полы подгнивают, поменяли частично. Где-то прикрыли трещины на потолках плитками, а около печи их по пожарной безопасности лепить нельзя, оплавятся. Видите, какие трещины? Как ни замазывай – всё бесполезно. Сколько живём здесь, всё что-то ремонтируем. Сначала родители, теперь мы. Один брат на Севере работает, другой – в Красноярске. А я при родителях осталась. Мама ещё 13 лет назад умерла, сердце прихватило, скорая не успела до села доехать. А папа три года как слёг.
– Елена, а как так получилось, что ваш отец не попал в перечень льготников на получение нового жилья? Ещё к 65-летию Победы руководство страны давало поручение выявить всех участников войны, нуждающихся в улучшении жилищных условий. Федерация огромные деньги выделяла на приобретение новых квартир для ветеранов. Даже вдовам погибших или квартиры давали, или дома ремонтировали.
– И у нас комиссия была. Тоже с порога сказали: «Ой, какие шторы красивые! Да какой телевизор большой!» А многое из того, что есть, – это подарки северного сына отчему дому и родным. Я согласна, что внешне мы хорошо смотримся, стараемся жить в уюте и чистоте.
– То есть техническую экспертизу дома никто не делал, визуально посмотрели и всё? На чердак, в подполье не лазили?
– Нет. Я даже не знаю, откуда были эти люди. Нам после их визита выделили 15 тысяч рублей на ремонт печи. За эти деньги можно только трубу переложить, оштукатурить и побелить. А на все печные работы мы 60 тысяч рублей истратили.
– Так она у вас вон какая огромная, да ещё кафелем цветным обложена, поди и жаропрочным. Замашки, можно сказать, барские. Чем-то эрмитажные печи-голландки напоминает, – пытаюсь шутить над естественным желанием людей к комфорту.
– Деревенскую печь топим 10 месяцев в году. Как хорошо ни обмажь её снаружи, всё равно трещины появляются. Надо часто подштукатуривать, подбеливать, а кафель протирай вовремя – он блестеть будет.
– Вы работаете?
– Нет, конечно. Папа сам даже с боку на бок не переворачивается. Кому его доверишь? Он, когда шейку бедра сломал, некоторое время в больнице был. Привезла его домой с пролежнями. В одном месте даже два позвонка видно было. В Красноярск ездила за лекарством, по схеме смазывала омертвевшие ткани – затянулись раны. Брат купил противопролежневый матрас, у такого автоматически одни детальки надуваются, другие сдуваются. Сейчас приспособилась и мыть его на этой кровати. Прежде в баню на одеяле носили. А потом он стал жаловаться, что все косточки болят.
Чтобы льготы получить, надо башмаки сносить
– Брат написал, что медицинского ухода нет.
– Да был у нас доктор, женщина душевная. Выписала бесплатное лекарство, памперсы и пелёнки. Я поехала в город всё это оформлять. Провела в очередях около разных кабинетов весь день, с 8 утра до 4 дня. А мне выдали всё это из расчёта на 10 дней. Объясняю, что не могу так часто за тридцать километров мотаться в город и убивать каждый раз столько времени. Мне объясняют, что так положено: вдруг умрёт, получится, что государство зря деньги потратило на льготные снадобья и пелёнки. Неужели нельзя по предъявлению паспорта всё это выдавать и не кошмарить людей по очередям? Понятно же: если помрёт, паспорт в ЗАГСе заберут. Папа, хоть и был инвалидом войны, но ещё трудился на железной дороге. Пенсию заработал и завоевал. Решили, что её нам хватит на лекарство, а если больше понадобится, то и больше найдём: хозяйство есть, огород, сыновья работают – справимся.
Слушала Елену Андреевну и понимала, что, сетуя на неблагоустроенность жилья, она ничуть не жалуется, что сутками ухаживает за обездвиженным папой. Не стань сейчас отца – облегчения эти люди не почувствуют. Наоборот, горе будет безмерным. Здесь прослеживается очень тесная связь между родными людьми, привязанность их друг к другу.
