Вместо предисловия
«Скажи мне, бабушка, а где теперь твоя деревня?» – спросила я, рассматривая старые фотографии. На них совсем еще молодая бабушка держит на руках мою маму. Ей на этом снимке года три. А стоят они на фоне дома, бревна, из которых он сложен, едва обхватишь руками. Я удивляюсь: «Дом построен вручную? Как можно ручными пилами спилить такие деревья и сложить бревна в избу? И где теперь те избы?»
Деревня Каташева
В Бирилюсском районе наши предки, представители удмуртской национальности, появились в начале XIХ века, после Столыпинской реформы, когда в Сибирь ехали самые бедные или отчаянные, надеясь на лучшую жизнь и плодородную землю.
От Козульки, в сторону Пировского, был построен переселенческий тракт. Немного в стороне от него, на высоком берегу речки Никишанки появилась небольшая удмуртская деревушка Каташева. В 1912 году ее название было зарегистрировано официально. Мой прадед, Иван Васильевич Леконцев, и его жена Анастасия Яковлевна приехали в эти места в 1911 году. У них было три сына – Семен, Василий и Федор. Кроме семьи моего деда в Каташеву заселялись другие семьи. Удмурты – Широбоковы, Зизяновы, Рычковы, Радычины, Шкляевы, Васильевы, Григорьевы, Ложкины, Халеевы, Аверкиевы, Яковлевы, Галичанины, Корепановы, Турченко, Агафоновы, Князевы и Минаевы. Русские – Сахаровы, Корчмиты, Десяткины, Ильины, Клиновы.
Как и все переселенцы, наши предки сначала сроили полуземлянки, а затем ставили дома, корчевали под пашню таежные гари. Они не жалели ни сил, ни здоровья. На новом месте нужно было все начинать с нуля. Ничего не было в хозяйстве переселенцев – ни лопат, ни пил, ни досок, ни кирпича, ни гвоздей. За раскорчевку десятины (1,09 га) государство платило переселенцам по 100 рублей. Но таежные почвы оказались неплодородными, они быстро истощались.
Переезд
– К 1934 году земля родить перестала завсимь (совсем), – вспоминает удмуртка Елизавета Владимировна Корепанова. – И пришла дирекция из верху: надо идти и колхоз строить.
Нашли место на большой гари за Суразовкой, там, где был большой пал. Часть площадей заняли жители деревни Уланово. Километрах в четырех от Верхнего Суразова (деревня Пчелы) в 1934 году началось строительство новой деревни.
Пока не раскисли дороги, каташевцы раскатывали свои дома, и по два, а то и по одному бревну, перевозили их за 23 км на новое место. Обживались до самой войны. На гари летом все было ярко-розовым от цветущего кипрея. Бока у скота становились липкими от цветочного нектара.
Урожай на новом месте был хорошим. Новую деревню назвали Камышовкой, а колхоз именем Димитрова. (Революционеров, братьев Димитровых, в Красноярском крае было четверо. Но по имени кого из братьев назвали колхоз, так и осталось загадкой. Ни старожилы, ни районный архив не помогли разобраться). Вскоре последнее название стало употребляться чаще. Так, Камышовку и переиначили в Димитрово.
Кроме каташевцев на новое место приехали удмурты из деревень Яшкина, Кучугура, Тулата. Тяжело было обживаться, но люди радовались удачному переселению, хорошему урожаю. Здесь, в Камышовке, стало выгодно заниматься пчеловодством. В колхозе появились пасеки, которые приносили хорошие доходы.
Не обошли новую деревню и репрессии. Семья Галичаниных в округе считалась знахарями. Они не только скот умели лечить, но и людей, и свои знания передавали из поколения в поколение. Зажиточного крестьянина Федора Игнатьевича Галичанина вскоре признали кулаком. Все имущество у него отобрали и передали в колхоз. А его самого с семьей выслали в неизвестном направлении.
В самой деревне стали появляться ссыльные, раскулаченные из других мест. Александра Петровна Малых вспоминает: «Мама рассказывала. Нас сослали из Ижевска сначала в Тулат, а потом в Димитрово. Дед успел забрать солдатский сундучок, знаете, какие у солдат царской армии были. В этом сундуке лежали деньги царские бумажные и золотые монеты. Дед спрятал сундучок под крыльцо: выгонять будут, всяко захватить успеешь! А крысы прогрызли его! И бумажные деньги по краям обгрызли. А золотые монеты страшно было кому-то показывать или менять. Так вот братья мамы их на самогон меняли, но сначала плавили…»
Школа
В ноябре 1939 года была открыта начальная школа. Подросшие дети учились в деревне Междуречке. Так как при школе не было интерната, квартировали у жителей. На выходные ездили домой, брали из дома продукты и хлеб на неделю. Камышовцы до сих пор помнят поименно своих учителей: Нину Степановну Клинову, Анастасию Федоровну Ложкину, Екатерину Васильевну Крупскую, Михаила Даниловича Даньшина, Марию Андреевну Емелькину, Екатерину Васильевну Инякину, Алексея Семеновича Сандакова, Ивана Егоровича Ситникова. Ситников занимался орнитологией, и жители всей округи носили ему окольцованных птиц. Однажды в его руки попал гусь, окольцованный в Египте. Еще ему повезло столкнуться с фламинго и чегравой. Мать Ситникова, Анна Павловна, была в деревне фельдшером. Об Иване Егоровиче Ситникове даже есть рассказ «Учитель из Камышовки», вошедший в сборник «Таежные рассказы», опубликованный сибирским писателем Николаем Устиновичем, побывавшим в колхозе имени Димитрова.
