Просто была война…

Но я всё же смогла уговорить Марию Дёмину рассказать о том, какой была эта война. Марии Васильевне не довелось поучаствовать в масштабных сражениях, она не подрывала танки и не брала в плен «языка». Но Мария Дёмина прекрасно знает, как муторно на душе, когда неделями поджидаешь наступления врага, сидя в промёрзших окопах. Она помнит горьковатый запах пороха и прогорклый вкус солдатской каши. Не забыла, как на многокилометровых маршах натирают ноги кирзовые сапоги и как на лице облезает кожа, обгоревшая под палящими лучами солнца. И она уж точно никогда не забудет последний взгляд матери, переполненный тоской и тревогой за дочь, которая просто пошла на войну.

Комсомольцы-добровольцы

Мария Дёмина – доброволец. Это слово редко встречается в нынешней повседневной жизни. Для меня понятие «доброволец» стоит в одном ряду со словами «герой» и «мужество».

— Я очень хорошо помню речь главы советского правительства Молотова по радио 22 июня 1941 года, — сказала Мария Васильевна. – Его слова, завершающие выступление, стали крылатыми: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!». Мы все в это верили. Правда, ещё не знали, как тяжело дастся эта победа. Сразу после начала войны старшего из моих братьев забрали на фронт, а отца – в трудармию. Мне было 18 лет, и я работала в газетном киоске, который раньше стоял на углу возле уярского Дома культуры. Для нас это было тяжёлое время, особенно для моей мамы, ведь ей пришлось поднимать на ноги семерых детей (помимо меня и брата, который был на фронте). Работа мне нравилась. А ведь до войны я была почтальоном и теперь, работая в газетном киоске, радовалась, что не приходится разносить похоронки. Потом я узнала, что в армию набирают девушек. Подумала: мой отец и брат на войне, а я чем хуже? И пошла записываться на комиссию, которая тогда заседала в клубе им. Ильича. Первый вопрос, который мне задали: «Вы комсомолка?». Я ответила, что нет. Мне пояснили, что прежде всего надо стать членом коммунистического союза молодёжи. Мне повезло, что в комитете, который принимал решение о том, достоин или нет соискатель стать комсомольцем, состоял мой бывший учитель. Уже на следующий день меня приняли в комсомол. Хотя, скорее всего, дело было вовсе не в моём везении. Просто некому и некогда было проводить все полагающиеся собеседования и заседания, ведь шла война. В апреле 1942 года мне принесли повестку. Мама очень расстроилась, но отговаривать меня не стала. Знала, что это бесполезно…

Уяр — Монголия

Уже на следующий день после получения повестки 19-летняя Мария отправилась в путь. Вместе с ней из Уяра было призвано немало девчат-добровольцев.

— Мы были уверены, что нас сразу повезут на фронт бить врага, — невесело улыбаясь, сказала Мария Васильевна. – На вокзале нас посадили в теплушки и повезли. Сначала в Канск, потом в Читу и оттуда аж до самой Монголии. Прибыли на место. Вокруг – только степь-голыш, чуть прикрытая ковылём. И ни единого строения. Оказалось, что все помещения находятся под землёй. Кухня, медпункт, склады, а между ними переходы, также выкопанные в земле, прикрытые досками и присыпанные песком. Здесь-то и обосновался наш взвод 187-ой отдельной зенитной дивизии 17-ой армии…

Отмечу, что Монголия предоставила 17-ой советской армии право дислокации у себя на протяжении всей войны. Эта армия служила заслоном против японских милитаристов.

— В первую же ночь после нашего прибытия всех солдат, которые находились в воинской части, отправили на фронт, к местам самых тяжёлых сражений. А мы, 50 сибирских девчат, командир взвода да сержант, остались вместо них. Поселили нас в палатках. Каждый день проходили занятия и учения. Мы учились управляться со звукоулавливателями и прожекторами, учились ходить строем, стрелять из винтовок, зениток и пулемётов. Привыкали правильно реагировать на команды. Например, прибегает сержант, кричит что есть мочи: «Воздух!». А мы сидим и только глазами хлопаем… Первые дни руки болели от непривычки: при стрельбе оружие било отдачей в плечо, и нужно было очень крепко держать винтовку. Но мы быстро всему научились. Дисциплина у нас была строгая, жили по закону военного времени. Однажды я стояла в карауле. Вместе со мной были ещё две девушки. Ночью началась сильная гроза. Небо чёрное, только молнии полыхают. Одной рукой я держала винтовку, которая прикладом стояла на земле. Вдруг чувствую, как по ней пробежал ток, руку обожгло, и я отбросила оружие. Перепугалась сильно. Попросила сержанта, чтобы он позволил нам переждать грозу в укрытии. Но он не разрешил. Сказал, что покидать пост нельзя ни при каких обстоятельствах…