Фронтовой путь стрелка Андрея Чайрана
Я спросила, рассказывал ли отец о своих фронтовых буднях. Оказывается, не любил он вспоминать то время. Скорее всего потому, что не хотел даже в мыслях заново пережить дела давно минувших дней. Сейчас очень расстраивается, когда смотрит по телевизору новости о событиях на Украине. Он освобождал её от фашистов, дошёл до Венгрии в составе 288 стрелкового полка. Там получил ранение. После госпиталя был отправлен на Дальний Восток выбивать японцев с оккупированных территорий северо-восточного Китая и восточной части внутренней Монголии.
Андрей Андреевич Чайран – участник знаменитого перехода советских войск через горные хребты Восточного Хингана и пустынные степи в тыл Квантунской армии. Долгий и сложный рельеф наши бойцы преодолевали при неимоверной жаре, недостатке воды и пищи. Полевые кухни не могли работать из-за недостатка дров.
В домашнем архиве бойца Чайрана хранится благодарность за подписью начальника штаба, гвардии майора Ершова. На клочке бумаги размером с 1/8 тетрадного листка написано: «За участие в прорыве обороны противника, форсирование горного хребта Большой Хинган и овладение Манчьжурией приказом № 372 Верховного Главнокомандующего товарища Сталина от 23.8.45 г. Вам объявлена благодарность».
Полковая печать занимает как раз половину этой мини-благодарности. Так отцы-командиры пусть даже на малых клочках бумаги, но старались выразить признательность своим бойцам за победу над самураями, каждый из которых был коварен и дрался как ниндзя. Российский воин и их разгромил. Служил Андрей Андреевич до 1950 года, охраняя дальневосточные рубежи Советского Союза.
– Папа рассказывал, как мать его на фронт провожала. Он был старшим в семье, кроме него – ещё четверо младших. Отца убили на войне с финнами. Ещё до Великой Отечественной считалось нормой мобилизовать кормильца пятерых детей и отправить в действующую армию. Его мама мало прожила, надорвалась от такой жизни. Отец помогал младшим братьям и сёстрам на ноги встать. Рассказывал, как строили дом, корову впрягали брёвна волочить. Он у нас очень добрый человек. И наша мама такой была. Они дружно жили. Он её называл «моя Митровночка». Маму во время войны в трудовую армию забрали. 14-летней девчонкой золото с прииска из тайги на коне вывозила. Дали винтовку, показали как стрелять. Это какую же жизнь судьба нашим родителям уготовила! Папа и сейчас без раздражения и капризов своё состояние терпит.
Песня выжить помогает
Во время нашего разговора с Еленой из соседней комнаты, где лежит Андрей Андреевич, донеслось пение: «А ты мне, улица родная, и в непогоду хороша». Она пояснила:
– Это он так лёгкие тренирует. Доктор сказал надувать шарик, чтобы застоя в лёгких избежать, папа отказался. Я ему и детскую игрушку купила, в которую дуть надо. Отшутился, сказал, что лучше песни будет петь во всю грудь. Вот и поёт.
Я сказала Елене Андреевне, что ещё до визита к ним консультировалась с руководством Тарутинского сельсовета, как можно исправить ситуацию. Мне ответили, что семье Чайран надо обратиться в суд от имени отца, готовы оказать содействие в подготовке исковых документов. Если комиссия, проверявшая состояние дома, использовала одни критерии для оценки ветхости строения, то в суде чаще всего апеллируют к тем критериям, по которым лежачему инвалиду войны всё-таки полагается гораздо больше, чем 15 тысяч рублей на ремонт печки. В данном конкретном случае речь идёт действительно о заслуженном человеке. Не пора ли Родине достойно отблагодарить притомившегося воина, а вдруг в более комфортных условиях он преодолеет и этот «перевал» и снова встанет на ноги?