Война
В июне 1941 года в деревню прибыл нарочный из Междуреченского сельсовета, он был очень взволнован и кричал: «Война! Война началась!»
Война внесла свои изменения в жизнь Камышовки. Остались недостроенными дома, незагороженными огороды, пни на улицах. А основная рабочая сила – самые молодые и крепкие мужики – уходили на фронт. Остались в деревне старики, женщины да дети. На их плечи легли все заботы, колхозные и домашние.
Трудно жила деревня, но не голодала. Распахали несколько гарей, не сообщая о новых площадях в район, и потихоньку кормились урожаем с этих полей. В годы войны из других окрестных деревень ходили в Камышовку менять вещи на хлеб. Но на димитровцев никто не доносил, так как удмурты придерживались строгого правила: пришел человек, попросил – дай, не наживай себе врагов, а ты попросишь – и тебе дадут.
Женщины и дети оказывали посильную помощь фронту: из шерсти овец вязали носки и варежки. А сами ходили в лаптях и ноги обматывали старым тряпьем. Резали картошку пластиками и сушили ее на печке, у каждой семьи была норма сдачи продуктов.
Из Камышовки уходили не только на фронт, но и в трудармию, где было ничуть не легче. Семен Иванович Леконцев, мой дед, родился 14 сентября 1926 года. Во время Великой Отечественной войны его забрали в трудовую армию вагонного депо города Ачинска. Дед вспоминал: «Кормили очень плохо: в тарелке баланда – три-четыре кусочка кожуры от картошки и два-три шарика теста черного. Хлеба кусочек и вода горячая, с травой какой-нибудь или морковкой закрашенная, мы это чаем называли».
– Маму мою, Ельцову Евдокию Тимофеевну, – рассказывает Александра Петровна Малых, – с подружкой Галиной Липатовной Селиверстовой в 1941 году забрали в трудармию на реку Ману, они там грузили плоты с продовольствием. Работали по 20 часов в сутки. Так прошло два года. А в 1943 году, когда совсем голодно стало, решили они бежать домой. Добирались пешком, прятались. По дороге им попадались сердобольные люди, помогали, говорили: «Девчонки, попадетесь – расстреляют!». Но они добрались до дома. Когда мама зашла в избу, бабушка и прабабушка ее не узнали: кожа да кости. Выхаживали маму долго: сил ей хватило только до дома добраться. Спасли мед и молоко».
Послевоенные годы
Закончилась война. Стали возвращаться фронтовики. С трудом деревня залечивала раны. В те годы сильно подняли налог на домашний скот: обязательно сдавали свиную кожу, шерсть, масло нужно было сдать 9 кг 300 г с коровы, мяса – 53 кг, яиц – 75 штук, 3 центнера картофеля. За овец надо было тоже сдавать масло и полторы шкуры. Чтобы не платить налоги, придумали такую хитрость: выкапывали глубокое подполье в доме и опускали туда свиней и овец, кормили их там же. А кур держали дома в клетках. Коров выгоняли в лес на все лето и ходили их втайне доить. Платили еще налог деньгами, а за один трудодень в колхозе начисляли по 8–10 копеек. В это время перестали пускать в дом соседей, выходили на улицу, когда видели, что кто-то идет.
С соседями никто никогда не ругался – все жили дружно. И праздники отмечали вместе, всем селом. Особенно любили праздник окончания полевых работ. Его в деревне называли Праздник русской березки. Наряжали березку лентами, цветами самодельными бумажными и обходили с нею все улицы с песнями на удмуртском и русском языках. А потом ставили на улице стол, куда каждая хозяйка несла угощение. На празднике много пели и танцевали под гармошку. Парням и девушкам считалось стыдным употреблять спиртное, некоторые пробовали его впервые у себя на свадьбе.
В деревню сослали военнопленного немца (фамилию его жители забыли). По его чертежам построили зерносушилку, такой хорошей зерносушилки не было во всем районе (сгорела в 1970 году). Немец дружил с семьей Аверкиевых. Когда у Аверкиевых родился сын, его назвали в честь сына немца Рудольфом.