Будни без праздников

— Вы отмечали какие-нибудь праздники? – спросила я у Марии Васильевны. – Может, удавалось приготовить что-нибудь вкусненькое на чей-нибудь день рождения?

— Что вы! – моя собеседница только рукой отмахнулась. – Мы понятия не имели когда у кого день рождения, даже не спрашивали про это. Да и про праздники думать забыли. А из вкусненького у нас были только крупы и мука. Одно удовольствие – помыться. И то — бани не было. Из банных принадлежностей – только ковшик да хозяйственное мыло. Единственная радость – письма из дома. А ещё я переписывалась с уярским парнем, который тоже был на фронте. До войны он подарил мне зеркальце. Наверное, это был знак его внимания. Но мы даже за ручки не держались. Началась война. Я получила от него несколько писем, а потом переписка прекратилась, он погиб… В общем, какие уж тут праздники. Не до того было. То марш-бросок на 25 километров, то один за другим роем окопы. Летом – одуряющая жара, из-за которой кожа облезает клочьями. А зимой холодно — за минус 30 градусов. Снега мало, но всё промерзает насквозь. Когда нас перебросили к реке Керулен, мы сами строили себе жилища. Сначала месили глину, делали из неё кирпичи, которые просушивали на солнце. Потом строили. А когда началась битва под Сталинградом, наша армия активизировалась. Предполагалось, что после того как Гитлер возьмёт Сталинград, японцы тут же нападут на СССР. Мы сначала, не разгибаясь, рыли окопы. Только выкопаем, как нас продвигают вперёд — и всё начинается сначала. Потом мы несколько суток не вылезали из окопов, обшаривали небо прожекторными лучами, спали урывками и всё ждали, что сейчас над нами полетят японские самолёты и мы любой ценой должны будем их остановить. Но всё обошлось. Потом нас перебросили в Улан-Удэ охранять авиационный завод. Помню, как мы выспрашивали у командира, когда же нас призовут участвовать в больших боевых сражениях. «Мы здесь на ответственном задании находимся, — сердито ответил командир. — Вы радуйтесь, что японцы пока не нападают. Чуть что пойдёт не так, первыми в мясорубке окажемся. И главное — кто после войны рожать-то будет? Народу-то вон сколько полегло…

Возвращение

Много чего ещё повидала Мария Васильевна — хорошего и такого, о чём вспоминать не хочется. Три года и восемь месяцев в строю. То жара, то сильный холод. Уныло, много песка, мало зелени, степь да степь кругом – это всё про Монголию.

Когда объявили Победу, девчонки полночи стреляли на радостях в небо. Мария Васильевна не стала писать родным о том, что возвращается домой. Приехала неожиданно. Я спросила её о том, как отреагировали родные. Мама, конечно же, была рада? «А как вы думаете?» – только и сказала в ответ Мария Васильевна. Вернулся с фронта и её брат, который служил парашютистом и был трижды ранен. Потом, уже через два года, приехал и отец, которого смогли отпустить со службы только в 1947 году. Счастливое исключение, что с фронта вернулись все члены одной семьи.

После войны Мария Васильевна работала на почте, потом вышла замуж, родила сына и дочь. Но муж умер от рака в 37 лет. Недавно погиб и сын. Дочка теперь живёт в Норильске. Она часто звонит матери, иногда приезжает.

Мария Дёмина абсолютно уверена, что, отправившись добровольцем на войну, она не сделала ничего особенного. «Просто была война, и каждый делал всё, что в его силах, — говорит Мария Васильевна. – Кто-то дошёл до Берлина, кто-то жизнь положил на фронтах, а мне повезло вернуться живой».