В 1954 году в окрестностях Димитрово стали появляться дезертиры. Они грабили деревни, воровали мед с пасек, зерно, скотину. Еще в войну из деревни Красная Елань пропала девушка. Родные ее так и не нашли. Когда вылазки дезертиров стали учащаться, власти организовали облаву в лесу и наткнулись на землянку. Обнаруженный в ней дезертир на приказ сдаться не вышел, а выстрелил в себя. После чего из землянки вышла женщина с двумя детьми. Это оказалась пропавшая девушка. Она рассказала, что дезертир в годы войны силой увел ее в лес. Сначала грозил, что убьет, а потом она сама боялась, что люди осудят. Да и дети родились…
60–70-е годы
На территории Камышовки располагались колхозная контора, фельдшерский пункт, телефон, школа, клуб, кузница, теплые мастерские, птичник, свиноферма, мельница, рукотворный пруд и магазин. В послевоенные годы построили детские ясли. Здание было двухэтажное, там работали Евдокия Тимофеевна Ельцова и Татьяна Корниловна Десяткина.
Колхоз до объединения был крепким хозяйством. Для скота были построены добротные строения, даже кони в зимние холода стояли в теплых стойлах, сено для скота находилось в крытом помещении. В колхозе было шесть пасек, на которых работали пасечники Василий Иванович Леконцев, Михаил Федорович Григорьев и мужчины, чьих имен не сохранили документы: Клинов, Агафонов, Тимофеев.
В колхозе было дойное стадо коров. Доярки сами снимали сметану, били вручную масло на маслобойне; выращивали телят. В колхозе разводили свиней, был птичник, конюшня и даже свой небольшой кирпичный завод, где обжигали кирпич для собственных нужд. Глину брали в горах, которые называли Белые горы. Эти горы и сейчас видны с поезда, когда проезжаешь между Кытатом и Кипрейным.
После объединения с колхозом имени XIX партсъезда Димитровский колхоз был предан забвению: дойное стадо угнали в Междуречку. В Камышовке некоторое время выращивали только телят. Лошадей тоже угнали в Междуречку, оставили лишь небольшой табун, птичник закрыли, забрали свиней, закрыли кирпичный завод. Народ стал разъезжаться. Много семей уехали в Красноярск, Ачинск. Позже, после следующего укрупнения и объединения с колхозом имени Ленина, люди стали уезжать в Рассвет и Кытат.
После объединения колхозов в Димитрове колхозники в основном занимались заготовкой кормов для скота (закладывали силос, заготавливали сено, сажали картофель). Были свои посевные поля. Передовые позиции по обмолоту зерна из года в год занимал комбайнер Семен Иванович Леконцев, помощниками у него были Петр Иванович Радыгин и Петр Михайлович Корепанов. На реке Суразовка в Володарке стояла водяная мельница. Затем, когда убрали птичник, на его месте построили новую мельницу, ветряную. Первое электричество появилось у Семена Ивановича Леконцева, он купил движок, и постоянно свет был только в его доме. Он же первым купил мотоцикл, вся деревня бегала смотреть на чудо-технику. Позже свет в деревню провели и включали с 6 до 10 утра, и вечером с 18 до 22 часов. Местный радиоузел тоже находился в доме Леконцева.
В 70-е годы появилась в деревне артель. Ее работники заготавливали дрючок (палки, жерди), стойки для шахт, гнали пихтовое масло. Государство заставляло крестьян покупать облигации, и даже зарплату выдавали облигациями.
Вспоминает Александра Петровна Малых: «Мама неграмотная была, принесла домой облигации и дала нам играть. Мы с ними в магазин играли. Потом, когда государство стало выплачивать по облигациям деньги, их у нас уже не было – выкинули «бумажки».
В 1970 году в магазины стали привозить текстильные товары. Для пайщиков они были бесплатными, так как они платили взносы. Деревенские же обменивали на текстиль натуральную продукцию. Однажды в продаже появились дефицитные товары – оранжевые трикотажные гетры. Димитровские таких еще не видели. Чтобы купить своим дочкам дефицитные вещи, Раиса Ивановна Леконцева отнесла в Суразовку целый мешок шерсти.
Последние жители
Воспоминания учительницы Кытатской средней школы Татьяны Чумаковой: «Летом 1979 года мы с друзьями поехали отдыхать на речку Суразовку. Наловили рыбы, наварили и наелись ухи. После чего кто-то предложил сходить в Камышовку. От речки до нее было километра два. Переговариваясь, мы незаметно подошли к деревне.
Жуткая до слез картина предстала перед глазами. Мы шли по деревенской улице, как по кладбищу. Стояли дома, заборы, баньки. С виду все было хорошо. Но ни одной живой души – ни человека, ни кошки, ни собаки нам не встречалось. От ветра скрипели незапертые калитки. От этого скрипа по спине ползли мурашки…
Так мы прошли одну улицу, повернули на другую и увидели школу. Она голубела окнами и открытыми дверями. Зашли внутрь. Чистенькое, уютное здание с голубыми партами, казалось, ждет ребятишек к 1 сентября – настолько все в нем было ухожено».
Последними жителями Камышовки стали семьи Михаила Федоровича Григорьева и Раисы Ивановны Леконцевой. Они оставались в деревне до осени, и после уборки урожая их семьи должны были оттуда уехать. В 1982 году деревня Камышовка полностью прекратила свое существование.
